Миланский вокзал

* * *

Закончив разговор по телефону, Лаура упала на кровать, обливаясь по́том, одновременно измученная и воодушевленная. Она только что сделала, возможно, два самых сложных и важных телефонных звонка в своей жизни, и оба они прошли хорошо. Лаура почувствовала такое облегчение, что ей захотелось смеяться и плакать одновременно.

В то утро, всего несколькими часами ранее, она была в полной панике. Прошло два дня с тех пор, как Лаура дала Соне торжественное обещание, что вытащит ее из беды, а она все еще не знала, как его выполнить. У нее оставалось всего два дня, прежде чем девушка совершит какой-нибудь безрассудный поступок. Если б она действительно покончила с собой, это была бы и ее, Лауры, вина. Как она сможет жить с такой тяжестью в душе́?

Затем, изучив сайт терапевтического общества в Тоскане, Лаура обнаружила, что среди основных финансистов данного учреждения числился «Гестбанк». Это название было ей знакомо. Если она правильно помнила, это был инвестиционный банк, председателем которого являлся Джироламо Тоцци, чья жена Маддалена до недавнего времени была близкой подругой ее матери. В какой-то момент им даже взбрело в голову свести вместе своих детей; Лауре было семнадцать лет, а Оттавио Тоцци – восемнадцать. Соланж так сильно ее достала, что та наконец согласилась пойти на свидание. Ну и как все прошло? Катастрофа, иначе не скажешь. В ресторане Оттавио не только изводил ее безостановочной болтовней о вечеринках, на которых она не была, о клубах, о которых она никогда не слышала, о знакомствах с известными людьми, которые в основном были ей неизвестны, – но и по меньшей мере три раза отлучался в туалет, чтобы вернуться, фыркая и подозрительно потирая ноздри. Еще более неприятным было осознание того, что во время всего ужина Тоцци-младший только и делал, что намекал на момент, когда трахнет ее. Не нужно было обладать особыми способностями, чтобы понять это, учитывая, с какой настойчивостью он приставал к ней еще до десерта. В машине Оттавио буквально набросился на нее, и, чтобы погасить его пыл, потребовалось ударить его коленом между ног.

Лаура подозревала, что Оттавио Тоцци наверняка в курсе того, что его родители щедро поддерживают реабилитационное сообщество для наркоманов. Это, возможно, давало ей шанс спасти Соню. Она лишь надеялась, что разрыв отношений с Соланж не оставил в Маддалене слишком много горечи и что она уже забыла о неблагоприятном исходе свидания между Лаурой и этим неуклюжим засранцем, ее сыном.

Как бы то ни было, время поджимало, поэтому Лаура набралась храбрости и позвонила. Сначала отношение женщины к ней было холодно-отстраненным, но как только Лаура начала рассказывать о своем опыте работы в Центре помощи, Маддалена стала внимательной и участливой. После того как девушка закончила рассказывать драматическую историю Сони, глубоко тронутая госпожа Рицци заверила ее, что двери общины будут широко открыты для ее протеже уже завтра. При всех суммах, которые она и ее муж вливают в их бюджет, это была услуга, в которой они вряд ли могли ей отказать.

Оставалось еще организовать побег Сони, но большинство вопросов к тому времени были уже решены. Нужно было что-то придумать, чтобы вытащить ее из лап Артана до наступления той самой субботы.

Окрыленная этим успехом, Лаура решила, что еще раз позвонит Эстер Лиментани. Выжившая в годы Холокоста, Эстер представляла собой единственный шанс понять, что происходит в ее голове. Лаура уже несколько дней твердила себе, что должна сделать хотя бы еще одну попытку, прежде чем окончательно сдаться, но до сих пор откладывала ее, страшась того, что это может повлечь за собой. Было бы проще, если б она могла сказать старушке правду, но, к сожалению, этот вариант был невозможен, если она не хотела, чтобы Эстер сочла ее сумасшедшей, чего нельзя было исключать.

Ее руки так сильно дрожали, что ей удалось набрать номер без ошибок лишь с третьей попытки.

– Алло? – ответил ей тот же тонкий, нерешительный голос, что и в прошлый раз.

– Доброе утро, синьора Лиментани, это Лаура Кордеро. Не знаю, помните ли вы, мы с вами разговаривали несколько дней назад…

– Конечно, я помню, синьорина. Мне не так уж часто звонят.

– Я… вот… в первый раз, когда мы говорили, я не была с вами до конца честна. Да, я провожу исследование о евреях, депортированных с Центрального вокзала, но университет имеет к этому лишь частичное отношение. По личным причинам, которые мне трудно объяснить, меня действительно волнует выяснение того, что случилось с двумя детьми, которых должны были погрузить в тот же поезд, направлявшийся в Освенцим, в котором находились и вы. Амос и Лия Фелнер.

– Амос… – выдохнула женщина; получилось что-то среднее между вздохом и стоном.

– Да, синьора. В ИСЕИ он и его сестра числятся пропавшими без вести. Я пытаюсь выяснить, что с ними случилось, и надеялась, что вы сможете мне помочь. Амос был вашим ровесником, возможно, вы его знали… Пожалуйста, это действительно очень важно для меня.

Лауре показалось, что последовавшее за этим молчание распространилось, как лесной пожар, угрожая поглотить ее.

– Да, я знала Амоса, – наконец пробормотала женщина. – Я хорошо его знала.

Эстер Лиментани еще немного помолчала, но было очевидно, что это имя что-то в ней всколыхнуло. Не нужно было долго настаивать, чтобы она сдалась. Ей придется лечь в больницу на несколько дней – ничего страшного, просто осмотр, – но Лаура сможет навестить ее, когда она вернется.

Словно тяжеленный валун свалился с ее груди. Впервые за несколько дней Лаура снова могла свободно дышать. Все еще лежа на кровати, она повернулась к рисунку углем, висевшему над ее столом. Кружащиеся балерины работы Дега всегда вызывали у нее ощущение легкости. Лаура знала, что это ненадолго, но в тот момент она почувствовала именно это: легкость.