Гёте. Жизнь как произведение искусства

Гёте относился к Ленцу как к младшему брату, которому в жизни приходилось тяжелее, чем ему самому, и которого он время от времени выручал из беды. Ленц же видел в Гёте своего двойника, с той существенной разницей, что в нем все казалось как будто крупнее, удачнее, ярче, а боль и страдания словно растворялись в красоте и изяществе. Те же женщины и девушки, что обращались с Ленцем как с игрушкой, восхищались Гёте и влюблялись в него без памяти. Однако и в любовных делах Ленц старался не отставать от своего почитаемого друга. Он оказывал знаки внимания Фридерике после внезапного исчезновения Гёте из Зезенгейма, писал ей стихи, которые она хранила вместе с гётевскими стихотворениями. Когда позднее их нашли собранными в одном альбоме, большей частью без подписи, то уже невозможно было отличить, какие из них сочинил Гёте, а какие – Ленц, настолько близки они были по духу и чувствам.

Дружба с Гёте окрыляла и одновременно угнетала Ленца. Рядом с ним он чувствовал себя ничтожеством. Те, кто хорошо его знал и отличался независимостью суждений, не скупились на похвалу. Лафатер, Софи фон Ларош, Фриц цу Штольберг, Мерк – все они писали ему восторженные письма. Гердер, обычно строгий в оценках и совершенно не склонный восторгаться чужими сочинениями, просил Ленца прислать ему «Солдат»: «Ты первый человек, который заслуживает моей похвалы, ибо ты способен удивительным образом видеть суть вещей, прощать, понимать, советовать. Пришли же мне свою пьесу»[605].

Осенью 1774 года Ленц уходит от баронов фон Клейст и снова пытается жить как вольный писатель. К тому времени он уже написал множество драм, комедий и небольших пьес, а также трактатов и статей по моральной философии, теологии, драматургии и филологии. Многое из этого так и осталось неопубликованным. На протяжении нескольких месяцев он пребывал в состоянии творческого подъема, однако жизнь его омрачали материальные трудности. Часто он не знал, на что будет жить завтра. В Страсбурге у него не было средств для оплаты квартиры. Чтобы расплатиться со старым долгами, он влезал в новые. Дорого обошлась ему и очередная любовная история: девушка, в которую он влюбился, держала его при себе до тех пор, пока не встретила более подходящую партию. Ему пришлось пройти через «помои и нечистоты» и, как он писал Гердеру, снова вспомнить о том, «что мы остаемся животными, и лишь ангелы Клопштока, Мильтона и Лафатера несутся по небу верхом на солнечных лучах»[606].

Весной 1776 года Ленц наконец решает искать спасения в Веймаре, надеясь, что его удачливый друг поможет ему получить должность. Он хочет приносить пользу. В его саквояже – проект реформы военного образования, плод раздумий над собственным горьким опытом солдатской службы в Страсбурге. Он намерен донести до герцога свои идеи о человечном отношении к солдатам. «За что сражается наш солдат? – пишет он в докладной записке для герцога. – За короля, за отечество? Но чтобы сражаться за них, не жалея живота, он должен любить их, должен быть облагодетельствован ими. <…> Достаток и самозащита — вот единственные еще сохранившиеся зародыши, из коих может произрасти храбрость. Задушите их – и все будет потеряно. Сражаясь за своего короля, солдат должен сражаться за самого себя»[607].

Условия солдатской жизни и труда волнуют его так сильно, словно речь идет о его собственном благополучии. Незадолго до отъезда он пишет Гердеру: «Сейчас я работаю над заметками о солдатских браках, надеясь представить их одному правителю, а когда завершу их и пристрою – скорее всего, преставлюсь»[608]. Ленц не хочет, чтобы в Веймаре к нему относились как к просителю, он верит, что и сам может что-то дать тамошним правителям. Своему великому другу он тоже не желает быть в тягость. Однако именно задуманный Ленцем проект армейской реформы тяготит Гёте. Для него это очередной пример далекой от жизни литературщины, возомнившей, что своими идеями она способна исцелить больной мир, тогда как на самом деле авторы этих идей не могут позаботиться даже о себе самих. «Недостатки гарнизонного быта он подметил более или менее зорко, – многие годы спустя пишет Гёте в ”Поэзии и правде“, – но средства, предложенные им к их устранению, были смехотворны и неприменимы»[609]. Он советовал Ленцу воздержаться от необдуманных шагов в продвижении своего проекта, несмотря на то что и его самого ужасали сцены публичной порки солдат на рыночной площади. Несколько лет спустя Гёте в качестве председателя Военной комиссии будет вынужден решать проблемы крохотной веймарской армии, а в 1782 году, уже возглавляя Финансовую комиссию, сумеет добиться ее резкого сокращения с целью уменьшения государственных долгов. Что ж, воплощение человеколюбивых устремлений из соображений экономии тоже заслуживает похвалы.

