Светлейший князь

Глава 9

Достигнув истока Табель-Сука, нам пришлось сделать привал и абсолютно все с утра до вечера занимались подготовкой к предстоящему сложному переходу. Впереди от истока Табель-Сука до Мирской тропы верст двадцать, форсирование Большого Тепселя и переход через Мирский хребет. Конечно две с не большим тысячи высота так себе, но горы есть горы, даже такие.

Кузнецы и все мастеровые готовили всяческий инструмент для расчистки и расширения тропы. Лукерья со своей командой сделали еще одну ревизию мешков с зерном. Все остальные занимались ремонтом одежды и обуви, несколько десятков людей у нас уже были совершенно босые.

Главной причиной нашей остановки было то, что в месте нашего расставания с Табель-Суком былредкостный бурелом. Я много видел буреломов, но такой первый раз. Тропу под ним совершенно невозможно было проследить, также как и найти исток реки. Почти целый день мы потратили на то, чтобы хоть как-то безопасно перебраться через завал. Его ширина составляла не меньше полукилометра. А когда мы пробрались через завал, то обнаружили, что тропы нет, было лишь несколько пешеходных троп, уходящих в разных направлениях.

Пока караван с черепашьей скоростью полз к истоку Табель-Сука, я с Ванчей и двумя егерями-разведчиками лихорадочно искал нужную нам тропу. Трое суток мы весь световой день безрезультатно искали её в достаточно густом и болотистом лесу. Я уже стал подумывать, что нам придется просто тупо прорубать практически новую тропу строго на юг до реки Большой Тепсель. Задача не из простых, но восемь километров вполне можно и осилить.

Каравану до намеченного расставания с рекой оставалось пройти последние полторы версты, когда рано утром мы с Ванчей выехали на очередную разведку. Подъехав к повороту тропы, мы с Ванчей остановились. Оставив лошадей перед завалом и соблюдая максимальную осторожность, мы перебрались через него, не хватало еще что-нибудь сломать на этом проклятом буреломе.

— Ванча, нужная тропа есть, она где-то вот тут. Не могу тебе объяснить, но я знаю, она есть. Вот только я не знаю какая из них, — что-то мешало мне понять, какое именно разветвление искомая тропа. Чувство опасности работало как часы. А вот с этом тоже новым чувством предчувствия, которое я стал для себя называть «товарищем Нострадамусом», взаимопонимания пока не было. Оно просто давало мне сигналы с точностью плюс, минус километр. Хотя и на том спасибо.

— Ваша светлость! Ты присядь вон на то дерево, — Ванча показал мне на огромную упавшую пихту, — а я попробую поискать. Лес, он же живой! С ним надо уметь разговаривать. Меня отец учил этому, да подлые джунгары поселили в душе злобу, потом казаки добавили. И лес не хочет со мной говорить. Но сейчас злобы у меня в душе нет. Я попробую поговорить с ним.

Ванча положил лук и колчан и отошел от меня метров на десять, видеть я его не видел, только иногда слышал, как он протяжно что-то поет на своем языке.

Ожидая Ванчу, я достал лист бумаги со своими заметками и нарисованной схемой местности, и еще раз прочитал намеченный мною план перехода, пытаясь найти в нем ошибку. Почему я был так уверен в наличие тропы? В своей жизни в 20-ом веке я очень много общался со старожилами этих мест. В конце 50-х годов еще были живы те, кто слышал рассказы первых русских поселенцев Усинской долины. И все они как один рассказывали мне о Мирской торговой тропе вдоль Мирской реки. У истоков реки тропа заканчивалась, разветвлялась и западная ветка шла вдоль Подьемного ручья, через Мирский хребет, а затем вдоль ручья с ка ким-то дурацким названием до Большого Тепселя. Потом тропа отклонялась на запад и выходила к истоку Табель-Сука, шла вдоль него до Казер-Сук и выходила к Енисею выше Большого порога.

