Калужский вариант

Свет мой зеркальце, скажи...

«Разные там анкетки социологические — от лукавого все это, мода, бирюльки. Кто лучше нас самих может судить о положении дел на заводе? Да у меня начальник сборки любого социолога за пояс заткнет! Он же своих людей видит насквозь...»

Сколько раз приходилось слышать подобные речи!

Кебич тоже одно время считал, что сам он и его молодые администраторы «проникают до корней». Тем не менее что-то его скребло, наверное, какая-то смутная тревога, видимо, была на душе. При полной внешней благополучности — план стали выполнять постоянно, подтянули качество и культуру производства, привыкли уже к победам в соревновании, к знаменам и премиям, к хвале устной и печатной, — при всем при этом коллективу и директору незачем вроде бы заниматься самоанализом. Незачем выискивать непричесанные мысли, некие «камни на сердце», все то невидимое глазу, подспудное, что совершает свою работу неодолимо и тихо, подобно белым муравьям, которые втайне от людского взора превращали в труху стены ашхабадских домов, по-своему готовя их к надвигавшемуся страшному землетрясению. Казалось, вполне можно бы обойтись без анкет и опросов, тем более что Кебич не из тех директоров, которых станочники видят лишь в президиумах заводских собраний.

Он никогда не появляется в своем кабинете раньше десяти, хотя служебный день его начинается в восемь: два часа — на обход цехов, подразделений. Конечно, больше приходится разговаривать с начальниками, но к тем рабочим, которых знает лично, директор подходит: даже несколькими словами перекинуться — и то польза! Узнаешь о делах, настроении. Более основательно удается поговорить в «день цеха», когда директор приходит специально, чтобы выслушать и ответить. Однако получается ли разговор откровенным? Откровенность требует интимности, а часто и анонимности. Василь Снегирев на таких встречах предпочитает помалкивать, объясняя это немногословно: «Чего связываться? Себе дороже...» Вся его философия на сей счет укладывается в пословицу, толкующую о плевках, вы ее знаете, конечно, — насчет колодца. Да и сколько времени может посвятить директор таким свиданиям в цехе? Нет, все это не дает истинной картины. Ритуал, традиция, а требовать чего-либо большего от «дня цеха» не приходится. Но можно было бы — скажу еще раз — вообще ни о чем таком не задумываться: какие, к чертям, белые муравьи? Стены стоят прочно!..

В один прекрасный день, когда все было удачным, все получалось и не имелось решительно никаких поводов для беспокойства, директор завода имени Кирова Вячеслав Францевич Кебич подписал договор с социологами Белорусского государственного университета.

— Поверите ли, их вывод для нас оказался неожиданным. Просто удивительно, что при всей нашей информации, поступающей из цехов, мы даже не предвидели того, что нам преподнесут социологи, — сказал мне заместитель секретаря парткома М. А. Соловей. Подчеркну, что М. А. Соловей одновременно является одним из руководителей вычислительного центра. Подчеркну, чтобы читатель не забывал, держал в уме: слова Соловья насчет «всей нашей информации» имеют особый смысл. Не случайно он говорил, что ЭВМ у них работают на износ. «Завязанные» на машину управление производством, соревнование и всеобщий контроль качества труда дают, конечно, колоссальную информацию. ЭВМ хранит ее в памяти, выдает по первому требованию. Казалось бы, обо всех все известно, и вдруг — стоп, машина! Социологи приносят что-то совсем непредвиденное.

— Оказалось, мы не знали о тех явлениях, которые происходят в цехе...

При этих словах Соловья что-то шевельнулось у меня в душе. Смутная догадка, еще не мысль. Я вдруг почувствовал, что гипотеза моя отнюдь не безнадежна!

Какое-то «верхнее чувство» вдруг подсказало: именно там, в отчетах социологов, лежат ответы на вопросы, касающиеся тайных и явных пороков индивидуальной сдельщины. Документы социологов, сказали мне, хранятся в заводском отделе научной организации труда. Набираю телефон начальника отдела Глебова и слышу: «В сейфе они, а ключа нет. Ключ у человека, который заболел, не вышел на работу». Какая досада! На другой день предстоял разговор с директором, и я решил подробнее расспросить его обо всем, что скрыто в сейфе.

Оказывается, весьма своеобразные исследования Кебич практиковал еще до знакомства с социологами из БелГУ.

— У нас был «внедрен» минский журналист один, Анатолий Козлович, работал в цехе контролером ОТК, о чем знал только я и начальник отдела кадров. Он написал потом статью о взаимоотношениях контролеров и рабочих, обо всем, что касается качества продукции и совести людей. Знаете, когда показал мне рукопись, я поначалу струсил: братцы, вы что? Завод выставите в таком свете — не дай бог! Ходили советоваться в ЦК Компартии Белоруссии, а там говорят: «Чего вы опасаетесь? Спасибо надо сказать тому заводу, который решился рассказать обо всех этих язвах в полный голос». И напечатали в журнале. Теперь мы социологов «внедряем». Выделили на пятилетку девяносто тысяч рублей, заключили договор с университетом, чтобы вели у нас планомерные исследования.

— Говорят, они уже преподнесли вам сюрприз.

— Слышали? Да... Да! — Кебич подается вперед. — Все верно. Видите ли, мы оцениваем людей в основном только по деловым качествам, а рабочие видят и человеческие черты. И здесь могут возникнуть несовпадения. Но надо знать всю правду до конца — без этого невозможно руководить коллективом. Вот мы, например, провели очень интересное исследование...

