Искра и Тьма

16. Древо Смерти

Военег проснулся. Рядом спала Нега. В фисташковом сарафане, волосы веером рассыпались по подушке. Совсем молодая. «Не стоит ее будить. Уйти тихо». Удивительно, выпив рецину в одиночку и порядком захмелев, он так и не притронулся к девушке. Допоздна рассказывал байки из жизни беловодских багунов, и Нега смеялась.

Как давно он любил кого-то? Военег нахмурился. Едва подумав об этом, он вспомнил их: мать и вдову. Их обеих звали Ольгами. Обе чересчур опекали его. Обе требовали слишком много. Обе закатывали истерику по каждому поводу.

Он не трогал их. С годами он почти убедил себя в этом. Так было всегда. Военег всегда старался убедить себя самого в… чем?

Случай в Чернояре, совет девяти кунов двенадцать лет назад…

Мать страдала припадками. От этого и умерла, спустя три года после его изгнания. Не бил он ее. Как можно ударить мать? Разве только пощечина… А она сразу забилась в падучей. Больно вспоминать, как он перепугался тогда.

Ольга из Луха… Боги, даже сейчас ему неприятно вспоминать ее облик. Рыхлая усталая женщина. И что он в ней нашел? В общем, вдову отравили ее же дети. Убедительно звучит? Нет? Плевать. Они — именно они, сволочи, — влили яд в рот матери.

Слезы, крупные слезы на страшно побагровевшем лице. Обезумевшие глаза, захлебнувшийся в горле крик… Она стоит на коленях, такая жалкая, растрепанная. Рука в перчатке держит вдову за волосы. Из носа течет кровь…

Нет, он благороден. Он не тронул ее сыновей, обретя власть. Пусть их совесть мучает.

Как же противно вспоминать о ней. Слезы вдовы выводили его из себя. Столько раз он хотел придушить ее…

Всё. Надо успокоиться. Военег глубоко вздохнул. Он достойный и честный человек. Он всего лишь мстит обидчикам за поруганную честь. Насчет девяти… Военег усмехнулся, вспомнив, как крушил им черепа тупым мясницким топором на пире, который закатил в их честь.

Море крови. Военег поскользнулся в растекшейся вокруг алой влаге и больно ударился копчиком. Так он и лежал, хохоча, загребая горячую красную жидкость и глядя, как она капает с пальцев прямо на его лицо.

Он с трудом сумел убедить Семена в том, что резня была необходима. Семен был эдаким нравственным образцом. Семен был нужен как воздух. Военегу всегда казалось, что, потеряв Безбородого, он лишится чего-то… он и сам не мог объяснить, чего именно. Словно всё, что он делает, утратит всякий смысл.

Еще был Солоха. Кажется, вчера он что-то говорил про него. Оправдывался. Нет. Ту безумную ночь в Чернояре он боялся вспоминать больше всего на свете. Поэтому кровожадный кун по прозвищу Живодер был тут же — утром — повешен вместе с дюжиной головорезов, бывших с ним. А перед этим князь приказал вырвать им языки.

На Живодера накинули петлю. Он не двигался. Неслышно что-то бормоча, глядел на Военега глазами, полными ужаса. Князь не знал, куда деться от этого взгляда. В какой-то момент, потеряв терпение, он спрыгнул с коня и сам выбил ящик из-под Солохи.

Солоха широко раскрыл рот, показав обрубок языка, продолжавшего сочиться кровью…

Военег очнулся от мыслей. Он так и стоял, прислушиваясь, как за дверью спит она. Он подумал, что если Семен — это совесть, то Нега — это душа.

Князь заглянул на кухню, взял яблоко и распорядился принести в опочивальню к Неге завтрак. Выйдя на улицу, князь остановился. Вдохнул полной грудью. «Как цепями сковала меня, — подумал он и невольно улыбнулся. — Надо же…»

После завтрака Военег созвал всех приближенных на совет. Он длился чуть больше часа, после чего Военег дал приказ выступать. Отправил с распоряжениями гонцов в Сосну и на север, в Приозерные равнины, где находились основные силы.

