Макбет

Казалось, половина магической Англии собиралась прийти; билеты продавали по четыре галеона — всю выручку собирались пожертвовать больнице Св. Мунго. Студенты, принимавшие участие в постановке, судорожно бегали по школе, посещая последние репетиции, проверяя и перепроверяя свои костюмы и шёпотом повторяя слова.

Режиссёры выказывали разную степень волнения — разумеется, за исключением Адриана, который проспал добрую половину последней репетиции речи Привратника. Гермионы на той встрече не было, но в долетавших слухах фигурировали многочисленные варианты того, каким заклинанием Меган его прокляла — каждое новое предположение оказывалось креативнее предыдущего. Что бы она там ни сделала, Андриан теперь ходил без бровей.

Обед перенесли на час вперёд, чтобы уместить генеральную репетицию. Она уже приближалась к концу, и Гермиона могла с лёгкостью угадать, что творится в голове у её коллег по сцене — в следующий раз они будут произносить свои слова на этой сцене ночью, когда знакомые факультетские столы заменят многочисленные ряды стульев, занятых зрителями; тёмные, скрытые тенью лица, смешивающиеся в одну безликую толпу с тысячей мерцающих, голодных глаз. Звучало как фильм ужасов.

Гермионе было интересно, есть ли среди актёров ещё кто-то, чьё волнение связано отнюдь не с постановкой.

Не то чтобы Гермиона совсем не волновалась — конечно, волновалась, — но лёгкое подташнивание перекрывал гораздо более примитивный и слепой страх. Не страх опозориться на сцене от того, что забыл слова или выставил себя дураком, но гораздо более простой, первобытный страх, который почти невозможно описать словами. Страх за того, кто был ей дорог.

Драко.

Завтра последний день семестра. Завтра она будет смотреть, как Драко покидает вокзал со своими родителями, скрывая то, что невозможно скрыть, а когда его тайну раскроют… Завтра, завтра, завтра — совсем как в монологе. У неё оставалось время до завтра.

И этого времени было совершенно недостаточно. Гермиона наблюдала за Драко из-за кулис, предварительно убедившись, что со стороны зрителей её не видно — лучше заранее привить себе хорошие привычки, особенно когда Меган смотрит. Они как раз подходили к эпизоду, в котором образы потомков Банко возникали перед напуганным Макбетом. Игра Драко, как и всегда, была безупречна. Гермиона вздохнула, наблюдая за ним с противоположного конца сцены, его интонации и движения ни о чём ей не говорили. По крайней мере, у него больше не случалось приступов безумия. Только бы не сглазить.

Гермиона прекрасно понимала, что времени оставалось катастрофически мало. Если она собиралась остановить Драко и убедить его не уезжать домой, надо было делать это сегодня, потому что не существовало никаких гарантий, что Гермиона увидит его утром. Но что ещё она могла сделать? Простая просьба остаться в Хогвартсе не сработала. Гермиона даже осторожно намекнула, что Драко не сможет хранить своё состояние в секрете все каникулы — что рано или поздно его родители обо всём узнают, и что последует за этим? Гермиона пробовала взывать к голосу рассудка, умолять; она бы даже угрожала ему, если бы знала чем. Драко и без того боялся, что его снова заставят убивать, не говоря уже о страхе перед родителями — если даже это не могло его остановить, тогда какие шансы были у Гермионы?

Как обычно, Драко выглядел задумчивым, избегал смотреть ей в глаза, объяснял, что не может остаться из страха перед Волдемортом или родителями, или — когда Гермиона его раздражала — говорил, что ему нравится убивать грязнокровок. Хотя, когда Драко называл эту причину, голос его звучал гораздо менее уверенно.

Заметный прогресс, который, тем не менее, потеряет всякое значение, если Гермиона потеряет Драко сейчас.

Она наблюдала за ним так, словно, если смотреть достаточно долго, на лбу у Драко возникнут ответы — тайное знание, которое позволит убедить его остаться в безопасности Хогвартса рядом с Гермионой.

