Горюч-камень

25

Не полагалось ей, любви, ржаветь, да ничего не поделаешь — поржавела. Опасался Косарь не зря. Дружбе тоже, видно, пришел конец.

Решив догулять отпуск в колхозе, помочь на стройке, Волощук дождался возле бухгалтерии Ненаглядова, отвел в сторонку. Тот даже не удивился.

— Неужто сбежал? Из дома отдыха?

— Как видишь, Ненаглядыч. Давай смену собирать?

— Да ведь Косарь гуляет еще…

— Были мы вчера там, где он гуляет. И надумали сами, — не решаясь досказать отвердевшее, Волощук запнулся, глядя на Ненаглядова.

Не догадываясь ни о чем, тот осуждающе махнул рукой.

— Завяз, значит, в халтуре. Ну что ж, пускай, как говорится, на себя пеняет! Мы и без него. Трое — есть, четвертого — найдем.

— Да нет… Артем Захарыч, — Тимше захотелось объяснить, в чем дело, но Волощук взялся все-таки сам.

— Надумал я отпуск в колхозе догулять, — признался он. — Помогу подшефным скотный двор достроить.

Ничего не поняв, Ненаглядов озабоченно вскинул заседевшие брови.

— Там же, говоришь, Косарь с дружками халтурит.

Тимша не вытерпел:

— Бесплатно, Артем Захарыч. Пойдешь после работы?

Ненаглядов немного растерялся. По правде, он собирался отправить Марфу к дочке в Щекино, а сам мечтал заняться птицами.

Волощук поторопился объяснить:

— В порядке шефской помощи. А халтурщики пускай на себя обижаются.

— У них же небось договор с колхозом? — вспомнил Ненаглядов. — Неладно так. Надо в шахткоме поговорить…

Гуркин встретил их, как всегда, занятый чем-то по горло. Откровенно говоря, у него своих забот невпроворот, а тут еще с чужими. Когда Тимша и Волощук объяснили, в чем дело, он только подмигнул Ненаглядову:

«Видал, дескать? Из молодых да ранний! И звеньевого подбил…»

— Помочь им, конечно, неплохо бы, Роман Дмитрич, — поддержал тот. — По-шефски.

— А где ж ваш четвертый… Косарь, что ль?

— Он уж давно там.

— Помогает, — усмехнулся Тимша. — За тридцать тысяч!

— Опять, значит, в халтуру ударился? — словно упрекая их в этом, сказал Гуркин. И тут же напомнил: — Плохо вы его тогда вразумили, видать!

Тимша хотел сказать, что Гуркин сам же обещал выяснить все и не довел до конца, но вовремя удержался.

— Нам бы вместо Косаря кого другого.

— Не выйдет. И так большая текучесть в сменах.

Волощук понял: лучше действовать в открытую. Зная, что возражение Гуркина — только видимость порядка, он по-бригадирски объяснил:

— Роман Дмитрич, мы не в порядке текучки.

— А как же?

— Мы по идейным соображениям.

— А что, — снова поддержал Ненаглядов. — Без хватарей обойдемся!

Подумав, Гуркин решил:

— Ну ладно. Полови пока рыбку в Днепре, а я потолкую с кем следует. Все-таки и с халтурщиками не так-то просто… понимаете?

— Понимаем, — подтвердил Волощук. — Вот только рыболов из меня не получится. Не умею я хвостом у берега вертеть!

Через день все было согласовано. После работы, взяв инструмент, Тимша, Волощук и Ненаглядов отправились в колхоз.

Руженцев уже ждал их. К стройке они подошли молча, словно боясь нарушить значительность происходящего.

Завидев их, работавшие переглянулись. Трифоныч устало разогнулся, а Сергованцев и Метелкин смешливо фыркнули — не то над ним, не то еще отчего-то.

— Старшой, слазь-ка! — повелительно окликнул Руженцев. — Потолковать надо…

— Об чем еще? — насторожился Косарь. — По графику: все разговоры — вечером, после шабашки.

Руженцев вскинул кутузовское свое веко.

— Кончилась ваша шабашка, — словно давая волю прорвавшемуся, сказал он. — Слазьте все!

