Белая дорога

8

Бригада Кадара откочевала в долину речки Ултавки. На новом месте снег был не очень глубоким. Корма тут много. Главное, Ултавка в стороне от больших рек, по которым обычно рыскали волчьи стаи. Тут в самом деле олени впервые за последний месяц свободно вздохнули. Оленеводы тоже были довольны тем, что хоть на какое-то время сумели обмануть хищников. Гена заметил, как Нюку каждый вечер кидал в огонь по папироске, потом долго смотрел, не мигая, на бесновавшееся в тесной печурке пламя и с неохотой закрывал дверцу.

— О чем думаешь, Нюку? — спросил как-то Гена.

— Все об одном думаю. Духа земли уговариваю, чтобы увел волков подальше от нас, — признался Нюку.

— Думаешь, поможет?

— Кто его знает… — тихо вздохнул Нюку. — А так все-таки на душе легче. Не дай бог опять нас настигнут хвостатые.

— Предположим, что дух твой смилостивится и поможет, уйдут волки от нашего стада, разве легче будет?

— А как же. И нам хорошо, и оленям.

— Зато другим бригадам худо станет. Волки туда перекочуют. Разве не так?

— Ты обо мне плохо не думай, Гена. Другим я тоже такой беды не хочу…

— Значит, бороться надо, — уверенно произнес Гена. — Вы что-нибудь делали, кроме охоты с ружьем?

— Конечно! И яд в туши подкладывали, и капканы ставили. Не берут, черти. Нынче и волк умным стал, — улыбнулся своей шутке Нюку. — Да они и сыты круглый год. Теперь всякого добра для волчьего желудка полно, — Нюку посерьезнел лицом.

— О каком добре говоришь?

— А олени? Разве они не теряются сотнями каждый год? В одном только нашем совхозе какие потери. А по району ежели взять? То-то… Волки и виноваты, проклятые… Из-за них все. Разгонят стадо — потом ищи-свищи… Всех-то ведь не соберешь… Да и зарежут сколько…

— Только ли волки? — засомневался Гена.

— Ну и люди тоже, конечно. Пастух другим становится.

— Каким же?

— Равнодушным, вот каким. Оленей не любит, — Нюку замялся, подыскивая слова. Наморщил лоб, глубокие складки прорезали его лицо, — беззаботным, что ли…

— Значит, пастух плохо следит за стадом? — Гена согласен с Нюку. Есть, есть такие нерадивые пастухи. Особенно среди молодых.

— А, к примеру, Степан, дружок твой…

— Почему Степан ушел из бригады? Наверное, была у него причина? — вопрос этот не давал Гене покоя.

— Почему ушел-то? Не захотел тут с нами пургу глотать. Ему, вишь ты, все не так. Отцы-деды наши жили, оленей пасли, ничего не имели, а ему удобства надобны.

— Но ваша бригада, Нюку, всегда передовой была. А ты говоришь, что уход за оленями слабый. Как же так получается?

— Все зависит от бригадира. Кадар даже камень заставит работать, если захочет. Я о других говорил. Бригад в совхозе много, — не растерялся Нюку.

Гена почувствовал, что тот что-то недоговаривает.

— Но что же он не заставил работать Степана? — Гене не верилось, что Степан испугался трудностей. Он с детства к оленям приучен, тайгу как свои пять пальцев знает. Все считали, что из него настоящий оленевод выйдет. Неужели ошиблись? Нет, тут что-то не так. Надо бы поговорить с бригадиром…

— Степана? — Нюку лежал на спине, заложив за голову руки. — Они иногда чуть не дрались.

— Из-за чего?

— Все из-за книг. Степан читал, а Кадар вырывал книгу из рук.

— Уму непостижимо!

— Кадару по душе, когда пастух во время дежурства от оленей ни на шаг не отходит. А Степан летом ухитрялся даже в стаде читать.

— Слушай, Нюку, Степан не рассказывал о себе?

