Росток

23

После врачебного обхода, назначений, распоряжений Майя, как и всегда, уединилась в оранжерее. Обжегшись в экспериментах над кустарниками, она не оставляла исследований. Свою неудачу приняла спокойно: с кем не случается... Постижение мира — не забава. Тот, кто пожал неудачу, достоин успеха. Не удалось с кустарниками, найдется кое-что получше. Материал для экспериментов был под рукой — цветы. Не какие-нибудь! Неусыпными стараниями садовника белые цветы эйхариса и зимой раскрыли ладошки лепестков.

Сам садовник, наверное, не знал, откуда и когда появились эти цветы в здешних краях. Не исключено, что случилось это в незапамятные времена, задолго до того, как проницательный и наблюдательный Фурье попал в египетские пески.

Брели караванной тропой верблюды с ценным грузом-подарком. Эфиопский император отправил далекому северному царю-единоверцу сыновей вождей племен, чтобы они под мерцанием Полярной звезды исполнили службу верных и преданных стражей царской особы. Кто-то из юношей, сорвав тугой шарик эйхариса, спрятал его вместе с семенами. И зацвели африканские цветы на чужой земле, превозмогая тоску по теплому и привычному родному приволью. Правда, дамы и господа, любуясь и восхищаясь красотой этих цветов, называли их по-своему: лилии. Белые лилии.

Давно уже нет того царя. Давно уже нет того эфиопского императора. Но и доныне в Эрмитаже один из залов называется «арапским». Доныне цветут лилии — эйхарис. И не только в Ленинграде...

На небольшой полированный столик Майя поставила обливной горшочек с лилией. К стеблю прикрепила легкие металлические зажимы-датчики. Два проводка — белый и розовый, свисая со столика, тянулись к энцефалоскопу — прибору для рентгенологического исследования головного мозга.

Майя нажала на кнопку звонка, и Аида ввела в оранжерею девочку лет десяти в полосатом больничном халатике, в шлепанцах на босу ногу.

— Марийка простудилась. Как бы не было осложнения, — сказала тихо Аида.

— Отвечать мне! — резко оборвала ее Беркович. Немного помолчав, уже спокойным голосом добавила: — Всего несколько минут... Никаких осложнений не случится.

В ожидании психиатра Майя включила энцефалограф, посадила Марийку в кресло возле столика напротив лилии. Сама села перед экраном.

Вошел психиатр. Как бы между прочим спросил: получила ли Майя согласие родителей на эксперимент?

— Всего несколько минут, — подчеркнуто повторила Майя. — Я считаю, что согласие не обязательно. Предыдущий сеанс пошел больной на пользу. Она крепко спала, стала спокойней.

— Хорошо... — неуверенно согласился психиатр. — Цель сеанса?

— Мне нужно для сравнения... Последовательность реакции...

Психиатр откашлялся и сделал несколько пассов руками, усыпляя Марийку.

— Ты идешь лесом... — тихим напевным голосом заговорил он. — Твои глаза вбирают красоту цветов, руки касаются стеблей. Тебе приятно, радостно. Ты представляешь себя птицей и взлетаешь над прекрасной землей. Крылья легко несут тебя в воздухе...

Майя внимательно следит за экраном, не без удовлетворения отмечая и записывая в журнале, что сила эмоций не изменилась. Ровная зеленая линия дрожит, легкие всплески ритмично чередуются. Они напоминают энцефалограмму, снятую с мозга в спокойном состоянии, когда человек ощущает радость и удовлетворенность.

«Закономерность в последовательности всплесков... — размышляет Майя, торопливо делая записи. — Сколько же нужно экспериментов, пока узнаю — какая? В чем ее суть?»

Она переводит взгляд на лилию и с радостью отмечает, что цветок, как и в предыдущем опыте, расправил лепестки, стебель выровнялся, чашечка раскрылась.