Только потому, что она не спускала с него глаз, Гермиона заметила.

— Я Файф возьму себе и захвачу Макдуфа замок, — провозгласил Драко с мрачным выражением на лице и взглядом человека, подошедшего к границе Ада. — Всё, что будет в замке: его жену, детей, родню и слуг — я вырежу, — и с этими словами всё произошло. Драко едва заметно поморщился, и ладонь слабо дёрнулась в сторону другой руки.

Левой руки.

Гермиона затаила дыхание и нервно огляделась вокруг. Кто-нибудь ещё заметил? Нет. Большая часть актёров находилась дальше за кулисами, репетируя и повторяя свои сцены. Пауза в речи Драко получилась очень короткой, и никто из находившихся в зале не повскакивал с мест, обвиняя его в причастности к Пожирателям. Гермиона бросила на Драко ещё один взволнованный взгляд. А действительно ли произошло то, что она увидела? Или у неё воображение разыгралось? Реакция Драко была едва заметной, но…

— Пойдём, и покажи мне их, — закончил он, положив руку Ленноксу на плечи, и Гермиона осознала, что выходить со сцены они будут мимо неё. Терри Бут, игравший Леннокса, широко улыбнулся Драко и прошептал: «Отлично получилось!» — прежде чем скрылся в закулисье. Драко кивнул ему в спину, потирая — почти неосознанно — левое предплечье сквозь рукав. То самое место, на котором находилась метка. Гермиона вышла из тени, и их взгляды пересеклись.

Разобрать эмоции в глазах Драко должно было стать непосильной задачей, особенно в полумраке кулис, но Гермиона смогла. Его глаза были холодными. Не бессердечно или безразлично холодными, но холодными от страха — бледные, безнадежные и отчаянные, а Гермионе будто кто-то удавку на сердце накинул.

Тем временем на сцене говорила Сьюзен Боунс в роли Леди Макдуф.

— Что сделал он такого, чтоб бежать? — вопрошала она.

— Терпение…. — отвечал Росс, один из пятикурсников. Его голос звучал мягко и спокойно и словно доносился издалека, как будто ярко подсвеченная сцена с её радостно мерцающими свечами находилась в другом мире.

— А он имел терпенье? Его побег — безумье, — отвечала леди Макдуф. — По делам он не предатель, по своим же страхам им кажется.

При этих словах Драко поморщился, нарушая неподвижную тишину, окружившую их за сценой. Гермиона сделала шаг к нему, и шуршание платья показалось почти оглушающим. Очень медленно она положила ладонь на запястье Драко, закатала рукав до локтя — собственные пальцы казались слишком холодными, или это кожа Драко была такой обжигающе горячей? — и открыла Чёрную метку.

Последовало молчание, в котором будущее, возможности, зияющая пустота и призрачный, почти несуществующий шанс на спасение повисли над головами, словно тяжёлая длань Судьбы.

— Я иду после репетиции, — прошептал Драко в напряжённой тишине. — Вернусь к началу.

Это казалось настолько нелепым и абсурдным, что Гермиона почти засмеялась; но даже если бы она не сдержалась, смех получился бы мрачным и горьким. Зная, что им не следует разговаривать так близко к сцене — звук доносился до зрительного зала с удивительной лёгкостью — Гермиона вытащила палочку и прошептала: «Пармасонити».

— Не волнуйся, — сказал Драко бесцветным голосом уже с нормальной громкостью, которая после шёпота показалась почти оглушающей. — Он не станет наказывать меня за опоздание, он знает, что мне тяжело…

— Ты никуда не пойдёшь, — прервала Гермиона, и настойчивость в голосе удивила даже её саму. Ладонь всё ещё касалась его руки, удерживая закатанный рукав.

— Я должен пойти, — повторил Драко всё тем же безэмоциональным тоном, и его плечи едва заметно поникли. — Гермиона, ты знаешь, что я не могу остаться, просто не могу.