Косарь еще в воскресенье сообразил, что Волощук и Тимша приходили не зря. Боялся, попросятся в артель, а выходит — просят самого. Не зная, что делать, он слез с подмостей, хмуро поздоровался со всеми.

— Ты, часом, не того, Яков Никифорович? Работать надо. Сам знашь — время не ждет.

— Кончилось ваше, — сдержанно проговорил Тимша. — Давай теперь с нами. Если хочешь, конечно…

— А мы куда? — крикнул Метелкин, уразумев, что их бросают на произвол судьбы. — Мы эту работёшку застолбили первые.

Но Руженцев держался непререкаемо.

— Всё, всё, — не допускавшим возражений тоном сказал он. — Теперь будут работать шефы. А вы — получи́те, что причитается, и до свиданья!

Негнущимися пальцами Трифоныч развязал ремешок, поддерживавший волосы. Седые, редкие, они рассыпались по иссеченному морщинами его лбу.

— Как же так, старшой? Рядились плотничать мы, а теперь будут другие.

— Хозяин — барин, — криво ухмыльнулся Косарь. — Ничего не попишешь.

— А чего тут еще, — обрадовался Сергованцев. — Давай расчет, председатель! На свои руки найдем муки.

Руженцев вздохнул:

— Придется прежде составить акт. — И спросил у Волощука: — Кто от вас в комиссию?

— От нас? — повторил тот. — Ненаглядов от нас. Артем Захарыч.

— А от вас? — обернулся к отходникам Руженцев.

— Я, — поторопился Косарь. — Кто ж еще? Я и в строительном отделе рядился.

Остальные почувствовали себя вроде бы обойденными. Они и раньше не очень-то доверяли Косарю, а теперь и подавно.

— Надо бы Трифоныча, — предложил Метелкин. — От нас, значит.

— Хорошо, пускай Трифоныч, — согласился Руженцев. — Давайте прикинем: сколько дней вы работали?

Тот для верности пересчитал по пальцам.

— В позапрошлу субботу зачинали. Сегодня — четверг. Двенадцать дён получается.

— Двенадцать так двенадцать. Пройдемте, зафиксируем, что сделано, а потом — в правление, составим акт.

Пока комиссия обходила стройку, прикидывала сработанное, Тимша и Сергованцев разговорились. Они и прошлый раз чувствовали вроде бы влечение друг к другу.

— Ты разве тоже у нас на девятке работаешь? — откровенно полюбопытствовал Тимша и поудобней устроился на сваленных возле стены бревнах.

— Не-ет. Я в резерве главного командования, — Сергованцев засмеялся, блеснул белыми, на редкость ровными зубами, делавшими его особенно привлекательным, свойским парнем. — Слыхал про такой?

— Да ну-у…

— А еще, говоришь, шахтер. Никогда, значит, в прогульщиках не состоял.

— Не приходилось, верно.

Тертый, бывалый, Сергованцев перепробовал многое, но ни в чем не нашел призвания. Тимша вспомнил, что Ненаглядов определял таких уничтожающе:

— Пусторои!

Он знал: одних — увлекают заработки, других — завораживает красота труда, третьи — стремятся к хорошей и почетной профессии на всю жизнь, четвертые — любят технику. А пустороям было все равно, что ни делать, где ни работать.

— А ты давно в шахте? — поинтересовался Сергованцев.

— С весны. После училища.

— Не надоело?

— Ну, что ты!

— А куда германий идет, знаешь?

Вспомнив тускловато посвечивавшие прожилки в пласте угля, Тимша прикинулся незнайкой:

— Какой германий?

— Германий — редкая земля.

— Не-ет. А куда?

— Много будешь знать, — насмешливо посулил Сергованцев и все-таки не удержался: — На производство боеголовок! И еще…

Тимша удивленно остановил его:

— Это же дело военное. Откуда ты знаешь?

Недолго думая, Сергованцев брякнул:

— Люди брешут! И я с ними…

Можно было осуждать его, можно было ругать, но за что купил — за то он и продавал. Германия в шахтах попадалось ничтожное количество. То ли такой уж редкий это был элемент, то ли бедны им здешние места — кто знает.

