Тропинка в зимнем городе

— Сами растили, сами солили, не откажись, попробуй, Светлана Николаевна.

— Ну, что ж, от этого лакомства не откажусь, — сдалась Светлана, боясь обидеть прежде всего Павлу Васильевну. — Ой, как вкусно!

Пантелеймон Михайлович поднял рюмку с коньяком:

— За нашу гостью!

— Зачем же за меня, — смутилась она, все более теряясь: каков же смысл ее визита в дом Кызродевых? — Ну, если уж налито, давайте выпьем… — она хотела сказать «за хозяйку», но посмотрела на сиротливо примостившуюся на уголке стола Павлу Васильевну, и язык не повернулся выговорить это слово. — За то, чтобы у всех были хорошие и счастливые семьи!

Светлана, пригубив, поставила рюмку.

Потом пили чай с вареньем.

— Черная смородина? — восхитилась Светлана, облизывая по-детски ложечку. — Обожаю. Мы с бабушкой прошлым летом тоже наварили.

— В лесу собирали? — поинтересовалась Павла Васильевна.

— Нет, в собственном палисаднике. У нас ведь тоже свой дом.

— Правда? — оживился Пантелеймон Михайлович. — Стало быть, тоже, как и мы, частные собственники? — и весело рассмеялся.

— Скотину держите? — справилась хозяйка.

— Нет, у нас и огорода путного нету, — улыбнулась Светлана. — Отец увлекается цветами, готов с ними день и ночь возиться…

— А мать?

— Мамы у меня нет. Умерла.

— Ну-у… — тихо посочувствовала Павла Васильевна. — И давно ли?

— Мне тогда шесть лет было.

— Господи, вот она жизнь-то… — небольшие серые глаза Павлы Васильевны заблестели от навернувшихся слез. — И отец не женился снова?

— Нет, — ответила Света. Опять подумала: «Зачем же я им обо всем этом рассказываю? О себе… Ведь я пришла сюда говорить совсем о другом, присмотреться к их житью-бытью…»

Похоже, что Пантелеймон Михайлович угадал эти ее мысли, уловил ее растерянность. Либо просто счел, что уже наступил подходящий момент для иного разговора.

— Светлана Николаевна, что же мы все-таки будем делать с нашим хулиганом?

Она даже обрадовалась вопросу Кызродева, который вмиг все вернул в надлежащее русло.

— Хотелось бы поговорить с самим Валерием, — сказала Светлана. — Я надеялась, что застану вашего сына дома.

— Не явился, подонок, — раздраженно сказал Кызродев. — Небось сидит у своих закадычных дружков. Совещаются, как им быть…

— Подождем еще немного, ведь придет, — кротко попросила Павла Васильевна.

— Ну, как же, будут тут его добрые люди до утра дожидаться! — потеряв сдержанность, распалился Пантелеймон Михайлович. Получилось грубо, он это сам заметил, виновато посмотрел на гостью.

Но жена не упустила этой единственной и редкой возможности выразить свое мнение, с которым, как видно, здесь не считались.

— Чего кричишь? — упрекнула она Кызродева. — Вот всегда так — криком и криком… Будто нельзя по-хорошему да разумом.

Пантелеймон Михайлович, оторопев от неожиданного семейного бунта, тем более в присутствии постороннего человека, к тому же журналистки, одарил супругу свирепым взглядом.

Пожалуй, Светлане оставалось лишь проститься повежливей и уйти, не дожидаясь разгара супружеской ссоры.

Но разговор требовал какого-то завершения.

— Я не желаю зла вашему Валерию, — сказала она. — Хочу лишь, чтобы он и его приятели жили честно, по-людски… Но вместе с тем меня тревожат сомнения: если им на сей раз легко простится — сойдет гладко, будто и не было, — не поймут ли они этого как безнаказанность, как поощрение? И опять — за прежнее…

— Нет, Светлана Николаевна, тут уж доверьтесь мне! — воскликнул Кызродев.

— Доверьтесь, голубушка… — в голосе Павлы Васильевны звучала мольба. Глаза ее были полны слез. — Небось теперь-то, после случившегося, остепенится.