«Какая же связь между цветком и девочкой? Ясно, что она существует. А каков характер этой связи? Неврологический? Психический?.. Все возможно. Ведь всякую перемену сопровождают химические и физические превращения в тканях... А может, связь биохимическая? Или биоэлектрическая? Думай, Майя, думай! Ты, возможно, на пороге чего-то важного и весомого!»

— Давайте вторую часть, — говорит она психиатру и впивается взглядом в цветок.

Психиатр перефразирует сказку о Золушке:

— Мачеха выгоняет тебя из дома... Раздетую, разутую... На улице падает снег... Дует пронзительный ветер...

Лилия медленно, будто ее вынесли на мороз, сжимает лепестки, вянет. Стебель возле чашечки сгибается. Краски блекнут.

Майя бросает быстрый оценивающий взгляд на Марийку. Состояние Марийки такое же плохое, как и у цветка. Она увяла, съежилась в кресле.

— Хватит! — Майя подозвала Аиду. — Отведите больную в палату.

Когда Аида с Марийкой вышли, психиатр недовольно буркнул:

— Не нравится мне... На что вы надеетесь?

— Трудно сказать, — Майя устало провела рукой по лицу, выключила прибор. — Живое растение реагирует на перемены в нервной системе человека. Заманчиво выдвинуть предположение о биоэлектрическом взаимодействии. Тогда, может...

— Может, следует оглянуться назад... — живо подхватил психиатр. — На эволюцию живого. Нейроны возникли намного позже, чем клетки растений. Рефлекторный механизм мозга развился из информационной системы растений. Я давным-давно твердил своим коллегам и самого себя убеждал... Мы еще не знаем функциональных возможностей растительной клетки. Сложностей тут хватает. Скажем так: а если тут действует механизм резонанса? Общность происхождения наталкивает на мысль о взаимодействии...

— Какие расстояния между концами эволюционной цепи — растение и организм! И какое сходство реакции! — воскликнула Майя. И на всякий случай тут же записала в блокнот эту мысль. Пригодится.

— Мне пора, — заторопился психиатр. — Больные в клинике ждут.

— Спасибо вам, — поднялась Майя. — Надеюсь на дальнейшее сотрудничество. Без вас мне не распутать...

— Будет видно... Кроме того... Послушайтесь моего совета. Обратитесь в Проблемную лабораторию. Попросите смоделировать... Э, что это за штука — модель! Проясняются закономерности и частности. И... еще... Не ждите от меня сотрудничества без согласия родителей больных.

— Хорошо.

Майя проводила психиатра до выхода и снова склонилась над записями, обдумывая услышанное и увиденное, пропустив мимо ушей предостережение коллеги. Обойдется!

«Взаимодействие есть! — торжествовала она. — Подтверждена догадка об общей материальной природе мысли и эмоции. В каком направлении вести мне поиски? Процессы торможения и возбуждения в сложнейших нервных структурах на всех ее уровнях приводят к конечному результату — к тому, что мы называем... Как одним словом назвать мысль и чувство? Вот уже первый открытый мною постулат: «Мысль — чувство». Даже это одно чего стоит... Дороже жизни... Погоди, погоди! Что ты мелешь! — остановила Майя себя, приложив пальцы к губам. — Смотри, как бы не поплатиться!.. Возникновение чувства, смену его интенсивности я наблюдала на больной девочке. Оно каким-то образом передается через пространство — пусть еще на небольшое расстояние, — это зафиксировал экран энцефалоскопа. Материальная субстанция переданного цветку эмоционального импульса не вызывает сомнения. Тогда правомерно сделать вывод, что эту материальную субстанцию нужно искать. Я ее найду и открою такие горизонты...»

Майя еще раз внимательно просмотрела перерисованные с экрана в тетрадь энцефалограммы.

«Никто не научит ни меня, ни кого-нибудь другого читать эти энцефалограммы. Надо усложнить эксперимент. Как? Возможно, что-нибудь прояснится, если сопоставить психическое состояние человека в отдельные моменты с состоянием растения. Одной трудно. С кем поделиться сомнениями и предположениями? Психиатр что-то говорил о моделировании, о Проблемной лаборатории. О, да там же работает Гриша! Как же я забыла об этом! Может, он уже вернулся из Киева? Надо позвонить. Прямо сейчас».