— О чем же ему рассказывать, я ведь его еще с люльки знаю…

В палатку заглянул Кеша:

— Пойдемте ужинать. Ждали-ждали, а вас все нет…

С тех пор как волки перестали тревожить, пастухи дежурят в дэлмичэ[9] по очереди. Двое с утра уезжают к оленям, оставшиеся дома занимаются каждый своим делом. Хозяйство кочевой бригады вроде бы небольшое, но и оно отнимает довольно много времени. Надо дрова готовить на растопку? Надо. Вон какой мороз, аж деревья стонут. Но не всякое дерево, попавшееся под руку, торопишься спилить. Какой жар, к примеру, от трухлявого? Один пепел. Сырое тоже не годится. Пока оттает, пока сохнуть будет в жарком нутре печки, в палатке окоченеть можно. Вот и ищут люди сухостой. Он, как распилишь, наколешь, вспыхивает мгновенно и с веселым треском горит в печке, согревая и радуя душу. В палатке становится жарко. Когда тепло в жилье, всякие невзгоды переносятся легче. Но кроме дров надо ведь и лед заготовить на речке… А как же! Как без воды? Не будешь же, словно последний лентяй, черпать снег в чайник возле палатки. Непременно нужно осмотреть и нарты: вдруг понадобится полозья сменить или подправить, подтянуть покосившиеся, как стариковские зубы, ножки. Такая предусмотрительность в тайге вовсе не лишняя — хорошие нарты не подведут невзначай.

…Гена долго искал сухостой по берегу речки Ултавки. Вообще-то сухих дров много. Но он проезжал их, словно бравый парень мимо невзрачных девиц. Он искал огонь-дерево, настоящий сухостой.

Когда он вернулся с дровами, воздух уже погустел. Наступали сумерки. Кадар, Капа и Кеша тоже приехали. На привязи метались упряжные олени.

Нюку сидел перед печкой и точил нож. Он мельком взглянул на вошедшего Гену. Ввих, ввих, — резало воздух монотонное шипенье бруска.

— Куда собрался, Нюку? — спросил Гена, удивленный его сосредоточенностью.

— Никуда. Куда ехать, скоро ночь, — не поднимая головы, ответил Нюку.

— А нож зачем точишь?

— Чалмы[10] поедим, — Нюку осторожно провел пальцем по сверкающей стали. — Говорят, нет худа без добра. Оленя привели. Сейчас колоть будем.

— Какого оленя? — Гена не понимал. — Зачем оленя забивать? Мяса-то пока хватает.

— Кадар так велел. Снова волки нас отыскали.

— Зарезали много? — тревожно спросил Гена.

— Не знаю. Наши не нашли ничего. Наверно, в лесу где-нибудь загрызли. Только одного оленя и привели. Волк схватил его за ляжку, да тот, видать, отбился. Однако крови потерял много. Все равно подохнет, лучше уж заколоть, — сказал Нюку, натягивая арбагас.

Пошли вместе. Гена узнал оленя. Когда он впервые приехал в дэлмичэ, то сразу заприметил его. «Чей олень?» — спросил у Кеши. «Совхозный, необученный», — ответил тот. Гена захотел его поймать и обучить для упряжки, но Кадар не разрешил. Правда, он ничего не сказал Гене. Только хмуро взглянул и отошел в сторону. Но и без слов все было понятно.

Олень был серой масти. С широкой сильной грудью. Из левой ляжки тихо капала кровь. Он слегка дрожал. Гена осторожно подошел к нему. Олень вздрогнул, резко замотал головой. Гена заметил, что копытами он наступал на землю.

— Нюку, подожди. Смотри, сухожилия целы. Я поговорю с Кадаром. Попробуем-ка его вылечить…

— Э, толку мало, — Нюку с досадой махнул рукой.

— Не трогай его, я сейчас, — и Гена побежал к палатке бригадира.

Кадар, обливаясь потом, пил чай. Печь в палатке багрово накалилась.

— Садись, Гена, чаю попей с нами, — предложил хозяин, взял полотенце, старательно отер пот с раскрасневшегося лица.

— Редко заходишь, — мягко упрекнула Капа, наливая ему чай.

— Некогда как-то, — смутился Гена.

— Правда, некогда, парень ты работящий, старательный, — похвалил бригадир.

— Кадар, я по делу к тебе.

— Да?

— Оленя Нюку забить собирается…

— Это я приказал. А что? — Кадар прищурил узкие свои глаза и пристально посмотрел на Гену.

— Давай его оставим.

— Не-ет, — Кадар мотнул кудлатой головой. — Все равно подохнет.

— Сухожилия целы… Может, и обойдется… подлечим…

— Нет, Гена. Невыгодно это.

