Инцелы. Как девственники становятся террористами

6. Магнус, часть 1

Человеку, сидящему напротив меня, явно не по себе: ситуация для него неуютна. Мы находимся в помещении консультации, которую Магнус регулярно посещает, – это единственное место, где он чувствует себя защищенным. Каждый раз он общается с одной и той же медсестрой и иногда с врачом, который обновляет его рецепты на медикаменты. У Магнуса диагностирован синдром Аспергера – одно из расстройств аутистического спектра, которое, среди прочего, проявляется в коммуникационных проблемах. У людей с Аспергером часто совершенно нормальный уровень развития интеллекта, однако им трудно считывать и понимать свое окружение. Это, в свою очередь, может привести к озлобленности, направленной на самого себя, и в конечном итоге к депрессии и презрению к себе, а в экстремальных случаях – к ненависти к окружающим. Лечения не существует. Люди с Аспергером очень не любят неожиданностей, для них важно жить в понятной и предсказуемой среде. Чтобы Магнус мог нормально функционировать, ему нужно развивать социальные контакты, что в его случае обеспечивает консультация. Здесь ему повезло. В этом отделении в одном из пригородов Стокгольма работа налажена хорошо, персонал работает с душой, с ним встречаются одни и те же сотрудники. Магнус потребовал, чтобы медсестра присутствовала и на протяжении нашего интервью. Несмотря на то что мы с ним уже встречались, и именно здесь, ему всё равно спокойнее, когда она рядом.

Время послеобеденное, мы сидим за маленьким круглым столиком в углу. Рядом – письменный стол с компьютером и принтером. Из окна на противоположной стене открывается вид на парковку.

Магнус начинает с того, что извиняется – он опоздал на пять минут. Пунктуальность для него важна. У него темные волосы и рост ниже среднего – в целом совершенно обычная внешность. В своей аккуратной одежде он мог бы легко слиться с толпой в центре города. Правда, сейчас он очевидно нервничает. Лицо напряжено, часто сглатывает, взгляд пугливый, во всей манере держаться ощущается надлом, будто больше всего на свете ему хочется вскочить и выйти из комнаты. Однако он остается на месте, поскольку обещал мне и медсестре: если это может помочь другим, он готов дать в интервью, как бы тяжело это ни было. Но цена высока. В ближайшие ночи он будет плохо спать и пропускать приемы пищи, потому что, когда он чувствует тревогу, аппетит пропадает начисто. Поэтому Магнус не хочет рассказывать о главной травме своей жизни – том кошмарном сне, в котором он до сих пор находится и уверен, что никогда из него не выберется.

Начинаю я с вопроса о юности.

– Я вытеснил воспоминания о детстве и школе. Мне было очень плохо, я часто злился, и никто не понимал почему, в том числе я сам.

– А почему ты злился?

– Естественная реакция на окружение. Скорее я не понимал, почему не злятся все остальные. Сердился, потому что не мог понять людей вокруг. А когда возникали недоразумения, я приходил в ярость.

– Но почему ты сердился? – настаиваю на своем вопросе я.

– Мне было плохо. Я просто злился. Не понимал, почему я должен ходить в школу, если я там все равно ничему не учусь. Всё время ввязывался в конфликты, никто меня не понимал.

Магнус останавливается, делает глоток воды из стакана. Смотрит в пол, потом поднимает взгляд на меня – один из немногих моментов за время интервью, когда он смотрит мне в глаза. Затем делает глубокий вдох и говорит:

– Не люблю вспоминать о том времени, о том, каким я был человеком. Я оставил всю эту злость позади, или…

Пауза. Снова глубокий вдох. Теперь он произносит слова медленно, более взвешенно:

– Или же всё осталось где-то на заднем плане, просто мысли изменили форму, превратившись в депрессию. Или, может быть, я научился лучше контролировать свои мысли, даже не знаю, – тут он пожимает плечами.

Несмотря на все свои проблемы, Магнус хорошо учился в школе и не был совсем одинок. Друзья у него были.

– Когда я не сердился, мог быть очень веселым. У меня всегда было чувство юмора. Наверное, некоторые хотели общаться со мной, потому что им было любопытно, что я придумаю в следующий раз.

Но родители тревожились за него.

– Начиная с одиннадцати лет я хотел умереть, и эти мысли преследуют меня до сих пор.

Окончив гимназию с хорошими оценками, он набрал 60 крéдитов в университете[21]. Но дальше дело не пошло.

– Я выгорел, сил больше не оставалось.

Сейчас Магнус работает несколько часов в неделю на складе – всё, что он в состоянии делать. Когда я спрашиваю, как часто он общается с семьей, Магнус отвечает, что у него есть младший брат, с которым он практически не контактирует.

– У него своя жизнь, у меня своя.

– А родители?

– Я к ним ездил за город в выходные.

Возвращаюсь к работе Магнуса, пытаясь уточнить, какие же задачи он выполняет.

– Собираю мусор, который лежит кучами, и выбрасываю в два контейнера.

Он замолкает.

– Да нормально, – продолжает он со смирением в голосе. – Условия ужасные, но работа простая, приходится двигаться, коллеги приятные. Всё нормально.

Я спрашиваю, как выглядит его обычный день.

– Встаю я рано. Сплю плохо, часов шесть за ночь. Завтракаю. Немного играю в компьютерные игры. С утра до работы иду пешком, чтобы сэкономить, а на обратном пути еду. Перекусываю лапшой, отдыхаю. А потом готовлю нормальный ужин.

Настает момент затронуть самую больную тему в разговоре. Начинаю осторожно к ней подбираться.

– Как у тебя дела с… э… ты говорил, что у тебя было много друзей… как у тебя с девушками?

Магнус резко зажмуривается – так он делает всегда, когда мы затрагиваем щекотливые темы.