Пока длились сборы, он решил прогуляться по замку. Проходя мимо одной из башен, остановился, заметив в ней наглухо заколоченную дверь. Заинтересовавшись, что бы это могло значить, князь осмотрелся, решив кого-нибудь расспросить. На противоположной стороне двора, вдоль казарм, бежала девица. Он позвал ее.

— Как тебя зовут?

— Дивна.

— Дивна… отлично. Ну-ка поведай мне, Дивна, что это за башня такая и почему дверь забита?

— Так это ж место, где призрак покойного барина обитает.

— Да ты что?

— Правда-правда! Как-то раз Бражник послал туды двоих дворовых, и они так и сгинули там. Правду говорю, не вру никак!

— Верю, верю. Иди.

Дверь разлетелась в щепки под ударами молота. Ха́ир Каменная Башка был непревзойденным мастером в такого рода делах. Его молот весил пудов пять. Древко высотой до груди, выщербленный боек.

— Рагуйло! Где ты откопал это животное?

Поднимаясь по крутой лестнице в башне, князь остановился, чтобы еще разок взглянуть на Хаира, оставшегося у двери. Гигант стоял неподвижно, облокотившись на молот.

— Он мой кровник, — многозначительно ответил Рагуйло.

— То есть?

Рагуйло не спешил с ответом. Подумал и осторожно сказал:

— Мы с ним… вроде как братья.

— Шутишь?

— Ничуть. Хаир как-то спас мне жизнь. А я добро не забываю. И еще Хаир великий вождь в своем племени и свободный человек. Если он захочет, то уйдет, а убить его невозможно. И еще, — прибавил он шепотом. — Он не любит, когда его оскорбляют. Понимаешь, князь?

— Надо же! — проговорил князь, разглядывая «кровника». — Видел? — спросил он у Асмунда.

— Нет ничего невозможного, — сказал палач. Он понимал хозяина с полуслова.

«Вот прощелыга, — подумал Военег. — Или Рагуйло спятил, или думает запугать меня. Да кем? Дикарем! Правда дурак или издевается? Слабину во мне почуял? Ах, недоносок, собачий сын! Думает, я бабий угодник. Что ж, многие так думали…»

Хаир хищно стрельнул глазами в спину удаляющейся троице и усмехнулся. Военег заметил это.

Двустворчатая дверь, ведущая в единственное в башне помещение, тоже оказалась закрытой, но уже изнутри. В прихожей валялись проржавевший лом, лопата, ведро без дна. Наметанный глаз Асмунда обнаружил на полу темные пятна.

— Это кровь, — сказал он с видом знатока. Его внимание привлекла груда досок, сложенных в углу. — Смотрите! — произнес палач, сверкнув глазами.

Он откинул доски. Они упали с грохотом.

— Я так и знал, — сказал Асмунд. За досками скрывался ссохшийся труп в полуистлевших лохмотьях. — Здесь была пьянка, окончившаяся дракой. Убийца скрыл тело тут, а сам… сбежал.

— А там что? — спросил Рагуйло, кивнув на дверь.

— Сейчас посмотрим, — ответил Военег. — Зови своего кровника.

Хаир Каменная Башка не спеша поднялся, посмотрел на дверь и… открыл ее, толкнув рукой и одарив Военега с Асмундом снисходительной улыбкой. Одна створка упала, взметнув пыль, затянувшую помещение.

— Я поражен, — иронично сказал князь, морщась и помахивая перед лицом ладонью. — Он и впрямь умен.

Хаир ничего не ответил.

Военег вошел в помещение — круглый кабинет с узкими створчатыми окнами. Одну половину занимали шкафы с книгами и свитками. Другая сторона была увешана оружием и чучелами животных.

В центре — стол из красного дерева. За ним в кресле сидел ссохшийся труп в серебряном шлеме с витой тульей. На столе меч, высохшая чернильница с гусиным пером и пожелтевший пергамент. Все было окутано паутиной: видно, сюда никто не заглядывал со времени смерти Вышеслава, а то, что этот мертвец, чей оскал напоминал сардоническую улыбку, был когда-то хозяином замка, никто не сомневался.

— Я же говорил! — сказал Асмунд.

— Что ты говорил? — спросил Военег, подходя к покойнику.

