ЛЕФ 1923 № 1

В. Каменский. Прибой в Сухуме

Н. Н. Евреинову.

Берег – письменный стол.
Море – чернильница.
Каждый камень – престол.
Моя песня – кадильница.
Пой в прибой,
Прибивай перевейностью,
Волно-взвихренной лейностью.
Перевей волю амбра.
Моревун морегамбра.
Ббахх и ашрр –
И шшай –
Шам – м –
Шш – ш.
 Берег – бисер ковер.
 Море – синяя ткань.
 Каждый камень – звукор
 Моя песня – звукань.
 Пой в прибой,
 Прибивай пальмотрепетом.
 Волно-взвинченным лепетом.
 Перебурль волю амбра.
 Моревун морегамбра
 Ббахх и ашрр –
 И шшай –
 Шам – м
 Шш – ш.
Берег – дом в Генуэзском.
Море – воздух – вино.
Будто память о детском
Здесь живет Евреинов.
Пой в прибой,
Прибивай мудрокнижием,
Удивляй сценоближнем,
Перекрась театр амбра.
Моревун морегамбра.
Ббахх и ашрр.
И шшай –
Шам – м –
Шш – ш –
 Берег – красная цель.
 Море братство вравне.
 Наша жизнь – карусель
 В Кумачевой стране.
 Пой в прибой.
 Прибивай разудалое
 Знамя буйное алое.
 Передай миру амбра.
 Моревун морегамбра.
 Ббахх и ашрр.
 И шшай –
 Шам – м –
 Шш – ш –

А. Крученых. Мароженица богов

Бох
 по-по-чка
   Овощь!
И ты – Памер!. . . . .
Желтухой зака-а-лянный,
На груди – замерзлая эпитрахиль;
В подмышках – хворост, пустырь. . . . .
Водянкой пузе-е-ет мороз. . . . .
Во рву цепью волчие клочья,
И твой ци-пи-не-ет цилиндр. . . . .
. . . . . . . . . .
Святителям хо-о-о-лодно. . . . .
Вдовица лазурь –
    вся – простоквашя!..
В сугробах мумийки кошек,
Монашеских крыс, голубей,
Мощи нохтей серафимов. . . . .
Кряха Иосиф-леденец непорочный –
Дует в муфту. . . . .
Никола угодник – буксирной сиреной завыл:
  В-в-в-в-ву!..
Ободранной проволкой
Беле-е-ются космы
Мамзелей
  божиих матерей
Мер-зло-хво-стиц!. . . . .
. . . . . . . . . .
Проволке хо-о-о-лодно. . . . .
Снимает мороз позвонки…
На сейфе застыльном
Игольным желе
Предглав всех церквей
Банкир Дермандоер рас-полз-ся,
Обвиснул кистями глазетовых луз,
И сбоку поник в зазябке свечой
  Запева-а-ет
  Гнусавит
  Свистит –
 Гн-н-н-н-с!. . . . .
. . . . . . . . . .
Трясогузки. . . . .
Сливочки божьи. . . . .
Под струпьями ладана ирокимен зачах. . . . .
Щетинкой
Поистрепалась фелонь благочестья,
Присоски молящихся губ – охладели.
  Снегом покрытый
  В больничном халате
  Алтарь за-хе-рел. . . . .
– Прихо-о-жане!
Кто пожертвует свои ноги на дрова?
Жир – для божиих свеч?
В воздая-я-ние
Получит высший сорт небесного маслица!..
  Приход – глух,
  На амвоне клуб,
  Гимнаст комсомол – на библии скачет,
  Дым чадит в мундштуках. . . . .
Крест пауком убежал в подворотню
Пищит,
Святцы и чаши слиплись холедные. . . . .
– Плащаница, не плачьте,
Мы вам споем марсельезу:
  Над дикими льдами вбита звезда
  И знамя на мачте алью горит!..
У плащаницы ямы адамовых глаз засверкали
Налились кровью,
Шипит:
– Что же на место любви?
– Солидарность удара! Даешь!
– Ха-ха-а-а-а! –
  Истерика. . . . . ах!
Плащаница рассыпалась:
Вдребезги дамское мыло Брыкара
Люфчики, тухли, чулки,
И косточки с гроба господня
В тонком дессу
Заскакали
Под иглами льда,
Осел частоколом с-под Христа убежал,
По хлопушкам снега хрипит,
Ребра врозь,
Пар из ноздрей застыл Филипповским калачем,
Хрупики мучениц сороконосиц
Под ногами трухлявкой трещь!. . . . .
. . . . . . . . . .
Костям зя-я-бкостно. . . . .
Целит громийца – взюк!
Мороз с ножем!
Писк
Небес
Недорезанных!
Вот лопнет пузырь. . . . .
Ангелы в ямах вопящут. . . . .
Треснул крещенский водоем –
Грр! Крака!
Гр-р-р-р-р!. . . . .
Батарея – копер ледяной!
Карга
Гых!
Ядрами льда
Все святители
Как селедки
Р-а-с-к-р-о-ш-е-н-ы!. . . . .

