Тропинка в зимнем городе

26

Заглянув в отцовский шкаф, Валерий увидел книжку в сером переплете. «Следственная практика» — прочел на обложке. Взял в руки, полистал, на одной из страниц обнаружил описание того, как было раскрыто загадочное убийство… ого, как интересно, не оторвешься, как в кинодетективе… пришлось подтянуть стул и устроиться поудобней.

На соседних страницах были изображены типы человеческих лиц — очень разные, но в большинстве своем мрачные и отталкивающие, будто на уличном стенде «Их разыскивает милиция». «Каких только рож не бывает на свете!» — брезгливо подумал Валерий.

Но, оказывается, эти типы, приметы лиц были помещены здесь для того, чтобы научить методике составления устного портрета со слов очевидца: какие встречаются формы головы, затылка, лба, носа, глаз, губ, даже ушей… еще особые приметы.

«Интересно, а какие у меня особые приметы — чем характерно мое лицо? Наверно, брови — густые, черные. А ведь брови всегда можно убавить, подбрить… Но вот ложбинку на подбородке не спрячешь… кстати, об этом здесь тоже сказано: „… подбородок крупный, выдающийся вперед, с поперечной выемкой“». Будто именно о нем написано.

Валерий обиделся, отшвырнул книгу, взял другую. «Уголовный кодекс РСФСР». Тоже перелистал несколько страниц, углубился в текст… его вдруг бросило в пот: потому что несколько статей так или иначе можно было, при желании, примерить и к нему самому. И за них полагалась соответствующая кара… впрочем, оказалось, что человека можно закатать в тюрьму и за такие малозначительные, на его взгляд, проступки, о которых он даже не подозревал, что они преступны: за вовлечение в пьянку несовершеннолетних, за ношение холодного оружия, за угрозу другому человеку, за распространение непристойных фотографий… Вот тебе и шалости!..

Третья книга называлась «100 приемов борьбы самбо». Вот это уж было совсем увлекательно — и как он раньше не догадался заглянуть в этот шкаф!

Валерий встал на ковер в исходную позицию, и, сверяясь время от времени с рисунками и текстом, начал прыгать и взмахивать руками. Жалко, что в качестве рук соперника пришлось обходиться собственными — то одной, то другой.

Пушистый сибирский кот Митрофан с удивлением щурился на эти пляски, недовольно поводя хвостом.

За этим занятием Валерия и застала Маро.

— О, вот хорошо, что ты явилась! — воскликнул он.

Пока девушка стаскивала с себя высокие сапожки из красной замши и модную японскую стеганую куртку, сбегал на кухню, принес деревянный пест, которым мать обычно толкла картошку, протянул Маро.

— Зачем? — удивилась она. — Хочешь, чтобы я тебе этим по шее съездила? Охотно…

— Вот-вот, — обрадовался он ее догадливости. — Сейчас и съездишь. Я как раз изучаю приемы самбо — самооборона без оружия… Смотри: вот, предположим, ты вооруженный преступник — у тебя в руке нож, и ты заносишь его надо мной… Ну!

Маро с усмешкой замахнулась пестом. Валерий, мгновенно выбросив левую руку вперед, перехватил ее взмах, а правой ухватил запястье и вывернул руку за спину. Маро громко ойкнула, пест выпал из ее руки, грохнулся на пол.

— Видела? — осклабился довольный Валерка.

— Медведь косолапый… да ведь больно! — Девушка чуть не плакала. — Что я тебе — пень с глазами, чучело, чтобы меня крутить? Да я после этого и ножниц-то не смогу удержать в руке…

— А ну-ка, попробуй теперь ударить снизу, — потребовал Валерий, не обращая внимания на ее охи.

— Ну тебя к лешему! Рука и без того отнялась совсем… — Потом по ее лицу прошла тень озабоченности: — Постой, а что это ты опять задумал? Для чего тебе понадобилось это самбо-мамбо?

— Не догадываешься, дурочка? А вот представь себе, что мы идем с тобой по темной улице поздним вечером — и вдруг на нас нападают какие-то типы. Скажем, хотят увести тебя. Как же я, не умеючи, стану тебя защищать?..

Маро задумалась.

— А ты бы стал защищать меня? — Она ласково потерлась щекой о его плечо.

— Учусь, как видишь…

— Но я ужасно боюсь всяких драк, — сказала Маро вполне искренне. — Давай лучше не будем гулять так поздно. Зачем нам бродить — полуночничать. Кино посмотрим или зайдем потанцевать — и домой… Кто же на нас нападет посреди города, если будем вести себя чинно-благородно?

«Ого! — ухмыльнулся про себя Валерий. — Это милое создание уже, не иначе, воображает нас супружеской парой!»