Восточная ветвь Мирской тропы тоже выходила к Казер-Суку, но выше Табель-Сука и вновь раздваивалась опять же на западную, которая шла вдоль Казер-Сука к Енисею и восточную ветки. Восточная ветвь шла вдоль Казер-Сука к его истокам, обходила Араданский хребет и в итоге выходила к Енисею севернее Шушенского. Именно по этой тропе от реки Ой до Енисея и был проложен в последствии Усинский тракт, с появлением которого Мирская тропа и утратила свое значение и стала в итоге охотничьей. И по этой охотничьей тропе я три раза ходил до Усинского тракта, который стал федеральнойавтодорогой «Енисе́й».

По преданию в 1218 году, ханДжучи, сын Чингисхана, при подавлении восстаниякыргызов против Монгольской империи, шёл до Минусинской котловины не только по льду Уса и Енисея, но и по этим торговым тропам. В моей реальности 20-го века эти тропы уже или не существовали или стали охотничими.

Я сразу же обнаружил выход этой древней тропы у Большого порога и мы по ней прошли до истока Табель-Сука, а дальше путь нам преградил бурелом. Товарищ Нострадамус не подавал мне сигналов об ошибке или опасности, но не даром говорят, доверяй, но проверяй.

На этом месте я вернулся из своего внутреннего мира в грешный внешний. Ванча в метрах в десяти от меня вышел на одну из тропок и жестами стал подзывать меня. Когда я встал с дерева, он приложил палец к губам и опять же жестом пригласил меня к себе.

— Вот она тропа, только здесь надо её прочистить, — еле слышно прошептал он, когда я подошел к нему. — Лес ответил мне. По ней недавно, еще по снегу, последний раз прошел караван оттуда, — Ванча показал на юг. — Давай поднимемся вон на тот кедр и посмотрим.

Через несколько минут мы забрались на выбранное Ванчей дерево. Кедр и с земли казался мощнее и выше других деревьев, а на деле он оказался просто могучим великаном. Взобравшись по его веткам вверх насколько это возможно, мы увидели и наш ползуший по тайге караван и наконец-то нашу тропу.

— Да, это тропа. Я вижу её! — Ванча говорил громко и радостно. Тропа под завалом просто разворачивалась строго на восток и мы её искали немного не там. Примерно через версту тропа опять выходила к какому-то безвестному ручью и вдоль него шла на юго-восток к Большому Тепселю.

Вернувшись с трассы еще засветло, я поехал к Ерофею. Тропа, после прохождение нашего каравана, превращалась в достаточно проезжую лесную дорогу и верховые спокойно проезжали вдве нитки. Петр Сергеевич с первого дня установил строжайшее правило, левая сторона каравана по ходу его движения должна быть свободной для проезда верховых в обратную сторону.

Ерофей последние двое суток был безвылазно в десятках арьергарда. Увидев меня, он сразу же предложил немного проехаться назад по тропе.

— Впечатляет? — проехав полверсты, мы остановились у небольшого поворота, за которым было видно еще не меньше версты пройденной нами тропы. — Тут после нас даже колонна по трое пройдет. Шишкин сегодня с утра осторожненько почти до самого Енисея проскакал. Верст тридцать в один конец и уже вернулись.

— Боишься казаки могут сунуться? — спросил я.

— Бояться не боюсь, но опасаюсь. Я вот что думаю. Караулы постоянно держать на тропе, это понятно. Что как, будем на месте смотреть и решать, — Ерофей хитро прищурился. — Но вот лучшее оружие для боя на этой дороге это лук.

— А еще есть арбалеты, — продолжил я его мысль.

— Знаю.

— Вот этим и займешься, как придем.

— Как придем … Да я Григорий Иванович, только об этом и думаю, — и после паузы неожиданно добавил, — с суженной, почти ведь не видимся.

На этом мы с Ерофеем расстались, он остался со своими бойцами арьергарда.