А. Крученых. Траурный Рур!

Рур
Рейн
Коридоры угольных сот!
Горы вниз!..
Рур
Бассейн темнокровных рек.
Ру-у-у-ур! Рупор побед!..
Рур!
Дортмунд!
Катакомбы грызущих труб
Тебя не раздавит мор Мильерана!..
Рур
Под облаком черным
Поселок на мутно-зеленой траве,
Рур
В трауре сад,
Рур
Затмивший солнце!!..
Дым…
В дыму…
Копоть…
Гарь…
Дышешь дымом
Ждешь
Корявый чернеет башмак…
Рур!
Чахоткою харкая
Греешь страну
Брыжжешь лихорадкой огненных руд!
…Тревоги гудок
Горы ревут…
Шахты гудят…
В трауре Рур!
Перед расстрелом
Рур дрожит…

А. Крученых. Рур радостный

Рур, ура!
Ура Руру!
В реве реванша
Над грудью твоею
Сшиблись Антанты
Из-за черных костей!
Казнь радуя
Тузят друг друга
Голодною плетью
Мертвых шахтеров!
Темный камень раздора
Рур
Ура-ра-ра-ру
Ру-бка!
Сквозь горькие клубы дымов,
Черный твой лоб в крови!
– Ружья, нацельтесь! –
Офицер не моргнет
Вот
Стаей голодные волки
Взревут…
Но…
Но –
Дрогнули горы
Ружья сами вспять повернули
Горны за горла
Гром из земли
По жирным икрам играть,
Канальи раком!
Маршем
Груды рабочих
Красный флаг
Интернационал
Тра-ра-ра-ра!
Рур ура!
Ура-ра Рура!..

Б. Пастернак. Кремль в буран конца 1918 года

Как брошенный с пути снегам
Последней станцией в развалинах,
Как полем в полночь, в свист и гам,
Бредущий через силу в валяных.
  Как пред концом, в упаде сил
  С тоски взывающий к метелице,
  Чтоб вихрь души не угасил,
  Как тьмой последней все застелется,
Как схваченный за обшлага
Хохочущею вьюгой нарочный,
Ловящей кисти башлыка,
Здоровающеюся в наручнях,
  А иногда! – А иногда,
  Как пригнанный канатом накороть
  Корабль, с гуденьем, прочь к грядам
  Срывающийся чудом с якоря,
Последней ночью, несравним
Ни с чем, какой-то странный, пенный весь
Он, Кремль, в оснастке стольких зим,
На нынешней срывает ненависть. –
  И грандиозный, весь в былом,
  Как визьонера дивинация,
  Несется, грозный, напролом,
  Сквозь неистекший в девятнадцатый.
Под сумерки к тебе в окно
Он всею медью звонниц ломится,
Боится, видно, – год мелькнет, –
Упустит и не познакомится.
  Остаток дней, остаток вьюг,
  Сужденных башням в восемнадцатом,
  Бушует прядает вокруг,
  Видать – не наигрались насыто.
За морем этих непогод
Предвижу, как меня, разбитого,
Ненаступивший этот год
Возьмется сызнова воспитывать.