4 апреля 1776 года Ленц прибыл в Веймар и послал Гёте, который только что вернулся из Лейпцига, записку со стихами: «Обессиленный журавль прилетел и ищет, где приклонить голову». К тому моменту Гёте еще не поселился в своем садовом домике, а квартировал у придворного казначея Кёнига неподалеку от жилища герцога. Он не мог приютить Ленца у себя, но позаботился о том, чтобы ему было где остановиться. Уже на следующий день Гёте представил его в доме госпожи фон Штейн и при дворе. В кружке любителей литературы и изящных искусств, сплотившемся вокруг Анны Амалии, о нем уже были наслышаны – слава Ленца-драматурга дошла и до Веймара. Виланду тоже не терпелось поскорее познакомиться с автором дерзких сатир на него самого. Каково же было его удивление, когда он увидел перед собой человека тихого и застенчивого. Как он писал после первой встречи, он всей душой полюбил этого юношу. Ленца передавали из рук в руки, и повсюду он имел успех. Однако четыре недели спустя, по всей видимости, произошел некий смешной и одновременно досадный случай: «Глупая выходка Ленца вчера ночью вызвала гомерический хохот. Я до сих пор не могу прийти в себя»[610], – пишет Гёте Шарлотте фон Штейн.

Сегодня трудно сказать наверняка, к какому именно происшествию относится это замечание. Возможно, речь идет о событии, о котором многие годы спустя в своих воспоминаниях писал Фальк. По его словам, Ленц в костюме домино явился на придворный бал-маскарад. Он или не знал о закрытом характере этого бала, или не счел нужным обращать на это внимание. Как бы то ни было, его появление вызвало настоящий скандал. Дамы в испуге отпрядывали от него, когда он пытался пригласить их на танец, кавалеры стояли или сидели поодаль, словно окаменев. Наконец Гёте выставил Ленца за дверь[611].

Впрочем, волна неудовольствия быстро улеглась, и Ленца снова стали привечать при дворе. «Я здесь целиком захвачен приятным водоворотом придворной жизни, который не позволяет мне собраться с мыслями»[612], – пишет он Лафатеру. Придворные, в частности, Кальб и Айнзидель, брали его с собой на конные прогулки и вовлекали в развлечения удалой компании вокруг герцога и Гёте. Госпожа фон Штейн тоже полюбила Ленца. Его называли «милым мальчиком» и так же к нему и относились – немного свысока. Бывало, во время игры в жмурки его бросали, словно тюфяк с соломой. Впрочем, нельзя сказать, чтобы Ленца не воспринимали всерьез: его охотно слушали, когда он читал свои произведения, а Анне Амалии он давал уроки древнегреческого. Герцог поддерживал его из своих личных средств, однако пообещать ему должность при дворе он не мог или не хотел. После эйфории первых недель наступает разочарование. Вначале он проводил много времени с Гёте, теперь же они постепенно отдалялись друг друга. Казалось бы, только что Ленц был в самом центре событий, теперь же он чувствовал себя всеми покинутым. Недолго думая, он решает уехать из Веймара, но не очень далеко. Он пишет Гёте: «Еду в деревню, потому что у Вас не могу ничего делать»[613].

Именно в это время Гёте был назначен советником и принят в Тайный консилиум, несмотря на сопротивление чиновников-старожилов, недовольных тем, что опытным и заслуженным бюрократам предпочли какого-то эстета. Для Гёте это было достаточным основанием, чтобы постараться дистанцироваться от сомнительного «эстетства». Ленц поселился в Берке – крошечном городке неподалеку от Веймара. Здесь он пишет повесть «Лесной брат», своеобразную вариацию на тему Вертера, запутанную любовную историю в письмах. В центре повести – чувствительный молодой человек по фамилии Герц[614]. Его соперник – самовлюбленный, но в целом весьма трезвомыслящий, почти циничный Роте – персонаж, имеющий явное сходство с Гёте. В интонации повести трудно не заметить чувства разочарования или даже ощущения предательства, которое, по-видимому, тяготило Ленца. Роте – совершеннейший «эпикуреец». «Любовь к себе» вытеснила в его душе почти все прочие добродетели. В погоне за собственной выгодой он готов приспосабливаться, но при этом всегда сохраняет чувство собственного достоинства. Он ничему не отдается всей душой и не выдает своих истинных намерений, а с окружающими людьми играет, словно с марионетками. Герц теряет почву под ногами: с болью в сердце он осознает, что не способен поставить себя в обществе. Он подумывает о том, чтобы уехать в Америку и поступить на военную службу. Он то опускает руки, то вновь пытается бороться за себя. Не в силах преодолеть обиду и жажду мести, он пишет в последнем своем письме: «Роте – предатель <…>, ему не уйти от меня»[615].

