Белая дорога

Что-то концы с концами не сходятся.

На следующий день эти мучившие его вопросы он задал Кадару. Они верхом на учахах объезжали стадо. Ехали рядышком по утрамбованному снегу, по следам оленей. Гене показалось, что Кадар на какую-то долю секунды смутился.

— Олени у нас как олени. Рогатые. Разномастные, — сказал он и покосился на Гену, не зная, по какому руслу пойдет разговор дальше.

— Но почему так много хилых, низкорослых?

— Ты только это увидел? — в узких глазах Кадара на миг промелькнул и погас злой огонек.

— Что тут видеть? Вон же они ходят, — не заметив этой злости в глазах бригадира, Гена указал палкой на старую худую важенку с впалыми боками. Рядом с нею пасся такой же тощий буур[11].

— У Болгитина при сдаче в госзакуп самые тяжеловесные олени, — самодовольно улыбнулся Кадар.

— Как же ты этого добиваешься?

— Разумеется, эту важенку и того буура я на мясо не сдам. Что с них толку? Они веса не дадут, — не таясь, ответил Кадар.

— А если их откормить, потом сдать?

— Возни много, — усмехнулся бригадир.

— Куда же ты их денешь?

— Как куда? Пусть пасутся пока. Потом в другие стада передадим.

— В нагульные?

— Ну да. Я сдам в госзакуп вот таких, — Кадар горделиво кивнул на двух грузных быков-хоров с мощными ветвистыми рогами. Гена всегда радовался, глядя на таких оленей. Вот какие олени нужны под седло, в упряжки, вот каких надо выращивать сотнями, тысячами! Тогда и традиционный северный транспорт получит развитие, и мяса больше станет.

— Ну что? — с победным видом спросил Кадар, видя, как загорелись глаза у парня.

— Неужели тебе не жалко их? — тихо спросил Гена.

— Государству мясо нужно, — коротко ответил бригадир и отвернулся.

— Не спорю, нужно. Но, по-моему, ты ошибаешься!

— Ошибаюсь?! Это я-то, Кадар Болгитин?! — он удивленно вскинул брови. — Ты что-то путаешь, парень…

— Я бы не пускал под нож таких оленей, — сказал Гена, следя взглядом за удалявшимися быками.

— Вот дурак, — Кадар с досадой сплюнул на снег. — Хотел бы я посмотреть, как бы ты тогда план выполнял.

— Выполнял бы, — не смутился Гена. — Я бы сдавал в первую очередь вот таких доходяг, — Гена снова указал на тощих оленей.

— А на самых упитанных и крупных молился бы? — съязвил Кадар, выщипывая с усов ледяные сосульки.

— Если умело кормить, эти доходяги дадут и нужный вес, и мясо, знаешь какое? Высший сорт, — упрямо стоял на своем Гена. — Ничуть не хуже, чем у тех.

— Сказки это, Гена. Кто с ними возиться будет? И так некогда…

— Нет, не сказки. Ведь Оран, наш сосед, так и поступает.

— Оран! Знаешь ли ты, ученый человек, во сколько обходятся государству эти комбикорма, за которые ратует твой Оран?

— Знаю.

— Тогда зачем споришь? Настоящий оленевод тот, у кого олени нагуливают жир на естественном корме, кто трудится в поте лица, не зная ни отдыха, ни сна. А комбикорм? Это слишком легкий путь. Это не по мне.

— По-моему, ты чего-то не понимаешь, Кадар.