С. Третьяков. Финал из поэмы «17-19-21»

С запада дуй, дуй! Иду.
С востока вей, вей! Иду.
Солнцем стань день! Иду,
Днем… иду… стынь… иду… ночь!
  Перетопил гон вод даль дней,
  Похоронил стон плач кладь мук.
  Я ль перенесу? нет?
  Боль перегорит в дым.
  Да! не торопись! Колокола.
Мать!.. Похоронил… вой зим в трюм рам.
Мать!.. Колокола там бьют там-там.
Склон глины – слизь ям.
Стон тянет темь в дом.
На поклон иду горе положить
Венок у ног. Ты же дала мне жить…
  Оборони там!
  Обереги шаг!
  Благослови мать
  День мой,
  Зной мой,
  Май мой.
  Иду.
Истомилась. Грустью истекла.
Сама как осень из стекла.
А память – муха
Жужжалка.
О детях муха.
Рожденных жалко.
Много матери дано мук:
Глиной оселою масса
Горького варева в звонкой корчаге
Памяти.
Руки ветвей на юру гни:
Где-то сквозь драки и гульбы,
Хоть в переплеске ругани
Мать свою, мать помянули бы.
  Сломалась и моя. Зарылась в поля.
  Закопанных людей не выращивает земля.
  Нет людей, которые озимь,
  И которые яровыми хлебами ожили.
И брата – мальченку Олега,
Хрустнув костью отцовского горя
Переехала революции тяжелая телега,
Громыхая по каменным ухабам истории.
  Пальцы затянуть узлами кулака.
  В голос злобы острые ости.
  Кого оплеюхой по щекам оплескать?
  Кому плевок заляскавшей злости?
  Ее ли большую, красную от боли,
  Свернувшую меня баранком в нуль –
  Россию с кровяной пятеркой на подоле
  Прокляну-ль?
Нет, – рука не хляснет.
Язык не отщелкает мать,
Потому что проступит Ясныш
Сквозь промытые ею дома.
  Поломойкою ерзая по полу,
  Кумачи изгваздав вдрызг,
  Сколько смяла циплят и ухлопала
  Древогрызых шипящих крыс?!
Чтобы стало просторно и чисто
Для годов, побежавших неистово…
  Врете! Мать не закопана.
  Вот она мечется,
  Волос разлохматив копны,
  Остря старушечьи локти,
  Выпустив хваткие когти,
  Ревя полоумно, –
  Швыряется на Перекоп она,
  Вгрызается зубом в Батум она,
  Изглоданной Русью светится
  Мать – земля – человечица.
А эти, идущие лихо,
Берущие города.
А это мычавая тихо
Поволжская голодань.
Сквозь колонны бойцов
Сквозь обозы калек
Брат – Олег.
  Братья по молоту и топкам,
  Братья по голоду и сопкам,
   Здравствуйте!
  Не в поклоне рабском
  Ломя поясницу,
  А с братьями взапуски
  Туда, – где снится.
Строем, сомкнутым строем.
Радость в радость ввинтив,
Строим, строим, строим
Аэроплан, локомотив.
  Есть ли острее дрожи, –
  С сердца сорвав засов,
  Бросить себя, как дрожжи,
  В гуд родных голосов,
 Имя свое и полымя
 Руки, сердце, глаза…
 Братья, идем веселыми
 Дым на трубы вязать…
На бахче Советской России
Урожай на сочные головы.
Семя людей оросили
Жил разожженные жолобы.
  Глаз кровоналитый зорок,
  Рук перегреты мышцы, –
  Потому – сквозь листанье конторок
  Посвист вчерашний слышится.
    Потому – на выбитом дочиста
    Строить вокзалы хочется,
    Потому – в сиренах портов
    Воют пророчества
    Будущь целующих ртов.
Донкихот!
Слизью ран
Тормозишь
Колесо!
Дымоход.
Маховик.
Кран.
Пылесос.
Сталь. Никкель. Медь.
Сердцебиенье котлов.
Надо уметь.
Будет светло.
  Вырывай! да дабы не просечь
  Корневища щавеля копытами.
   В утре травы верещат.
   В ветре трубы бородаты.
   В поле полы полоща,
   На часах берез солдаты.
Город-крой-край-крут впереди.
Небо сей-синь-сон потолок.
А кого в сливы слов нарядить?
А кого крюк крик поволок?
  Город – люди: делюсь на ломти.
  Город – порох: хропаюсь всколь.
  Город – мастер: машины громьте!
  Городу грузь трюм голь.
Бабам бетонные юбки,
Детям динамо на юлки,
Старухам булыжное просо,
Новорожденным соски насосов…
  Лягу-ль гулять глазами
  По небу в синем азяме,
  Где наплелась белизна – видеть и знать:
Не облака,
А облаком;
Не страх, что ночью топчется,
А страховое общество;
И не надсоний транс портних,
А союз транспортник;
Не небеса, где синь дика,
А стальной синдикат.
Выверены шаги, а не хлип шуги.
Сердце мотор, алая нефть.
Что душегуб, если встал душегиб.
Разве магнето гнет гнев.
В лязге стропил струны ста пил.
Топоту молота лезть ли кобыле?
Если и был вихорь в степи,
Тракторы вихрь храпя забыли.
  Скальте, заводы, зубы жевать
  Дерево, мясо, железо, камень!
  Наша голова в дыме рыжевата.
  Губы развернуты врозь резаками.
    И только сия или спятив:
    Поля… перелески… лень…
    Пока на шкивы не накатит
    Ремень
    Трудач – завтрашний день.
    И окличь его чиста –
    Все по местам!