— Да почему? Наоборот, выгодно, если его сохраним…

— Э-э, не понимаешь ты ничего, молодой еще…

«Что тут понимать? — подумал Гена. — Оленя можно спасти. Зачем уподобляться волкам? Мы же люди!»

— Ты чего упрямишься? Уступи парню, — вдруг вмешалась в разговор Капа.

— Олень сейчас жирный, упитанный. Живого веса сколько даст? — спросил Кадар, не обращая внимания на слова жены. — Около двух центнеров, — ответил он сам себе, — мы мясо в совхоз сдадим…

— Жаль мне его. Такой красавец!

— И мне жалко. Но что поделаешь? Надо же план выполнять.

— Но пойми, Кадар, олень ведь чудом спасся… Пусть живет…

Кадар молча уставился на своего пастуха. Он видел в его глазах мольбу. «Слабак. Побледнел даже. Какой из него оленевод, если он такой жалостливый», — думал он, следя за выражением лица Гены.

— Если подохнет, я заплачу…

— Ха-ха-ха, — вдруг громко захохотал Кадар. И долго смеялся, вытирая выступившие на глазах слезы. Гена стиснул зубы, насупился, но промолчал. Шагнул к выходу.

— Обиделся?.. Ох, умора! Ха-ха… Подожди, — сквозь смех с трудом проговорил Кадар. — Ладно. Пусть будет по-твоему, — усмехнувшись, сказал он.

Нюку уже отделил оленя от остальных. Стоял возле него с ножом. «Как палач!» — неприязненно подумал Гена.

— Нюку, не надо! Договорились! — крикнул он и замахал руками.

Железная печка в палатке медленно остывала. Сквозь зазоры в дверце видны были багровые угольки. Пламени уже не было. Но огонь из последних сил цеплялся за почти прогоревшие дрова, не хотел гаснуть. Он ежесекундно менял оттенки: то вдруг вспыхивал золотистыми искорками, то взрывался язычком синего пламени, но тут же замирал, и темные зигзаги теней стремительно проносились над ним.

Гена лежал на оленьих шкурах и неотрывно смотрел на огонь. Нюку давно уснул. Вот у кого нет никаких забот. Только коснулась голова подушки, тут же храпит. А Гене не спится. Следит он за тлеющими угольками и словно видит перед собой оленя серой масти: его жизнь тоже похожа на эти угли. С вечера они горели ярко, трепетали радостно, пламя будто плясало на них. Но вот дрова догорели, остались одни угольки, и те скоро потухнут. Олень тоже до вчерашнего дня был полон сил. Носился с гордо вскинутой головой по снежным просторам. Мы любовались его тяжелыми ветвистыми рогами. И тут напали волки. Наверное, застали врасплох, и он, отстаивая свою жизнь, кинулся на них. Может, так оно и было. Бывали же такие случаи. Волк успел-таки цапнуть его за ногу, но олень вырвался. Не удалось хищнику порвать сухожилия. Случись это, бедняге уже не уйти. Волк с ходу впился бы ему в горло. Теперь олень хоть и ушел от своего врага, но сильно ослаб, как эти потухающие угольки…

Первые недели работы почему-то не принесли той долгожданной радости, какую Гена ожидал испытать. Почему? Что случилось? Нет, он не испугался работы. Он привычен к любому труду. Может, скука напала? Но скучать тут некогда. С утра до вечера крутишься и не замечаешь, как прошел день и наступил вечер. А вечерами — книги. Тогда что? Отчего такая неудовлетворенность? Причиной были олени. Опять олени. Из-за них рвался сюда, в эту холодную палатку. Из-за них же страдает. Почему, спрашивается? Он увидел в стаде разных оленей: и молодых, крупных, как этот, спасенный им, и старых, каких очень много, и покалеченных, и трехкопытых после летних болезней. Увидел молодняк, здоровый, крепкий. Из такого молодняка со временем добрые олени вырастут. Это хорошо. Но мысль о старых, больных оленях тупой болью кольнула сердце и омрачила душу. Гена все эти дни недоумевал: как Кадару удается каждый раз выходить победителем, быть первым среди всех бригад с такими оленями? Как удается ему в годовых отчетах показывать всех оленей живыми, а средний живой вес каждого — выше, чем в остальных бригадах? Как получается, что и мяса он сдает государству больше всех? Как?