Целых три недели мы черепашьими шагами продвигались к Мирскому хребту. Пять дней от восхода до заката пятьдесят человек под моим чутким руководством рубили, пилили, растаскивали огромный лесной завал. Трижды нас останавливали дожди, из-за чего мы потеряли целую неделю.

Два дня мы потратили на сооружение более-менее приличной переправы через речку Большой Тепсель. Берега и дно речки в этом месте были хоть и каменистыми, но болот все равно хватало и я, не мудрствуя лукаво, решил просто дополнительно засыпать берега и дно мелкими камнями, которых по берегам речки было в избытке. В итоге получилось сорок метров дороги, отсыпанной камнем. Устье Рямистого ручья, вдоль которого от Тапселя нам предстояло идти дальше, было в нескольких десятках метров от устья безвестного ручья.

От Большого Тепселя дело пошло веселее. Тропа хорошо была видна, она была прилично наезжена, сразу было видно, ей кто-то пользуется. Количество упавших деревьев правда от этого не уменьшилось. Почти все упавшие деревья вдоль всей тропы были повалены скорее всего одной и той же бурей. Ванча еще в начале нашего похода определил, что буря была несколько дней назад. Я резонно предположил, что она была во время моего попадания.

Когда мы начали отсыпать дорогу, я с Ванчей еще раз поднялся на самое высокое дерево, теперь уже возле переправы через Тепсель и несколько минут смотрел в подзорную трубу, тщательно изучая местность. Надо сказать, за последующие двести лет тут мало что изменилось. Почти как двадцатый век. Только в будущем тропы все и эти лесные дороги почти исчезли за ненадобностью.

И так передо мной километрах в восьми был невысокий, две тысячи метров, поросший редким лесом Мирский хребет. Он тянется строго с юго-запада на северо-восток. Местами леса не было, особенно на вершинах и в некоторых распадках. Прямо перед нами были две двухтысячные вершины хребта и широкий достаточно крутой распадок между ними. А вот левее была еще одна, более низкая вершина. Именно она мне и нужна. Её высота меньше двух тысяч. Справа от неё очень широкий и достаточно пологий распадок. Снег кое-где еще лежит. Мы вообще идем по лесам, которые только-только освободились от зимнего плена. Это на мой взгляд существенно облегчает нам путь, так как земля уже подсохла, а вот растения только начинают просыпаться.

Верхняя линия леса значительно ниже, затем узкая полоса субальпийских лугов, а выше островки альпийских лугов, горной полутундры и кое-где на щебнистых почвах возле самого гребня хребта плешины горной тундры. То, что зеленка и стланик, в основном березовый, только оживают, значительно облегчают нашу задачу.

Вот где-то там, петляя по оживающей зеленке и обходя труднопроходимые места стланика и курумника, куда же от него денешься, должна идти наша тропа. В распадке, который я рассматривал в подзорную трубу, она должна перевалить через гребень хребта и пойти вниз, к Усинской долине. От края леса, который скрывал нашу тропу, до гребня недалеко, не больше двух километров. Тропа есть, я это знаю, но я не могу её найти, может просто она далеко.

— Дай мне, Григорий Иванович, я посмотрю, — Ванча неожиданно назвал меня по имени-отчеству. — Тропа там, — Ванча несколько минут молча смотрел в трубу. — Я её найду.

Вернувшись с разведки, я еще раз Ванче и двум егерям-разведчикам подробнейше по своей нарисованной карте объяснил как им надо идти до тропы вдоль Мирской реки.

— Смотрите внимательно на карту. Мы находимся здесь, — я показал на точку на карте. — Ручей у вас за спиной. Вы должны идти по тропе вдоль ручья, — я показал ручей на моей карте, — до его истока. Ручей идет более-менее на юго-восток. Исток ручья у самого края леса. Если есть тропа через хребет, она скорее всего идет в том же направлении что и до этого шел вот этот ручей, — я еще раз на карте показал нужный ручей.