В. Хлебников. Уструг Разина

Где море бьется диким неуком,
Ломая разума дела,
Ему рыдать и грезить не о ком.
Оно морские удила,
Соленой пеной покрывая,
Грызет узду людей езды.
Так девушка времен Мамая,
С укором к небу подымая
Свои глаза большой воды,
Вдруг спросит нараспев отца:
«На что изволит гневаться?
Ужель она тому причина,
Что меч суровый в ножны сует,
Что гневная морщина
Ему лицо сурово полосует,
Согнав улыбку точно хлам,
Лик разделивши пополам».
По затону трех покойников,
Где лишь лебедя лучи,
Вышел парусник разбойников
Иступить свои мечи.
Умеет рукоять столетий
Скользить ночами, точно тать,
Или по горлу королей
Концом свирепо щекотать.
Или рукой седых могил
Ковать столетья для удил.
И Разина глухое «слышу»
Подымется со дна холмов,
Как знамя красное, взойдет на крышу
И поведет войска умов.
И плахи медленные взмахи
Хвалили вольные галахи.
Была повольницей полна
Уструга узкая корма,
Где пучина для почина
Силу бурь удесятеря,
Волги синяя овчина
На плечах богатыря.
Он стоит полунагой,
Горит пояса насечка,
И железное колечко
Опускается серьгой.
Здесь все сказочно и чудно.
Это воли моря полк.
И на самом носу судна
Был прибит матерый волк.
А отец свободы дикой
На парчевой лежит койке
И играет кистенем,
Чтоб копейка на попойке
Покатилася рублем.
Ножами наживы
Им милы, любезны
И ветер служивый,
И смуглые бездны.
Он невидим и неведом
Быстро катится по водам.
Он был кум бедноты,
С самой смертью на ты.
Бревен черные кокоры
Для весла гребцов опоры.
Сколько вражьих голов
Срубил в битве галах,
Знает чайка-рыболов,
Отдыхая на шестах.
Месяц взял того, что наговор
На уструге тлеет заговор.
Бубен гром и песни дуд.
И прославленные в селах
Пастухи ножей веселых
Речи тихие ведут:
«От отечества, оттоле
Отманил нас атаман.
Волга мать не видит пищи.
Время жертвы и жратвы.
Или разумом ты нищий,
Богатырь без головы.
Развяжи кошель и грош
Бедной девке в воду брось.
Куксит, плачет целый день, –
Это дело дребедень.
Закопченою девчонкой
Накорми страну плотвы».
В гневе праведном серчая
Волга бьется, правды чая.
Богатырь поставил бревна
Твердых ног на доски палубы.
Произнес зарок сыновний,
Чтоб река не голодала бы.
Над голодною столицей
Одичавших волн,
Воин вод свиреполиций
Тот, кому молился челн.
Не увидел тени жалобы.
И уроком поздних лет
Прогремел его обет:
«К богу – могу эту куклу.
Девы – мевы, руки – муки.
Косы – мосы, очи – мочи.
Голубая Волга – на!
Ты боярами оболгана».
Волге долго не молчится.
Ей ворчится как волчице.
Волны Волги точно волки.
Ветер бешеной погоды.
Вьется шелковый лоскут.
И у Волги, у голодной
Слюни голода текут.
Волга воет, Волга скачет
Без лица и без конца.
В буревой волне маячит
Ляля буйного донца.
Баба-птица ловит рыбу,
Прячет в кожаный мешок.
Нас застенок ждет и дыба,
Кровь прольется на вершок.
И морю утихнуть легко
И ветру свирепствовать лень,
Как будто веселый дядько,
По пояс несется тюлень.
Льются водка и вода.
Дикий ветер этой лодки повода.