Повесть так и осталась неоконченной. Передал ли Ленц ее Гёте, или же ее нашли среди оставленных им бумаг после его отъезда из Веймара, и Гёте сам взял ее себе, нам уже не узнать; но, как бы то ни было, эта и прочие рукописи находились у Гёте, когда более двадцати лет спустя Шиллер спросил о ней, намереваясь напечатать какое-нибудь произведение уже забытого всеми Ленца в «Орах». В 1797 году Гёте передал ему все сохранившиеся рукописи Ленца. Ознакомившись с ними, Шиллер написал: «В бумагах Ленца, насколько я успел до сих пор просмотреть их, много совершеннейшего вздора, однако напоминание о таком способе восприятия в наше время может, очевидно, вызвать определенный интерес, тем более что смерть и несчастная жизнь автора вытравили любую зависть к нему, а эти фрагменты всегда будут иметь некую биографическую и патологическую ценность»[616]. Оба они решают опубликовать «Лесного брата» в журнале. Со стороны Гёте это была большая уступка: до сих пор он не только отказывался печатать что-либо из произведений Ленца, но и запрещал произносить его имя в своем присутствии. В его душе по-прежнему сохранились болезненные воспоминания о Ленце, которые он не хотел бередить. Лишь многие годы спустя в «Поэзии и правде» Гёте мог уже в спокойном тоне писать об этом друге юности.

Когда Ленц вернулся из Берки в Веймар, между ним и Гёте, по всей видимости, имело место какое-то значительное происшествие, о котором до нас не дошло никаких свидетельств, кроме туманной записи Гёте в дневнике от 26 ноября 1776 года: «Глупая выходка Ленца». Это происшествие заставило Гёте просить герцога незамедлительно выслать Ленца из Веймара. Герцог колеблется, но в конце концов идет навстречу Гёте. Ленц через Гердера просит дать ему день отсрочки, его просьбу удовлетворяют. На следующий день он уезжает. Все участники этой истории – Гёте, герцог, Анна Амалия, госпожа фон Штейн, Гердер, Кальб – упорно хранят молчание о том, что же, собственно, произошло. Возможно, всему виной был «пасквиль» с оскорбительными намеками в отношении Гёте, госпожи фон Штейн или Анны Амалии. В своем прощальном письме к Гердеру Ленц пишет, что он чувствует себя «изгнанным из рая, как какой-нибудь бродяга, бунтарь, пасквилянт. И все же были в этом пасквиле два места, которые бы очень понравились Гёте, поэтому я посылаю его тебе»[617]. Конверт этого письма с адресом Гердера хранится в Архиве Гёте и Шиллера. В нем ничего нет. Фраза Ленца дает основания полагать, что в момент изгнания Ленца из Веймара Гёте даже понятия не имел о существовании этого одиозного пасквиля. И поскольку в том же самом письме Ленц выражает надежду, что Гёте поймет «чистоту» его намерений, «как бы сильно я его ни оскорбил», по всей вероятности, здесь имело место еще одно оскорбление, причем такого рода, что все вовлеченные в эту историю лица приняли обет молчания. Покинув Берку, Ленц по приглашению госпожи фон Штейн поселился в ее поместье Гросскохберг, где давал ей уроки английского языка. Занятия проходили весьма успешно, о чем Ленц спешил сообщить Гёте: «Моя метода, по мнению госпожи фон Штейн, лучше твоей»[618]. Ленц находится у госпожи фон Штейн как раз в то время, когда ее отношения с Гёте становятся напряженными. В начале сентября 1776 года Гёте пишет ей: «Мы не можем быть друг для друга ничем, а значим так много. <…> Я не хочу тебя больше видеть. <…> Что бы я ни сказал, все это одни глупости»[619]. Через несколько дней, когда Ленц возвращается из Берки в Веймар и через Гёте получает приглашение в Гросскохберг, Гёте пишет Шарлотте еще более странное письмо: «Посылаю Вам Ленца, наконец-то смог побороть самого себя. О, Вы мучаете меня не хуже злой судьбы. <…> Пусть он взглянет на Вас, и измученная душа впитает в себя капли целительного бальзама, за которые я отдал бы все на свете. Он должен быть с Вами – он был ужасно растерян, когда я поведал ему о свалившемся на него счастье – быть рядом с Вами в Кохберге, вместе гулять, учить Вас, рисовать для Вас, а Вы будете рисовать для него, будете рядом с ним. Я же – впрочем, речь не обо мне, что обо мне говорить. Он живет словно во сне с тех пор, как я ему это сказал, просит лишь, чтобы с ним были терпеливы и позволили ему оставаться таким, каков есть. И я сказал ему, что просьба его исполнена еще до того, как он ее высказал. <…> Прощайте. Обо мне Вы отныне ничего не услышите, но и я не желаю знать о том, как дела у Вас или у Ленца»[620]. Это письмо Гёте отправляет через два дня с припиской: «Я сомневался, отправлять ли Вам предыдущую страницу, но пусть Вы увидите, что порой творится в моем сердце и что я тоже могу быть несправедлив к Вам»[621].