Майя направилась к выходу. И вдруг дверь перед ней распахнулась, и в оранжерею вошел Савич. Она кинулась к нему, расставив руки. Уткнулась лицом в мокрый от снега меховой воротник его пальто, прижалась на мгновенье, замерла. Потом повела к столу, усадила в кресло. Радостно воскликнула:

— Как долго тебя не было!

— Все теперь позади, чаечка. Я здесь. Жив, здоров...

— Я так тебя ждала!..

— Чужих мужей приятней ждать, чем своего, — раздался от двери голос Аиды. — Белье стирать им не надо, еду готовить тоже не надо. Приходят чистые, ухоженные...

Майя и Григорий замерли, опустили головы.

— Домой не забежал... — не унималась Аида. — Кто ж так делает? — голос ее был спокойным, ровным. Она ничем не выдавала своего гнева и возмущения.

Первым опомнился Григорий.

— Здравствуй, Аида, после долгой разлуки, — сказал он тихо. И встал. — Я домой забегал. Ты уже ушла.

— Здравствуй, гуляка, — все так же, ровным голосом ответила Аида. Но ее всегда безоблачный взгляд затуманился, угас. Она подалась навстречу и тут же отшатнулась, неожиданно побледнела. — Занимайтесь своими амурами. Я пошла.

— Не будем играть в прятки, — властно сказала Майя. — Садитесь, Аида. И ты, Григорий, садись. Рано или поздно мы все равно встретились бы. Давайте поговорим, как подобает воспитанным людям. Не будем упускать удобного случая.

Тревога, вызванная появлением Аиды, не утихала. Она заполнила густой тишиной оранжерею, притаилась среди лапчатой, резной листвы пальм, съежилась в чашечках цветов, проскользнула в зеленое сплетение вьюнка. Майя нервно стучала пальцами по столу. Григорий, запрокинув голову, всматривался во что-то на потолке. Аида сидела прямо и неподвижно, со сложенными на коленях обветренными и потрескавшимися ладонями.

— Чего вы от меня хотите? — нарушила молчание Майя, окинув Аиду презрительным взглядом. — Я приняла вас на работу не для того, чтобы вы шпионили за мной.

Аида встала.

— Ловко! Вы мне — работу, а я вам — мужа... Не много ли? Куда сплавили своего?

— Вы... Я надеялась... Я хотела, чтобы вы набрались как можно больше знаний. Стали... Стали... — Майя запнулась. Умолкла.

Аида взяла мужа под руку:

— Пошли отсюда! Здесь нас ничто не держит. Пошли!

Григорий переводил взгляд с жены на Майю. Обе они чем-то своим неповторимым и ярким были ему дороги. Страстность, неутомимость в любовных ласках, острота мышления и безоглядность чувства — у Майи. Ровность взаимоотношений, уютный покой, материнская доброта и способность прощать — у Аиды. Властная требовательность Майи противостояла мудрой мягкости Аиды. Что ближе сердцу? Что дороже?

Григорий никогда еще не чувствовал себя так омерзительно. Он словно вынырнул из темной, вертящейся воронки водоворота, где незаметно, исподволь, стираясь и обесцениваясь, вошли в обиход случайные встречи, украденные ласки, обесцвеченные пошлостью чувства. И все это в блестящей, многоцветной упаковке самоутверждения, самопроявления, само... «О черт! Аида... Она... Она похожа на ту березку на Арсенале, что вот-вот зазеленеет листвой, даст новые побеги...»

Не сказав ни слова, Григорий вскочил, выбежал на улицу, спустился к площади по извилистой ленте асфальта и только там замедлил шаг. Влажный воздух врывался в грудь, распирал легкие. Григорий жадно, ненасытно хватал его пересохшими губами.