ЛЕФ 1923 № 1

Не надо плакать, деточка, не надо! Никто не в силах изменить то, что было. Но забыть, исправить можно.

Я не жесток! Я не играю! Не ищу невозможных выходов! Хочешь вернуться ко мне Сусанна? Бросить раз навсегда свою профессию город, страну и в чужом городе, в маленькой косой комнатке построить вместе новую жизнь.

Милая, как изломали тебя! Какая безнадежность! Но сейчас недоверие – почти преступно.

О, да. Я хорошо понимаю, что ты пыталась уничтожить себя. Но тебе не придется делать этого одной. Или совместное возрождение, или же хладнокровный совместный конец.

Хорошо!

Хорошо!

Согласен! Сейчас ты нравишься мне, Сусанна!

Да, ранним утром, перед восходом солнца, будь готова! У нас автомобиль, – то-есть, конечно, у моего друга. Я немедленно сообщу ему. И когда солнце осветит снежные дюны – больница, публичный дом, город и река – останутся далеко позади.

Конечно, милая! Пока будь здорова! Через несколько часов мы будем праздновать нашу изумительную встречу. (Вешает трубку. Немедленно начинает 3-й разговор).

Пожалуйста, 31–48!

Нет, 31–48!

Совершенно верно! Пожалуйста!

Альфред?

Да, я самый!

Спасибо! Ты все прекрасно устроил. Я нашел дорогу, дом, ключ и комнату без всяких недоразумений.

Да, добрый дух даже зажег огонь в печке и поставил на стол телефон.

Нет, моих следов не найдет ни один человек, ни одна ученая собака. От Эльбы непрерывно плывет снег – через сады и заборы и заливает все своей холодной, светящейся массой. Как будто симпатизирует беглецу и его бегству.

Об этом я уже сам позабочусь, друг мой. Конечно, «рискованно» телефонировать. Но, в сущности – вся жизнь – риск. Вопрос всегда только в том, что из этого выйдет.

Прости, милый мой, на этот раз вышло очень много. Когда мы едем, Альфред?

Понимаешь ли, мы должны торопиться. С восходом солнца надо покинуть город.

Угадал! Мы берем с собой третьего.

Опять угадал! Сусанну!

Это не очень удобно, но совершенно необходимо. С рыцарской помощью моего отца, девушка «устроилась» в публичный дом. Если завтра утром я не вытащу ее из этого капкана, то за первой недавней попыткой самоубийства последует вторая, более удачная. Сам понимаешь – от хорошей жизни.

Чорт возьми! Я люблю ее! Чтож поделаешь! У чувства нет логики. Она недостойна? Неверно направленная сила явно страдающая от ошибки – более заслуживает доверия, чем вялая мещанская добродетель.

Верно! Проститутки имеют для таких воздержанных людей, как я, особую притягательную силу. Они как бы олицетворяют собой ту животную силу, которая дремлет в нас.

Ладно!

Хорошо!

Да около этой стройки я сяду к тебе в автомобиль. Оттуда прямой дорогой к красному фонарю. И – отряхнем прах родины от наших ног.

О, нет! Еще только один короткий разговор.

Только в партию. Раньше меня не соединили.

То есть, как это?

Да, но почему я не должен звонить туда?

Этого я не понимаю, Альфред!

Гм, тут что-то не так! Дело не чисто! Эй, в чем дело! Двойная игра. Это мне, милый мой, не подходит! Теперь уж я непременно добьюсь разговора.

Прибереги для себя прочувствованную игру глазами – мы не на сцене.

Совершенно верно, там видно будет. Пока довольно! Уговор остается: в условленное время, на условленном месте. Но прежде я добьюсь загадочного разговора с загадочной опасной инстанцией. (Вешает трубку. Пауза. 4-ый разговор). Пожалуйста, 77–83!

Вот видите – все-таки удалось!

Halloh! Кто там?

Здесь ли член правления?

Он сам? Великолепно! Прошу соединить!

Здесь Нильс Ипсилон!

Как? Вы уже знаете! Но не прошло еще и четырех часов, и мы сознательно действовали за свой страх и риск.

Конечно, обдумал! Я перехожу границу.