Она почувствовала, как его тело пробрала дрожь, как дёрнулась горячая рука под её ладонью, как часто забился пульс под подушечками пальцев — там, где кровь приливала к Метке. Словно та была раной, инфекцией, от которой тело пыталось избавиться.

Далёкий голос Росса со сцены отражался эхом в тишине:

— Жестоки времена, когда зовёмся изменниками мы, не зная сами своей вины.

Драко на мгновение прикрыл глаза, словно испытывал физическую боль.

— Всё слишком похоже, — пробормотал он. — Ты заметила?

— Что заметила? — уточнила Гермиона. — Драко, послушай меня, пожалуйста, хотя бы раз послушай меня. Останься. Не ходи на встречу, не уезжай домой. Может, он и решит наказать тебя, но это ничто по сравнению с тем, что произойдёт, если ты пойдёшь. Ты же понимаешь, что он снова заставит тебя убивать, ты знаешь, что твой отец обо всём узнает, ты знаешь, что…

— Пьеса, — прервал Драко; он словно не услышал ни слова из того, что сказала Гермиона. Его голос звучал очень тихо и очень спокойно, как эхо в окружающем мраке. Гермиона попыталась поймать его взгляд, но для Драко она будто не существовала; он смотрел сквозь неё. — Неужели ты не заметила? Как она зеркально отражает всё, что мы делаем? Или это наши действия отражают пьесу. Вот только зеркало сломано, потому что показывает не всё. Ты должна быть злой, — произнёс Драко, и его правая рука коснулась волос Гермионы, запутываясь в кудрявых локонах. Она чувствовала, как дрожат его пальцы. — Но ты не такая. Ты хорошая и пытаешься остановить зло, но у тебя ничего не выйдет.

Драко замер на мгновение, его лицо казалось мертвенно бледным даже в полумраке, который их окружал.

— Драко, — прошептала Гермиона, — ты не… это не…

— Я начинаю думать, что всё закончится точно так же, как в пьесе, — сказал Драко тоном, больше подходящим для мечтаний и летних раздумий, и ужасно неуместным в удушающей темноте. — Макбет умирает. Я тоже умру.

Рука инстинктивно сжалась на локте Драко.

— Нет, — прошипела Гермиона. — Нет, Драко, не надо быть таким… Это просто совпадение. Понимаешь? Пьеса отражает то, что происходит, но она не предсказывает будущее. И если ты только посмеешь снова снять заклинание с меча… — Она тяжело сглотнула, ощущая ободряющее прикосновение его руки к затылку.

Гермиона хотела, чтобы Драко прикасался к ней, хотела чувствовать его ладонь на своей щеке, ощущать жар его кожи, который означал, что Драко ещё жив. Гермиона крепче сжала его руку, словно боялась, что он прямо сейчас упадёт на пол и умрёт у неё на руках, забрав с собой частичку самой Гермионы. Казалось, будто он рассыпается у неё на глазах призрачными частями пустоты, в которой от прежнего Драко — хорошего или плохого — ничего не осталось, и Гермиона не могла дышать, словно из мира выкачали весь воздух.

Она не хотела думать о том, что почувствует, если Драко действительно умрёт. Сама мысль вселяла ужас.

— Драко, пожалуйста, — взмолилась Гермиона дрожащим голосом. Она не могла смотреть ему в глаза. — Прошу тебя, останься. Останься ради меня, если других других причин у тебя нет. Потому что этого хочу я. Я хочу, чтобы ты был в безопасности, живой и счастливый, я хочу, чтобы ты остался здесь. Они не достанут тебя, они не смогут причинить тебе вред, если ты останешься, они ничего не смогут тебе сделать. Ты не должен идти.

— Жестоки времена, когда зовёмся изменниками мы, не зная сами своей вины, — шёпотом повторил Драко. На сцене леди Макдуф разговаривала с сыном. — Я не осознаю себя, Гермиона. Я не знаю, чего хочу. И каким бы ни был мой выбор, я окажусь предателем.