Тимша не раз мечтал о том, что хорошо бы обнаружить его в новом месторождении. Не признаваясь в этом никому, он приглядывался к пропласткам углей, которые вскрывал комбайн, и, как учил Ненаглядов, старался видеть то, чего не замечали другие.

«Разведать и рубать комбайном! По всему пласту…»

А Сергованцев преподнес ему снова:

— А сколько начальник шахты получает, представляешь? — спросил он без всякой связи с тем, о чем только что говорилось. — Небось на житуху хватает? Безбедно!

Никто из них, оказывается, даже не задумывался о том, сколько получает начальник шахты или главный инженер. Но Сергованцев и тут был на высоте.

— Побольше двух косых, — убежденно заявил он. — Нам с тобой нипочем столько не отломить!

— А ты почему подался в отходники? Сам?

Тимша боялся, что Сергованцев обидится, но тот и не подумал.

— Тут я сколько ни схвачу — мое, а там — неизвестно еще кому достанется. Робят-то на один счет…

— Пусторой ты, — беспощадно резанул Тимша, как и Ненаглядов, вкладывая в эти слова всю силу презрения не только к Сергованцеву, но и ко всем ему подобным. — Пусторой и халтурщик! Больше ничего…

— Вы не халтурщики, — весело усмехнувшись, хмыкнул тот. — У нас же хлеб отбили. За сколько?

— Что… за сколько?

— Сколько, говорю, сорвать наладились? С колхозничков?

Тимша растерялся. Краска медленно подступила к его щекам.

— Не меряй по-своему, — запальчиво бросил он, думая о том, что кто-нибудь и в самом деле может поставить их на одну доску. — Мы с колхоза, если хочешь знать, ни копейки! Мы по-шефски…

Забыв обо всем, Сергованцев выплюнул изжеванную травинку. Услышанное не укладывалось в его сознании.

— За здоро́во живешь? И старшой… тоже?

— Конечно, — подтвердил Тимша. — Он же в нашей смене.

Веря и не веря услышанному, Сергованцев сорвался за Метелкиным. До этого он еще надеялся, что все окончится ничем. Как они работали, так и будут работать, а пришедшие поглядят-поглядят и уберутся восвояси.

Пока в правлении оформляли акт, Волощук с Тимшей приступили к работе. Бревна для простенков приходилось тесать, поднимать на подмости, укладывать взабор. Вдвоем — несподручно, как ни прилаживайся.

Ненаглядов пришел только перед вечером. Утираясь рукавом, пожаловался:

— Ох и колотырники! Еле рассчитались…

— А где Косарь? — поинтересовался Тимша. — Вдвоем несподручно.

Рассмеявшись, Волощук напомнил:

— А помнишь в шахте: «Мы втроем, — уверял, — без четвертого…»

— Тут вручную, — пожаловался он. — А в шахте — комбайн!

Взяв топор, Ненаглядов, кряхтя, полез на подмости.

— Косарь еще со своими хороводится. Услыхал, что мы — бесплатно, и не знает: то ли с нами, то ли с халтурщиками куда?

— Ничего, — осаживая обухом бревно, сказал Волощук. — Явится!

— На постой нам председатель целую избу отвел, — вспомнил Ненаглядов. — Как на курорте! — И, принявшись за дело, скомандовал Тимше, как в шахте: — Подавай крепёж! Солнце вон где…

Косарь действительно явился, получив, что причиталось и до копейки расплатившись с отходниками. Не забыл и того, что полагалось себе.

Когда Ненаглядов, Волощук и Тимша пришли со стройки, он сидел за столом в отведенной избе и, хватив, видно, стопку-другую, ожидал их.

— А-а, дружки-приятели? На радостях по маленькой…

Ненаглядов отказался:

— Я не буду.

— Идейность не позволяет? — захохотал Косарь. — А ты, Лаврен?

Волощук замялся.

— И я, понимаешь. Вроде зарок дал.

— Брезгуете, значит?

Оскорбленно плеснув из бутылки в стакан, он поднялся.

— Ну лады! — и стал рассказывать: — Председатель жмот до сё с расчетом волынил: «Экие деньжищи!» А я: «Нас, шахтеров, деньгами не удивишь. Мы их в забое не такими тысячами отваливаем!»

— С дружками рассчитался? — вспомнил Волощук. — Или опять с жалобами явятся?