— Старика не похоронили, потому что не нашли. Сделали вид. Чтобы не злить местных. Как по мне, вышло глупо.

— Когда ты это говорил?

— Вчера.

— Не буду спорить с тобой, Асмунд, — произнес Военег, осторожно развернув пергамент. — Лучше прочтем то, что здесь написано. Это весьма любопытно.

Сыну

Будь бдителен, ибо близится час

Ведь истинно! он был. Так давно, как и само время

Но он есть и грядет

И возвещает о себе Шелестом Невосполнимых Утрат

Кровью Ягненка

Слепым Глазом

Запахом Тлена

Яблоком и Веселящим Вином

Таинственным Замком и Одинокой Девой

Древом Смерти

Тьмой Подземелья

Гибелью Двух Братьев, Красного Петуха и Сына Сомнения

Лихорадкой, крадущейся, словно Вечный Змей

Покоем и Тихим Сном

О, сын мой!

Когда глаза откроются, возможно, будет поздно

…Врата в Никуда…

Внемли, сын мой, моей молитве!

В это мгновение…

— Не дописал. — Военег явно был озадачен. — Похоже, тут кровь. Слова обрываются пятном крови. Что скажешь, Асмунд Мудрейший?

— Приму твой эпитет, как долгожданное признание моих заслуг, — ответил палач, принимая бумагу. — Хоть ты и насмехаешься. Так. — Асмунд внимательно посмотрел на покойника, потом прочитал содержание письма. — Исходя из того, как сидит старик — видите, голова чуть запрокинута, — можно предположить, что у него носом пошла кровь. Кстати, по слухам, этим он страдал давно. И кровь на пергаменте оттуда же. Что произошло «в это мгновение», я… не берусь сказать. Да и само письмо для меня загадка. Ну… это что-то вроде послания или же предсказания. В целом текст, хоть и несколько абсурдный, вполне себе последователен. Только строка «Врата в Никуда» выпадает, по-моему…

— Не двинулся ли перед смертью старик умом? — насмешливо предположил Рагуйло.

— Все может быть, — ответил Военег. — Я вот думаю, о каком таком сыне здесь говорится? Ведь у старика никогда не было детей.

— Как долго я мечтал об этом дне! — сказал Военег, глядя на восточный мост, на фоне реки казавшийся таким хрупким. — Вот как пить дать, был бы старик жив, ни за что меня не пропустил бы!

— Несмотря на царское приглашение? — спросил Асмунд.

— Старик подтерся бы этим приглашением. — Военег развернул коня и посмотрел на палача с присущим только ему выражением серьезности, нахальства и плутовства. — Это у нас перед Бориской все трепещут, а воям, как говорит Кровопийца, похеру и князь собственный и всё остальное, кроме своего кошелька.

— И Трехликого! — прибавил кто-то из войска, столпившегося у ворот.

Князь задумался.

— Нет, навряд ли. Культ Трехликого сохранился лишь в Кремле, и то по неведомой прихоти Мечеслава. Все, хватит разглагольствовать. Едем!

Всю дорогу Военег крутился около новой пассии, которая оказалась скромной и застенчивой девушкой. Князь нарядил ее в дорожный костюм — легкая кольчуга, кожаные штаны и изящные сафьяновые сапожки. Усадил ее на молодого игривого коня чалой масти, — и не мог оторвать глаз, забрасывал девушку полевыми цветами и шутил. Нега отвечала ему кроткой и усталой улыбкой.

— Вот ведь мальчишка! — хмурились разбойники. — Ему бы в куклы с ней играть!

Но те, кто знал его получше, отвечали:

— Одно другому не мешает. Вот он наиграется с ней и отдаст нам на забаву, а ежели осерчает на девицу, то Асмунду. А уж ентот изверг котлет из нее наделает да нас накормит! Вы не глядите на него. Только дураки видят в нем барчонка.

Западный и северный края Воиградского княжества изобиловали холмами, большими и малыми. На склонах шумели дубравы. От Белой ответвлялось множество мелких речушек, извивавшихся по всему плоскогорью, точно стайка водяных ужей. Большинство сел, ко всеобщему удивлению, были давно заброшены, а церкви — сожжены.