– Ох, вот с этим у меня всегда были проблемы.

Он смотрит на меня взглядом, полным мучений.

– Я очень боялся, что мы затронем эту тему. А такой вроде хороший был день. – Тяжелый вздох. – Это очень больная тема.

На какое-то время наступает тишина. В окна начинают просачиваться осенние сумерки, из коридора доносятся шаги пациентов и сотрудников. Медсестра молча сидит рядом со мной.

– Противоположный пол меня всегда интересовал, даже в детстве мне почему-то казалось, что девочки интереснее мальчиков. Не знаю почему, но они меня очаровывали. Но мне всегда трудно было завести себе девушку, и в тех немногих случаях, когда удавалось, всё заканчивалось, толком не начавшись. Это были лучшие моменты в моей жизни, которые я ценю больше всего.

Его голос дрожит – я вижу, что Магнус вот-вот заплачет. Он судорожно сглатывает, пытаясь сдержать слезы.

– Во мне столько ненависти! Такая ярость, такое разочарование! Тринадцать лет у меня не было девушки. Трудно сказать, после чего именно я сдался, но я сдался. Мне случалось влюбляться в женщин, но из этого ничего не выходило. Влюбляешься, конечно, не каждый день, но теперь я стараюсь такого вообще избегать.

Слезы пополам с гневом всё же вырываются наружу, злость нарастает, он говорит напряженно, голос срывается. Пока он пытается взять себя в руки, повисает пауза – использую ее, чтобы задать вопрос.

– Как ты думаешь, почему ничего не выходило?

– Не знаю. Иногда мне кажется, что причина в злобе. Женщины просто-напросто злые. Им нравится видеть, как мужчины страдают.

Слезы текут по лицу Магнуса, медсестра протягивает бумажный платок. Магнус вытирает щеки.

– Во мне столько ненависти, у меня появляются такие ужасные мысли по поводу женщин… и вслух-то страшно сказать.

– Ты можешь вспомнить, когда начал испытывать такую ненависть к женщинам?

– Пожалуй, когда меня бросили тринадцать лет назад. Когда она заявила, что мы расстаемся, я подумал: убью ее! Я этого не сделал, но не знаю, может, зря. Она этого заслуживала, а то и еще чего похуже.

– Потому что предпочла уйти от тебя?

– Да!

– Сколько времени вы были вместе?

– Недолго. Несколько недель. И она даже не объяснила, почему решила меня бросить.

Уставившись в одну точку, он продолжает:

– Столько всего страшного и ужасного я читал и думал… и всего этого она заслуживает. Всего! Я для нее изобретал самые ужасные казни, но ни одна не была достаточно страшной. И со временем всё становится только хуже.

Он повышает голос.

– Мне просто-напросто нужен близкий человек рядом, но такого никогда не было. Может быть, кроме моей семьи в каком-то смысле… но никто не выбирал любить меня, никто не захотел быть рядом со мной. Мне кажется, меня нельзя полюбить. Может, это просто невозможно?

– Почему невозможно?

– Потому что этого до сих пор не случилось!

Он бросает на меня быстрый взгляд, будто внезапно нашел разгадку, решение давно мучившей его проблемы.

– Возможно, это всего лишь паранойя, бред… но даже те женщины, которые были со мной, делали это только для того, чтобы потом меня уничтожить. Потому что они злые.

Но тут он качает головой, словно ставя под сомнения свою убежденность. Приступы плача следуют один за другим, становится трудно продолжать интервью.

Через несколько минут Магнусу удается взять себя в руки. Я спрашиваю, выходит ли он в интернет в поисках единомышленников – тех, кто разделяет его радикальные мысли.

– Нет, я этого избегаю, потому что они проговаривают то, что я чувствую, вслух, и от этого становится еще хуже. То, что они пишут, сильно задевает во мне какой-то чувствительный нерв. Когда я находил в интернете единомышленников, я замечал, что мы думаем совершенно одинаково – и мне это не нравится!

Тут Магнус спрашивает, известно ли мне имя Эллиота Роджера. Я отвечаю, что очень хорошо знаком с его историей.

Магнус кивает и продолжает:

– Эллиот Роджер рассказывал, что хотел бы поместить всех женщин в концлагерь, а сам сидеть на башне и наблюдать, как они умирают. И тогда я подумал: этот человек начисто лишен воображения!

Он кидает на меня взгляд, словно желая удостовериться: до меня действительно дошел смысл его слов.

– А у меня с воображением все в порядке. И я представлял себе вещи куда страшнее.

– Например?

– Об этом я не хочу рассказывать, но мои фантазии куда ужаснее и неосуществимы на практике. Но я не смог бы выйти на улицу и начать убивать женщин. Ведь не все же такие монстры, как те, что мне попадались.

– Стало быть, ты не всех женщин винишь в том, что с тобой произошло?

Магнус колеблется, задумавшись.

– Наверное, не всех. Только тех, с которыми сталкивался.

Но потом добавляет:

– Пожалуй, не все женщины монстры, но у всех женщин отсутствует потребность в близости, у них вообще нет сексуального влечения. Все, что они делают в сексе, так или иначе сводится к продаже себя. Они хотят только одного: чтобы мужчина им что-то дал. Не хочу сказать, что все женщины – проститутки, но занимаются этим они все. Потребности в сексе у них нет. Так что если они на него соглашаются, то это скрытая проституция. Они просто хотят что-то получить от мужчины, секс для них – побочное занятие. Для них это хладнокровная сделка – так я думаю, когда мне совсем плохо. Только мужчины могут испытывать любовь и влечение, только у мужчин есть потребность в близости.

– Стало быть, если женщина занимается сексом, для этого всегда существуют какие-то скрытые мотивы?