Нет?! Что значит в данном случае ваше: нет?

Товарищ! Ваш повышенный тон и резкие выражения мне просто непонятны.

Что Бук? Бука я очень хорошо знаю. Никогда не было более подлого изменника!

Что? Бук обвиняет? Я сотру Бука с лица земли! Он этим никого не выдает, кроме самого себя. Пусть обвиняет!

(Внезапно понимает). Ах, да… Да, об этом я сейчас не подумал. Если меня там больше не будет… – тогда, действительно, все получат другую окраску. Мое бегство покажется признанием того, что мы сознаемся и трусим…

Скверная история! Бесспорно! (Тяжело дыша) Но, когда подумаешь, что из-за этого я должен вернуться… Не вернусь! Ни под каким видом! Выход всегда найдется! Разве не может кто-нибудь заменить меня! Я дам матерьялы, инструктирую, подскажу… Кроме того ведь я «невменяем»! Подумайте о лечебнице для умалишенных! Меня во время обезвредили. Очевидно, это разоблачение подготовлялось давно.

Это верно, что до сих пор я был только «под наблюдением»… Даже самый придирчивый врач не мог ничего найти.

Да, если наш поверенный позволяет себе ввиду этих предположений… Разве нельзя отрицать все и вся, не итти ни на что, категорически протестовать?

Тогда я выслежу этого Бука, остановлю, и в крайнем случае – разговор короткий! Когда дело идет о главном – я не прощаю!

Верно, и это говорило бы против нас!

Кроме всего – эта собака под охраной!

Что делать!

Товарищ, если бы вы знали то, что знаю я, вы не приказывали бы так хладнокровно, как в трактире приказывают подать себе кофе! Разрешите маленький вопрос, хоть он здесь как будто непричем: были вы когда нибудь засыпаны на войне?

Вот как, вы сидели тогда в тюрьме! Ну-с! Тогда вы, значит, не были засыпаны. Я же был. Мы, двадцать одичавших, месили остатки костей и мяса нашего разбитого отряда, как булочник, перед Рождеством, месит медовое тесто. Снизу – цемент, и кровь, и земля, и вино, – все это происходило в винном погребе на французском фронте – сверху огонь, известь и неминучее истребление. В середине же, – да, в середине – был ад. Пьяные от страха, от крови, пьяные от вина, которое зловонно хлестало из раздавленных бочек мы вдруг поверили, что это страшный суд. Мы атеисты, враги господни, безбожники, без церкви и без веры, один в один – грубая орда дикарей, ни перед чем не останавливающаяся! Но в эту минуту, никто не скажет, как это произошло, никто не знает у кого первого вырвалось, но сделалось вдруг и со всеми… В том-то и был весь ужас – в эту минуту все мы поверили в конец света! Случилось ли с вами хоть раз, чтобы другой оказался богом – я не спрашиваю верите ли вы в бога, товарищ! Я знаю, вы в бога не верите – теоретически. Но видели ли вы перед собой такого рода превращение – все, как один, падают на колени, молятся, поют, танцуют и один из товарищей, самый обыкновенный, тяжеловесный, глупый, презренный с воем вскакивает и кричит: «Молитесь на меня. Это я!» И все верят, падают ниц, молятся! Это бывало с вами, товарищ?

Как вы говорите? Мало смысла – копаться и рыться во всем этом… Но ведь это необходимо. Необходимо, если хочешь осмыслить приказ: вернись туда, откуда ты пришел. Вернись на фабрику безумия, где стоишь под огнем до тех пор, пока падаешь пьяный и кричишь и молишься богу, в которого не веришь. Товарищ! – Смерть неприятное заданье, и смерть мне не очень нравится. Но безумие и страх перед проклятым размягчением мозга – это больше, чем смерть и смертный приговор! Рискнуть жизнью за друзей за товарищей, за свою рабочую братию – великое дело. Это бывает! Но отдать свой разум, свои добрые послушные пять чувств – жертва, для которой герой еще должен родиться. Я, Нильс Ипсилон, не этот герой!

Близкие? И близкие, кроме того! Девушка, проститутка, в публичном доме, ждущая от меня спасения, готовая на самоубийство, если я не сдержу слова… Это второй голос в усладительном концерте, угостить меня которым у вас хватает смелости.

