Искра и Тьма

— Добро, — кивнул Девяткои обернулся. — Так… понеслась!

Мертвяки окружили дом со всех сторон. Они толкали друг друга, тыкались в стены, царапая бревна; лезли в окна, двери. Землистые перекошенные лица, перемазанные глиной лохмотья, руки с содранными до мяса пальцами — и ужасная, всепоглощающая вонь.

Дружинники без устали взмахивали мечами, стараясь обезглавить мертвяков, и, надо сказать, их гниющие тела хорошо поддавались, — отрубленные конечности падали, как скошенная трава. Во двор никто не вышел, боясь быть окруженным и покусанным (Девятко с Лещом предупредили, что укус мертвяка смертелен), но у четырех окон (все они смотрели во двор) и одной двери все воины не умещались. Потому отряд разделился — одни сражались, другие готовы были, в случае надобности, заменить раненых.

Через несколько минут у дома выросла груда окровавленных, скользких от гнили, крови и раскиданных кишок тел. К несчастью, зарубленные трупы не успокаивались. Вся куча шевелилась, в головах лязгали зубы и вгрызались в валявшиеся рядом тела, в землю, во что попало; руки, волоча за собой порванные нити вен, как будто ползли в бой, и их приходилось отбрасывать пинками назад. К тому же трупы все прибывали. Некоторые окружили повозки и толпились около них, ничего не делая.

Кровь лилась через порог в избу, и воины скользили. Горыню пошатывало, пот стекал по его телу так сильно, что, казалось, будто княжич облился водой. Но он старательно бился, не подменяясь; выбирал цель и рубил наверняка. Лещ и правда весь забрызгался кровью, ошметками тел и щепками; резные накладки, украшавшие окно и подоконник, превратились в вымазанные кровью и расквашенные булавой клочья. Черный Зуб и Злоба стояли плечом к плечу напротив двери. Каждый управлялся оружием искусно и даже изящно, что говорило о немалом боевом опыте. Отсеченные части тел падали на залитый кровью пол с сочным мокрым шлепком.

Искра никогда в жизни не видела и не слышала ничего ужаснее. Проклятия воинов, глухой утробный рык мертвецов, чавканье разрезаемой плоти, хлюпанье сапог в лужах крови, скрежет ногтей, скребущих по стенам…

Она сидела на коленях рядом с Миленом. Парень приподнимался, стонал и с отчаянием смотрел на товарищей; сердцем и разумом он пребывал в бою. Девушка похлопывала парня по ладони и успокаивала его, хотя сама нуждалась в утешении гораздо больше. Она молилась. Молилась богу Высеню и Матери-Хранительнице, молилась истово, дрожа всем телом и припоминая все знакомые обрядовые песни, что распевали старухи в канун дня Рыбака или в день летнего Солнцеворота. Она никогда не делала ничего подобного, но теперь, на пороге смерти, чувствовала, что только бог, о существовании которого она никогда и не задумывалась, сможет оградить от беды и спасти.

Она просила у него прощения за все свои проступки. Просила за брата, за отца…

Спустя, может быть, час — никто не мог сказать точно, сколько времени прошло — битва прекратилась так же внезапно, как и началась. Гора поверженных мертвецов не подавала никаких признаков жизни. Но воины не расслаблялись.

— Ну что?! — рявкнул во тьму ночи Злоба. — Наелись, слизняки?

— Все целы? — осведомился Горыня, вытирая платком лоснящееся от пота и крови лицо.

— Кажется, все, — осмотревшись, ответил Девятко.

— Кто-то идет, — сказал Черный Зуб. Он воткнул секиру в дощатый пол и пристально смотрел во двор.

Шел мертвец, неуверенно волоча ноги и издавая странные шипящие звуки. Он вошел в круг сумрачного света, отбрасываемого лучиной через дверь, и Чурбак, отличавшийся острым зрением, узнал уже знакомого им покойника с бородой веером.

— Гляньте, трупак, — тот, кого мы в овраг кинули!

Бородач остановился, поводил плечами, повертел головой; рот его чудно открывался и резко захлопывался, словно печная заслонка. Судя по всему, бородач хотел что-то сказать, но изо рта его вылетало нечто, весьма отдаленно напоминающее слова:

— Аамн… амн! Вав! Вааа… амн! Прррв…

Так мертвец простоял несколько минут. Казалось, что он непослушная марионетка, которую невидимый кукловод дергает за нити, стараясь заставить хорошо сыграть свою роль.

— Долго еще этот скоморох будет кривляться? — поинтересовался Чурбак. — Может, пустить ему стрелу в глаз?

— А что толку? — спросил в ответ Злоба. — Подойдет поближе, Лещ размажет гаденыша по стенке, и дело с концом.

— Запах!!! — бородач выкрикнул это слово так отчетливо, неожиданно и громко, что все вздрогнули и невольно попятились. — Запах! Запах! Запах! Запах! Запах, запах, запах, запах, за-а-апах!!!

Прокричав напоследок это загадочное слово во всю мощь своей мертвой глотки, бородач упал навзничь; голова при этом оторвалась и покатилась по земле.

На некоторое время воцарилась почти гробовая тишина. Лишь слабое дуновение ветра, чуть шевелившего листья, нарушало ее.

Первым заговорил Черный Зуб.

— Запах… — задумчиво протянул он. — Ведь он сказал «запах», я правильно понял? Но что-то мне подсказывает, что речь шла не об этом. — Зуб с отвращением плюнул на темную массу за дверью. Сочащаяся кровь поблескивала.

— Что-то мне подсказывает, — сказал Девятко, — что с нами хотел поговорить не он, не бородач.

— А кто? — спросил Злоба.

— А не тот ли демон с ребенком?

— Тикать надо отсюда, мужики! — заверещал Чурбак, чуть не плача. — Тикать, пока не поздно!

— Заткнись, — прикрикнул на него Злоба.

— Так! — подал голос Горыня. — Уходим, немедля. Парни, откиньте это говно от входа… Потом за конями, если они еще живы. Надеюсь, что живы…

К счастью, все кони остались целы и невредимы, но очень напуганы. Они брыкались и шарахались от людей. Воинам стоило больших трудов успокоить их и привести во двор.

Через полчаса все было готово: повозки проверены на предмет целостности и запряжены, воины выстроились, держа наготове оружие, четыре человека держали в руках зажженные факелы.

— Спать не будем, — говорил Горыня. — Будем идти и идти, пока не упадем. Пора покинуть этот прокля́тый лес. У меня он уже печенках сидит.