Росток

15

Чтобы стажеры могли посещать занятия по разным разделам кибернетики — кому что нравится, — Душин разделил их на небольшие группки по три — пять человек. Григорий шутил, что он «трижды заинтересованный» — он посещал лекции по теории автоматов, теории игр, теории управления.

Однажды вечером, после занятий, просматривая свои записи, сделанные в лабораториях, Григорий сказал Чубу:

— Вот ты упрекаешь меня, что я разбрасываю себя, не сосредоточиваюсь на чем-то одном. Я твоих упреков не принимаю. В свое время я интересовался еще и физиологией, радиотехникой, географией, теорией передачи информации... Считаю, что не напрасно интересовался. Есть главное, что объединяет все науки. Мысль, познание, прозрение... И все это заключено в мозге. Заключено в сознании.

— Неужели? — иронично бросил Гнат, набивая трубку. — Открытие на уровне греков.

— На уровне греков, говоришь? Сознание... Что оно такое? Часть процессов в мозге...

— Я мыслю, значит, живу, — засмеялся Чуб.

— Я не об этом. Ты хорошо знаешь, к чему я клоню. Будь ты даже гением, а не сумеешь описать систему управления самолетом без учета перемен плотности атмосферы, некоторых неоднородностей в его конструкции, неравномерности размещения груза и много чего другого. Область созидательной деятельности не что иное, как вероятностная статистика...

— Не открывай Америки, Гриша, — задымил трубкой Гнат. — Все это ой как давно изучается, анализируется, учитывается.

— Изучается, учитывается. А как?.. Приблизительно, на глазок... Мне же нужна последовательность, системность... Не спрашиваешь, почему? В каждой ситуации имеется неопределенность и возможность выбора. Изучаю ли я течение процессов в нейронах, ищет ли Душин новый метод взаимопонимания с вычислительной машиной, — всюду и везде есть неопределенность, везде есть выбор.

— Если б так легко все завязывалось и распутывалось, — вздохнул Гнат. — Все верно! При получении информации ты ее анализируешь, выдвигаешь гипотезу, принимаешь план действий, необходимых для ее проверки. Результат? Накапливается новая информация как основание для утверждения или отклонения предыдущей гипотезы. И снова как белка в колесе — информация, гипотеза, проверка. Хватит ли у тебя мужества прекратить попытки...

— Мужества? — прервал Гната Григорий. — Забившуюся в раковину улитку ты называешь мужественной? Конечно, иному нужно только воловье упорство, чтобы сварганить две-три сотни страниц... Сколько таких работ пылится на библиотечных полках?

— Трактаты Лейбница пылились две сотни лет! И восстали!

— Ты побьешь рекорд! — улыбнулся Григорий. — А восстать... Это тебе не угрожает.

В комнату без стука ввалилось несколько «семинаристов» с кульками, свертками. Последним вошел Душин, весело крикнул:

— Принимай соседей! Сегодня буфет не работает. Вот мы и позаботились, чтобы вы не легли спать голодными. Ну-ка, у кого длинные ноги? Бегом к администратору! Пусть поставит электрочайник, тащите сюда из комнат стулья. Хотя нет, не надо. Рассядемся на кроватях.

Администраторша, высокая и плотная женщина, расщедрилась — выдала новую простыню, чтобы застелить обшарпанный стол. Принесла несколько граненых стаканов.

— Для чая даю, — строго предупредила Душина. — Вы здесь самый авторитетный... Полагаюсь. Чтоб ни-ни!

По-заговорщицки приложив палец к губам, Леонид Никонович смеясь кивнул:

— Ни-ни! Гарантирую!

Предупредила администраторша просто так, для порядка. Она хорошо знала, что эти люди и без горилки до хрипоты буду спорить. Сколько раз после таких споров, дискуссий на рассвете, не коснувшись головой подушки, торопились отсюда бывшие «семинаристы» , а ныне известные и уважаемые ученые, на кафедры, к экспериментальным установкам. И никто из них терпеть не мог спиртного.

Когда стол накрыли, Душин сказал:

— Подкрепляйтесь, друзья, а заодно давайте сообща продолжим и разберем разногласия во взглядах. На чем вы здесь споткнулись?

— Польза и цель... — буркнул Чуб, нарезая хлеб для бутербродов. — Григория Васильевича вон куда заносит: подай ему на блюдечке ответ — что такое сознание, мысль и прочее...

— Ясно, — тряхнул головой Душин. — В таком случае давайте, друзья, вернемся к далеким годам, к тому времени, когда Нильс Бор при описании атомных явлений использовал математический аппарат, где вместо переменных величин классичных физических теорий — символы, подчиненные некоммутативным[10] правилам умножения. Благодаря самому характеру таких математических абстракций этот формальный аппарат не допускает обычного наглядного толкования. Вот и Григорий Васильевич... Ох и хитер же он! Не знает, что такое сознание — в физическом смысле, не представляет наглядно, но знает, хитрец, твердо знает, что оно есть. И мысль — тоже... Некоторым, чтобы прийти к такому выводу, необходимы статистические выкладки...

Душина прервала администраторша. Она принесла чайник, наполнила стаканы.

Григорий, смеясь, предложил «чайный» тост:

— За статистику!

— Поддерживаю! — сдержанно улыбнулся Душин и продолжил: — Классическая механика обходилась без понятия причины при рассмотрении равномерного движения. Изучение все более широких разветвлений экспериментального знания выявляет неожиданные ограничения для обычных идей, но тем самым определяет путь для описания явлений высшего порядка.

— Возражений нет, — поднял руку Чуб. — Нет до тех пор, пока мы не выберемся за рамки физики и не поднимем вопрос о месте живых организмов в описании природы.

