Тропинка в зимнем городе

25

Эля написала что-то на тетрадном листке, придвинула соседу по парте: «Ким, давай на переменке удерем с уроков. Все равно ничего не лезет в голову. Хочется побыть вдвоем. Сегодня вечером у нас никого дома нет. Ладно?»

Ким вспыхнул помимо своей воли. Глаза девушки, обращенные к нему, были гораздо красноречивей слов в записке. Заколебался на мгновение, чувствуя, что идти и хочется, и нет — какая-то сила удерживала, старалась образумить. Но как скажешь об этом Эле?

Он кивнул в ответ.

Поехали на автобусе. Эля заявила, что незачем тратить драгоценное время на пешие прогулки. А Ким всю дорогу терзался сомнениями, понимая, однако, что сомневаться поздно.

Эля жила в двухэтажном доме той самой окраины города, откуда не раз доводилось ему возвращаться домой в ночь-полночь, а одно такое возвращение оставило на его темени зажившую, но еще прощупываемую отметину.

Эля втолкнула его в комнату:

— Располагайся, включи пока телевизор, а я мигом…

Ким опустился в кресло. В этой комнате все ему было знакомо: голубые обои на стенах, шторы на окне, поверх капроновой воздушной кисеи разрисованные диковинными кувшинами, торшер о трех рожках и едва уловимый запах «Лесного ландыша» — Эля всем духам предпочитала эти.

По-прежнему со стены, с увеличенной фотографии в овальной рамке, улыбалась девушка: короткая летящая стрижка, пухлые отворенные губы, светлые и ласковые глаза.

А вот явился и оригинал — Эля успела переодеться, открытое платье пестрит бубновыми ромбиками и не скрывает ладных ножек девушки.

Все по-прежнему… Только вот в нем самом, в Киме, обнаружились какие-то перемены. Раньше, когда он оказывался в этой комнате наедине с Элей, радость распирала его подобно весенним бурным и нетерпеливым потокам… Неужто половодье совсем сошло с этой заверти?

— Давай немножко выпьем, — предложила Эля.

— Ну, разве что немножко.

Оставалось надеяться, что вино подстегнет настроение и сердце, сметет прочь то отчуждение, которое лишь сейчас он обнаружил в себе, в давно налаженных отношениях с этой девушкой. И опять-таки ему хотелось этого — он ощущал со всей силой, — но что-то удерживало, вразумляло, расхолаживало.

Эля поставила на журнальный столик пузатую бутылку коньяка.

— Ого! Армянский… — усмехнулся, разглядев наклейку, Ким. — Крепкое зелье.

— Припасла еще к Восьмому марта… ведь ждала тебя, а получила всего-то открытку: «Поздравляю… желаю…» — Она бросила на Кима пытливый взгляд, от которого он еще более смешался и ответил по возможности непринужденней:

— Ну, что ж, где винцо — там и праздник. — Вышиб пробку, разлил в рюмки. — Прими еще раз мои запоздалые, но искренние поздравления!

— Спасибо, — ответила Эля, опустив ресницы. — Ким, а ведь ты… ты изменился очень ко мне. Думаешь, не вижу?.. С тобой творится что-то, хотя и не пойму что. Холодом от тебя так и веет… Неужели я тебе надоела?

— Ну, скажешь тоже! Ты самая милая и самая славная девушка на свете. Я пью за тебя, за твое здоровье! Только, гляжу, сама-то ты и не пригубила…

— Ничего, ты на меня не равняйся. Пей, наливай еще. Ты ведь мужчина, а я…

Было совершенно ясно, что сейчас один поцелуй избавил бы их обоих от долгих разговоров и тягостных объяснений, но вот с поцелуем-то Ким и не спешил. Предпочитал вести все тот же шутливый разговор, но и он иссяк — водворилось неловкое и тягостное молчание.

Наконец Эля прервала его:

— Ким, скажи прямо… ты о ней думаешь?

Спросила едва слышно — настолько невыносимо было для нее произнести эти слова, но и не высказать их уже не могла.

— О ком это ты?

— О той, из редакции…

Ким смешался, набрался было духу снова отшутиться, однако ответил серьезно, не подымая глаз:

— Не знаю, Элечка… Я сам не понимаю, что со мной происходит.

Эля, хотя, наверное, уже и подготовила себя к любому ответу, не смогла сдержать накопившихся чувств:

— Дурак!.. Как говорили в старину: с суконным рылом — в калашный ряд… Разве ты не видел, какой у нее жених? Сам из себя красавец, даже по телевизору его показывают, к тому же говорит как складно… А от тебя железом да смазкой несет за полверсты! Как же, очень ты нужен этой фифе, разве что описать твои трудовые подвиги — и то лишь чтоб отблагодарить за чудесное свое спасение от этих шакалов… Дурак ты и дурак!

— Может, ты и права, Эля, — сумел сдержаться Ким. — Но я ничего не могу поделать с собой.

— Нашел тоже красавицу, цаплю длинноногую! А глазищи на лице, как у совы!.. — Теперь она кричала зло и нервно, мечась по комнате, не отдавая себе отчета, что делает самую непоправимую глупость: бранит соперницу.

— Успокойся, — попросил Ким уныло, уже понимая, что ее не уймешь ничем.

— Не успокоюсь! Я ведь не из-за себя, а из-за тебя воюю… — Она подбежала, горячими руками запрокинула его голову. — Все равно у тебя с ней ничего не получится! Зря только изведешь себя, а после будешь каяться…

— Может, и буду…

— А я-то, дурища, планы строила: будем вместе, квартира есть, все есть… и мама к тебе хорошо относится… Неужто не надоело тебе в общежитии?

— Я тоже этого хотел, Эля. Честно тебе говорю… а теперь вот все рухнуло…

— Да чем я хуже ее? Чего во мне недостает? — Эля даже обвела себя изумленным взглядом.

— Я и сейчас могу повторить, что ты чудесная девушка, каких мало, или даже вовсе нету… Мне с тобою было очень хорошо. И рядом с тобою — это я тоже знаю, — я бы твердо стоял на ногах…

— Но я же не изменилась, хуже не стала! Что же ты отрекаешься от меня?

— Понимаешь, просто стоять на ногах — этого, наверно, еще недостаточно. Надо мечтать, пускай даже о самом недостижимом, пытаться взлететь…

— Гляди, взлетишь орлом, а сядешь курицей!

— Вполне возможно. Вот с этим я спорить не стану.

— Ну, правильно. Большого риска нету — ведь ниже земли все равно не упадешь. Только попомни, Ким, мои слова: эта земля будет для тебя уж не мягкой, цветущей, а мерзлой и твердой, как камень! — Эля не заметила, как в ревности и гневе заговорила высокопарно, подражая Киму.

— Запомню твои слова, обдумаю. Но вся беда в том, что я ни о чем сейчас не могу спокойно думать… И давай, Эля, прекратим этот разговор, покуда вдрызг не рассорились… извини, но мне, наверно, лучше уйти.

— Не уходи, Ким!

— Мне надо побыть одному… разобраться в себе.

— Не отпущу! — разрыдалась Эля, бросаясь Киму на шею, спрятала мокрое лицо на его груди.

Ким, почти машинально, гладил волосы, плечи девушки, убеждаясь с отчаяньем, что даже это не доставляет ему удовольствия.