Нет!

Я не могу, товарищ!

Какой же я политик? Я только понимаю, что существующий порядок вещей ложен, и что нужно бороться, если не хочешь быть соучастником этой лжи. В тонкостях я неразбираюсь нисколько!

(Умоляя) Товарищ! Я знаю, судебный процесс повлияет не только на авторитет отдельных вождей и на судьбу партии; он повлияет на самосознание и веру в себя целого класса – во всем мире.

Конечно, я не хочу этого! За счет других пролетариев украсть для себя счастье, как мародер. Там где счастье не позволено! Но неужели это правда, что счастье не позволено?

Я знаю, что класс, спаянный кровью добровольных жертв, делается неотразимым.

Да…

Да…

(Вскрикивает) И все-таки, товарищ, – я не могу это сделать! Нет! Нет!! Нет!!! (Бросает трубку, вскакивает. Длинная пауза. Наконец – явственным шопотом). Снег оживает. По голым фруктовым деревьям выплывает луна… И забытая собака так тоскливо воет… Конец! мозга нет, выпит! Я уже ничего не чувствую!

Нильс, Нильс! Друг мой! Опять это оконный огонь! Впереди: истребление, за спиной: истребление. Единственный пароль: честный конец. Кончим честно, Нильс! (хрипло, но бодро.) Единица ничего не решает, конечно; но многие – это сумма единиц. Каждая единица вносит свою часть: мешает, помогает. Горе тому! Горе! – кто не выступит, когда судьба вызовет его вперед! Я больше не противлюсь приказу. Пусть не растут из-за меня презрение и недоверие в наших расстроенных рядах. Коллегия собралась, решение принято! Нильс Ипсилон, согласно своему революционному сознанию, сам с открытыми глазами, приговорил себя к смертной казни. (Он садится и подпирает голову руками, плачет). Сусанна! Бедная, маленькая, милая Сусанна! Какой жених! И какая свадьба! (Берет себя в руки, вытирает глаза, берет трубку) 31–48, пожалуйста!

Да, пожалуйста!

Альфред?

Ты знал, что на меня рассчитывали, как на главного свидетеля против Бука?

Как мог ты меня вытащить, зная об этом?

«Любовь». За такую цену… Такая любовь вреднее ненависти; разрушает там где хотела создать, сеет отчаяние там, где раньше было хоть отупение. Женщинам можно еще простить такую любовь, но мужчинам – фу чорт!

Отмени все!

Я не еду! Никогда не поеду!

Мне нечего тебе больше сказать. Одно только: позаботься о девушке. Не надо лишней жертвы.

Хорошо! чувств у меня уже нет… прощаться я уже не в состоянье. Я почти не знаю жив ли я. Во мне, как в автомате, кончается завод. Еще несколько движений и конец. (Вешает трубку. Пауза. 6-ой разговор.) Пожалуйста 81–47.

Да!

(Беззвучно) Это ты, Сусанна?

Ты счастлива – возрождена? Очищена? – Бедная Сусанна!

Сусанна!

Мой друг поможет тебе. О тебе будут заботиться. (Оживляясь). Все будет – по старому. Только маленькая незначительная перемена. Я, Нильс, не буду участвовать – этого нельзя изменить. Детка, и без меня все будет неплохо…

Не спрашивай, милая! Это политика – ты не поймешь! Сусанна! Что такое? Ты ушла. Отвечай же. Скажи хоть слово!

Да? Кто кричит на меня? Что вам угодно?

Я убийца? Похоже на то! Но что случилось? Откройте рот, ради господа бога.

Вскрыла вену. Сусанна! Какая невеста! И какая свадьба! (Бросает трубку, вскакивает, обходит большими эллипсами вокруг стола, потом медленно одевается и в последний раз берется за трубку). Пожалуйста ближайший участок.

Да.

Здесь Нильс Ипсилон!

Именно.

Совершенно верно, этот сбежавший политический преступник – это я.

Вы ничего не понимаете? Никто и не требует вашего понимания. Слушайте просто то, что есть: все оказалось недоразумением. Я передумал. Вы можете опять получить меня.