— Как знать… — вздохнула Светлана. — По-моему, он очень эгоистичен и слишком ожесточен. Но почему?

Пантелеймон Михайлович, склонив голову, постукивал донышком чашки о блюдце.

— Строгости мало, — буркнул он. — Строгость нужна! Вот, помню…

Но он тотчас умолк, догадавшись, что в данный момент слова о памятной строгости могут обернуться против его сына, перечеркнут весь этот разговор, близкий уже к благополучному концу.

— Вот вы слово такое сказали — «ожесточен», — продолжила свою тихую речь Павла Васильевна. — Верно, очень верно, Светлана Николаевна… может быть, в этом и есть главное-то… Коль вокруг поглядеть: ожесточились люди, отгородились друг от друга, каждый из нас только и знает, что под себя грести, себе в прибыток, а на ближнего косится — как бы не отнял… А это ведь и на детей переходит, может быть, даже из крови в кровь передается…

— Что ты мелешь? — встрепенулся Пантелеймон Михайлович. — Бросаешь тень, так сказать…

— Нет, вы не перебивайте, пожалуйста, — слегка напрягла голос Светлана. — Я пришла сюда, чтобы понять. И, может быть, именно в словах Павлы Васильевны и есть ключик к этому пониманию. Ведь дело не только в вашем сыне. Нужно проникнуть в суть самого явления… Мы привыкли все беды сваливать на расколотые семьи, на просчеты школьного воспитания, на издержки юного возраста… И при этом упускаем из виду какие-то более распространенные явления в жизни.

Она спохватилась, заметив, что уже не говорит, не спрашивает, а делает выводы, поучает, проповедует. Будто бы пишет свою статью. А между тем она еще совсем не созрела для этого: для статьи, для выводов.

Ведь прошел всего лишь один день. И он даже еще не прошел, не кончился, этот бесконечный день, а только близился к переходу в завтра.

На улице было темно. Похолодало, но в воздухе все еще стоял запах мокрого снега. Тусклым, красноватым светом горели нечастые фонари.

Пройдя несколько шагов, девушка обернулась, почувствовав, что кто-то опять преследует ее по пятам… Сердце Светланы учащенно забилось. Хотелось броситься в бегство, поскорей миновать эти глухие места, добраться до центра, окунуться в его спасительное многолюдье.

Но она сумела сдержать этот порыв, лишь прибавила шагу. Очутившись в тени здания — невидимая для преследования, — она снова обернулась: кто-то по-прежнему шел за ней и тоже ускорил шаг.

Дойдя до перекрестка, Светлана с бьющимся сердцем метнулась в сторону и, отбежав немного, спряталась за каким-то забором. Преследователь догнал, остановился, затоптался на месте, бормоча себе под нос:

— Вот как… будто сквозь землю провалилась. Ну и ну….

На противоположной стороне улицы послышались оживленные и громкие голоса. Это придало ей храбрости, она вышла из-за укрытия.

— Кого вы потеряли? — спросила стоящего перед ней щуплого молодого человека в короткой куртке, явно растерянного. — Не меня ли?

— Да, вас… добрый вечер, — сказал парень. — Я знаю, вас зовут Светланой. А я — Геннадий…

— Какое приятное знакомство, — не сдержала она язвительности. — Тем более совершенно случайное…

— Не то чтобы случайное… я имею поручение друга: проводить вас от того дома, где вы были, к вашему дому — с гарантией от всяких случайностей.

— Вот как! — усмехнулась Светлана, тотчас сообразив, у кого из ее новых знакомых такие надежные друзья. И хотя ей польстила эта забота, сказала с деланной суровостью:

— Передайте вашему другу, что я не президент и в личной охране не нуждаюсь… А что, если бы я до полуночи просидела там? Вы так бы и топтались возле дома?

— Вечер-то вон какой славный, — сказал он, — любо-дорого подышать свежим воздухом после заводского цеха…

— Спасибо вам, Гена. Только напрасно беспокоились. Ничего страшного со мной не случится — я уверена… Спокойной ночи.