— Не учи меня, — огрызнулся тот. — Станешь бригадиром, тогда… — он не закончил и, даже не оглянувшись на Гену, тронулся вскачь. Все кипело в душе Кадара: «Что он понимает? Без году неделя в стаде, а возомнил себя эдаким опытным оленеводом. Взбрело им с Ораном кормить оленей мукой. Комбикорм ведь тоже мука. Зачем такая роскошь? Олень жил до сих пор без муки, проживет и дальше. Каждый год я давал план. Не-ет, Болгитин никогда не сдаст худое мясо. Он не обманет государство. Люди привыкли видеть меня в победителях. Оран, говорят, перед убоем откармливает оленей. Ну и что из этого? Мои туши все равно окажутся тяжелее при взвешивании и намного жирнее. Рано меня со счетов списывать. Я еще покажу, каков Болгитин! Слабых, худых оленей, которыми сегодня тыкал этот молокосос, отделю и перегоню в откормочные стада. Там пусть делают с ними что угодно. Захотят — пусть откармливают, не захотят — тоже их дело. У меня к этому времени будет точная разнарядка Архипа Степановича, скольких тощих оленей перегнать. Я уже давно прикинул. Вместо них получу из других стад здоровый молодняк. Сам выберу. За такую помощь как не отблагодарить Урэкчэнова?! А этот смотрит на меня как на жулика. Прямо ничего но говорит, но я сердцем чую. Вот навязался на мою голову… Коли ему так Оран нравится, пусть уходит к нему. Держать не стану. Архип хоть и друг, а тоже тут виноват — не мог другого послать, писал же ему… Не понял, что ли? Как этот приехал, Кешка и то изменился. Может, что выпытал у Кэтии? Или Гена ему намекнул. Не зря же в этот раз Кэтии вздрагивала при каждом шорохе. Тогда мне и самому показалось, будто кто-то ходил возле палатки, но разве устоишь, когда рядом такое жаркое тело? Потерял я тогда голову. Но хороша была Кэтии…» Кадар постепенно остывал, неприязнь к молодому оленеводу отступила на второй план.

В свою очередь Гена тоже размышлял: «Обиделся? Из-за чего? Из-за того, что я пытался что-то понять, разобраться? Я, видно, задел его самолюбие. Какой-то новичок, ничего толком не знающий об оленях, а норовит встать выше его. Может, он так думает? Но я не покушаюсь на его авторитет. Наоборот, я рад, что в совхозе есть такой опытный оленевод, как Кадар. Я и раньше всегда гордился им, когда о нем писали в газетах, рассказывали по республиканскому радио, телевидению. Работу он любит, ничего не скажешь. Неужели успел привыкнуть к славе и теперь как кровное оскорбление принимает всякое маломальское замечание? Беда, если так. Неужели ему кажется, что только он умен, только он силен, а все остальные — сплошная серость? Я замечаю, как меняется его отношение ко мне. Разве он не видит, что я честно отношусь к делу? Но вижу его просчеты. Умолчать о них? Нет, я привык говорить прямо. Кадар это знает. Но вот что странно — он всю жизнь живет среди оленей и нисколько их не жалеет. Под нож отдает самых лучших, здоровых. Ему, видите ли, план выполнять надо. В поселке и раньше об этом поговаривали, но я не верил. Думал, от зависти на него клевещут. А нынче он сам признался. Сколько оленей так погубили? Эх, оставить бы их в живых, сохранить потомство! Какими красивыми и сильными стали бы наши стада! Не мучились бы оленеводы, выбирай любого из тысячи и обучай для езды. Верхом ли, на нарте ли — такой олень всюду хорош. Надо убедить Кадара. Конечно, от тощего оленя толку мало. Одни убытки. В этом Кадар прав. Но почему он не хочет понять простую истину: самые худые олени всего лишь за месяц-полтора нагуливают жир, набирают вес, если правильно организуешь откорм. Вот где верный и прямой путь к улучшению породы. А Кадар и слушать не хочет. Как его понять? В других совхозах давно так поступают. И у нас тоже. Оран, к примеру. Не зря многие к нему тянутся. Даже Кеша проговорился, что хотел бы перевестись к Орану, но Кэтии противится, не хочет уезжать отсюда, мол, Капа ее удерживает… Так ли? Эх, Кеша, Кеша! Бедняга… Может, я ошибаюсь? Тогда, в ту ночь, когда его не было… или мне показалось? Как хотелось бы, чтоб я ошибся…»

Размышляя так, Гена еще долго ходил по пастбищу. Олени паслись небольшими группами по всей ложбине между окружающими ее горами. Они не дичились его, подпускали к себе вплотную. Лишь поднимали головы и с любопытством поглядывали своими ласковыми бархатно-черными глазами. «Признают уже», — от этой мысли на сердце стало теплее.