И он был недалек от истины в своей догадке. Маро действительно надеялась, что сумеет привязать к себе Валерия, женить, а там уж она, будьте уверены, остепенит его, сделает совсем шелковым… Особенно утвердилась она в этом после разговора с Павлой Васильевной. Тогда несчастная женщина, пребывая в растерянности и горе из-за похождений сына, сказала ей: «Мариша, давай хоть ты Валерку нашего обуздай… может, хоть тебя он послушается… если хотите — свадебку справим и живите у нас. Мне спокойней будет. А родится внучек, буду нянчить его…»

И сейчас Маро не на шутку встревожилась. Вот и обуздывай… а он опять за старое: драться учится!

— Учти, в другой раз, если попадешься за драку, я плакаться не пойду, никого умолять не стану… Так что выбрось из головы эту затею!

Но теперь и Валерий досадовал на то, что тогда, будучи в отчаянии, посылал Маро к Киму, что эта девушка стала свидетельницей его малодушия и унижения.

— Я тебя попросил, как человека — больше того, как самого близкого человека, — а ты меня еще и попрекаешь этим?

— Нет-нет, Валера, я не попрекаю! — заволновалась она, вцепилась в руку парня, ласково заглянула ему в глаза. — Мне только хочется, чтобы ты жил тихо, жил мирно! Я просто жалею тебя…

— Ах ты, лапушка моя… — Валерий прижал к себе маленькую Маро, уткнулся носом в пышные волосы девушки. — Ну-ка, иди сюда, на ковер… нет, не бойся, это уже не самбо… да ты не жеманься, мы одни в доме…

Когда, проводив Маро, он вернулся домой, мать полушепотом остерегла:

— Отец ругался, что книжки его по полу разбросаны, а книжки-то эти служебные… ты уж как-нибудь оправдайся…

— Ну, это мы запросто, — отмахнулся Валерий и смело направился в отцовскую комнату.

— Знаешь, батя, я решил записаться в спортивную секцию, — оживленно сказал он. — Надо же подготовиться к службе в армии, чтобы не прийти туда слабаком. Хочу изучить приемы самбо: вот сегодня тренировался по твоим книжкам…

— Ты бы что поумней читал — на этих приемах далеко не уедешь… Хочешь прожить по принципу: сила есть — ума не надо?.. Учти, армии требуются люди образованные, культурные, разбирающиеся в современной технике… а этого мало: выворачивай руку, кидай через себя…

Валерия задел поучающий и высокомерный тон отца:

— Извини, батя, но поумнее книг я в твоем шкафу не нашел — только преступные рожи и приемчики самбо. Умные книги, наверное, в других семьях держат. Так там и живут покультурней, не то что здесь…

— Валер, да ты что несешь? — ахнула Павла Васильевна, поднеся ладони к щекам. — Зачем отца оскорбляешь, родную семью срамишь? И в кого же ты такой уродился — грубый, дерзкий, буйный…

— Да уж известно в кого! — еще более озлился Валерий. — Сами-то каковы? Вот ты, отец… ведь сколько я себя помню, ты матери доброго слова не сказал! Вечно рычишь или цедишь сквозь зубы… А ведь когда-то, слыхал я, она тебе была мила и люба — это когда брат ее, мой дядя, в районных начальниках ходил и пристроил тебя в милицию…

— Замолчи, Валерка! — испуганно вскрикнула мать. — О, господи, да что же это он придумывает…

Пухлая и бледная рука Пантелеймона Михайловича медленно опустилась на грудь, туда, где сердце — кольнуло, должно быть, — но разошедшийся сын не заметил этого жеста или пренебрег им:

— А, что, разве не так? Свое-то вы позабыли, а с меня права качаете? Из рода в род — тот же урод. От яблони яблочко, от ели — шишка… Я ведь знаю, что и на работе тебя, отец, не больно-то жалуют. Одни лишь побаиваются, а перед другими ты сам на задних лапках пляшешь… А я не желаю, ни перед кем…

Кызродев, судорожно глотая воздух, грузно опустился на стул.

— Да что же он эдак с родителями разговаривает? — едва не плакала Павла Васильевна. — Паня, ну что ты молчишь? Скажи что-нибудь… А лучше влепи ему по уху, чтобы в чувство пришел… У-у, зенки бесстыжие! Вырастили сына… Всю душу на него положили, ничего не жалели, дом и добро для него припасали — да мы же еще и виноваты… Отца коришь за то, что культуры у него маловато? А ведь отец твой, если хочешь знать, одиннадцати лет в тайгу подался — бревна тягать, мерзлую деревину грызть. Да до двадцати лет не вылезал оттуда! Где же ему было к книгам-то приохотиться! И то весь свой век и учился, и работал заодно… А ты с одной своей автошколой никак не совладаешь!

Вряд ли эти слова смягчили душу Валерия — он по-прежнему стоял набычась и глядел исподлобья.

Но самого Пантелеймона Михайловича речи жены тронули до слез: закусив губу, он поспешил выйти на кухню.