И в самом деле небезынтересно: по шестнадцати показателям на этом заводе оценивали руководящих работников, включая и самого директора! Всех начальников цехов, отделов, заместителей директора. Раздали довольно широкому кругу лиц анкеты с просьбой высказаться о высших заводских администраторах. Анкета анонимная — говори, что хочешь, что думаешь, безбоязненно.

— Меня социологи убеждали: не стоит, мол, самого себя проверять, советовали директора из опроса исключить. Я спрашиваю: «А итоги будут зашифрованы?» «Да, — отвечают, — при подведении результатов и обработке данных фамилии закодируем, ответ будет известен лишь вам и секретарю парткома». «Ну раз так, — говорю им, — валяйте спрашивайте...»

Кебич считает, что все это оказалось хорошим подспорьем при решении кадровых вопросов — формировании резерва, выдвижении на более высокие должности.

— Скажу больше. Мы вошли во вкус и при назначении нового главного инженера (старый ушел директором института) взяли пять кандидатур и раздали анкеты руководителям подразделений. Написали: вот вам на выбор пятеро. Всех вы знаете лично. Кого из них хотели бы видеть главным инженером завода? Конкретно написали, с фамилиями. Никаких характеристик при этом не предлагалось, чтобы не навязывать свое мнение. Оно у нас, конечно, было. И вот...

— Совпало?

— Абсолютно! — радостно улыбается Кебич — Нам осталось лишь оформить. Голосование было тайным, кто именно за кого — мы не знали.

Николай Николаевич Костиков — он и оказался при опросе мнений призером — начинал рабочим, стал бригадиром, мастером, старшим мастером, прошел через ступеньки заместителя начальника цеха и начальника цеха, работал заместителем директора по общим вопросам. И вот в большинстве анкет: хотим его главным инженером! (Кстати, его и Кебич хотел.) Его не выбирали, а именно назначили. Оформление потом шло своим чередом, как обычно, как заведено. Дирекция и партком лишь посоветовались со своими командирами производства, выяснили мнение большинства о пяти предложенных кандидатурах. Демократично, полезно.

В зеркале социологии многие руководители не хотят рассматривать не только самих себя, но и свой коллектив, завод, институт, отрасль. Гораздо спокойнее не искушать судьбу. Поэтому обследования часто не заказываются, а заказанные и проведенные иной раз кладут под сукно, от глаз подальше — от собственных, не говоря уже о посторонних. Об этом рассказал однажды журналист В. Моев в запомнившейся мне истории красного фолианта. Речь шла об исследовании, проведенном по договору с Череповецким металлургическим заводом. Авторы, социологи из Москвы, постарались и сделали хорошую работу, даже заслужили серебряную медаль ВДНХ. Но на самом заводе их труд сунули куда-то на пыльную полку — толстый том с многочисленными таблицами, диаграммами и графиками, материалы массового опроса, проанализированные и обобщенные, обработанные на ЭВМ. Никто из руководителей, к которым обращался журналист, не читал ее, не видел, все кивали друг на друга, — ни директор, ни работники парткома и завкома, ни начальник отдела организации труда и управления, ни начальники цехов. «Правда, удалось с точностью установить, — писал В. Моев, — что социологический отчет на заводе имеется и надежно помещен в сейфе; ключ от этого сейфа у главного экономиста, а главный экономист на бюллетене».

Ох уж эти злосчастные ключи от сейфов, оказывающиеся в нужный момент в карманах внезапно заболевших людей! Между прочим, речь в этом спрятанном даже от собственных глаз исследовании шла и о таких вещах, как диктаторские замашки кое-кого из цеховых администраторов, и даже о самом обыкновенном хамстве людей, считавшихся руководством «вполне надежными».

На Минском станкозаводе имени Кирова результаты социологического обследования открыто обсудили на собраниях.

— Для нас новостью было известие: моральное поощрение рабочие ценят даже больше, чем денежную прибавку, — перечислял «неожиданности» директор. — У всех руководителей на заводе поголовно сложилось мнение, что ему лучше дать десятку, чем благодарность объявить. Все так думали — и начальники цехов, и я. А рабочие отвергли это. Высказались даже за то, чтобы премию платили не через кассу, а у людей на виду. Пусть, говорят, кассир приходит и выдает при всем честном народе.

— Вячеслав Францевич, вы не против, чтобы я посмотрел у Глебова эти исследования?

— Пожалуйста.

— Глебов говорит, что нет ключа от сейфа. Человек заболел. Такая оказия...

Кебич секунду-другую смотрит на меня молча, вроде бы взвешивая: дать — не дать.

— Там в основном негативные вещи. Но мы правду о себе не прячем. Скажите Глебову, что я разрешил.

На следующее утро первое, что делаю, — еще не брился, не завтракал — звоню из гостиницы на завод Нине Михайловне Ходак: «Как вы думаете, найдется у Глебова ключ, если я скажу, что директор разрешил?» Веселый голос в трубке: «Думаю, да. Должен найтись». Однако Глебов ключ не находит, то ли осторожничает на всякий случай, то ли в самом деле нет у него ключа — я не проверял, вполне может быть. Предчувствие точности гипотезы — теперь я в этом уже не сомневался! — овладевает мною все сильнее. Уже нет сил и терпения ждать, пока отыщется ключ, хотя меня заверяют, что больной внезапно выздоровел, звонил и вот-вот должен прийти на завод. Нетерпение гонит меня в другую сторону — к социологам БелГУ, авторам исследования. На всякий случай с Кебичем я заранее договорился, что почитаю отчеты в университете. Работа ведется по договору с заводом, и сами ученые, как они мне объяснили, без разрешения заказчика не вправе оглашать результаты.