— О да! Еще Аристотель протипоставлял свою точку зрения идеям атомистов, подчеркивая цельность индивидуальных живых организмов, — подбросил Григорий дров в огонь дискуссии. — Нынешние взгляды переменны. Теперь считают, что структура и функционирование живых организмов предусматривает упорядочение атомных процессов.

— А как ты увяжешь это с законами термодинамики? — спросил Чуб. — Ведь не будешь же ты возражать, что состояние атомов, которые являются изолированной физической системой, постепенно приближается к беспорядочному.

— Не буду. Учту только то обстоятельство, что для сохранения и развития живых организмов свободная энергия беспрерывно черпается из окружающей среды при помощи дыхания и питания. Законы термодинамики не нарушаются.

— Стоп! — приостановил их спор Душин. — И ты, Гнат, и ты, Григорий Васильевич, исповедуете одну, материалистическую веру, хотя подходите к ней с разных сторон. Квантовые закономерности играют в организмах фундаментальную роль. Они являются основой стойкости молекулярных структур, называемых генетическими и которые ведают передачей наследственных признаков. Исследования мутации после радиоактивного облучения организма дают яркие примеры статистических использований квантовой физики...

— Снова статистика! — вскрикнул Чуб, поднимая вверх руки.

— Еще не все! — многозначительно пообещал Душин. — Чувствительность восприятия органов к влиянию среды, что наиболее важно для выживания организма, приближается к уровню отдельных квантовых процессов. И вот уже мы вплотную подошли к своим профессиональным интересам. Механизмы усиления таких процессов. Роль нервных сигналов... Я тут вспомнил Нильса Бора не случайно. «В существовании и эволюции живых организмов мы имеем дело с выявлением возможностей природы, к которой принадлежим, а не с результатом экспериментов, которые мы сами можем провести».

— По-вашему, выходит, что возможности природы, выявленные в возникновении сознания человека, и осознание этих возможностей противоположны... Простите за неуклюжую формулировку. — Григорий внимательно посмотрел на Душина, считая, что загнал его в угол.

— Я подобного не утверждал! — посуровел Душин. — Это уже ваша интерпретация... Когда мы имеем дело с явлением, поведением настолько сложным, что их описание требует прибегнуть к самоанализу со стороны отдельного живого организма, тогда появляется понятие сознания. Прежде всего слово «сознательный» целесообразно отнести к опыту, могущему удержаться в памяти. Более или менее полное отражение, сколок, или, как сейчас говорят, модель окружающего мира, в которую составной частью входят эксперименты... Нет никакой противоположности! Есть цельность и отдельные ее проявления. Осознанный опыт и физический эксперимент не тождественны, но и не противоположны.

— Хорошо. Все, что вы говорите, можно полностью отнести к деятельности мозга, — сказал Чуб, выковыривая несгоревший табак из трубки. — Всякий осознанный опыт можно считать остатком следа какого-нибудь процесса в организме. Тут мы видим или угадываем подвижность, изменяемость, взаимодействие многих нейронов, принимающих участие в запоминании. В отличие от клеток или структур, связанных с продолжением вида, рода, отдельного индивида. Противоречие?

— Вовсе нет! — спокойно парировал Душин выпад Чуба. — Всего-навсего диалектическое единство одного и того же явления. Проявление жизнедеятельности и запоминание — они родственны, хотя и лежат в разных плоскостях нашего бытия. Наших толкований. Знаний, наконец.

— Вы уклоняетесь, как мне кажется, — заметил Гнат, протягивая руку за бутербродом. — Я предвижу, что вы приберегли какой-то сюрприз, чтобы скосить нас наповал.

— О, чего-чего, а сюрпризов хватит на всю нашу жизнь, как бы она долго ни длилась, — вздохнул Григорий.

— Сказанное следует воспринимать как глубоко личное? — с невинным видом поинтересовался Душин.

— Пожалуй что так, — неохотно согласился Григорий, и в его воображении возникла опечаленная Аида. — Есть тут кое-что от личных переживаний... Немного... Лучше истолкуйте как обобщение. Я имел в виду самого большого и самого проникновенного для всех эпох мудреца — время. Оно лечит раны, подсказывает решения, направляет на пути праведные или грешные, ему подвластен самый ценный дар — дар забвения.

— Э, Григорий Васильевич, тебя потянуло на лирику. Уж не дать ли тебе два дня для посещения супруги, чтобы ты высказал ей все свои боли? — пошутил Душин.

— Если он поедет, то уж точно не к жене, — засмеялся Гнат. — Жена никуда не денется, а для зазнобы время может стать решающим аргументом.

— Время... В который уже раз я слышу о времени! — улыбнулся Душин. — Действительно, древние и средневековые поэты воспевали его как самого искусного лекаря душевных ран. Влюбленные рассматривали его несколько иначе. Для одних оно было палачом, для других — спасителем. Пожилые люди умоляли, чтобы оно шло как можно медленней, молодые, наоборот, пришпоривали его, гнали галопом. Исследователь раскладывал время на мелкие отрезки, иногда не видя ни конца ни края его течению... Ну и еще, и еще... Но что же такое время?

— Период вращения Земли вокруг Солнца в течение трехсот шестидесяти пяти дней, — уверенно заявил Чуб. — В течение каждого из этих дней биологические часы, где-то вмонтированные в организм, заставляют нас засыпать и просыпаться, принимать еду и ходить на прогулку, заниматься делами и отдыхать.

— Слишком утилитарно. Вводить категорию времени для физических и физиологических отправлений такого провидца будущего, как Гнат Чуб? Извините! Хоть он и настаивает на этом.