Тропинка в зимнем городе
- Автор: Иван Торопов
- Жанр: Советская проза
- Дата выхода: 1984
Читать книгу "Тропинка в зимнем городе"
15
Геннадий возвратился с работы хмурый. Разделся молча, причесал перед зеркалом волосы, еще влажные после заводского душа, а потом уж спросил у лежащего в кровати Кима:
— Ну как, сегодня никто с покаянными речами не являлся?
Ким заметил, что хотя друг и шутит, но сам чем-то удручен.
— Что случилось, Гена?
В Генкиной душе и впрямь кипела, не находя выхода, злость. И сейчас, после этого вопроса, уже не могла не выплеснуться:
— Этот наш Кузов слишком много стал себе позволять… Задрал нос так, что дождь прямо в ноздри льет!
— А что случилось? — засмеялся Ким. Кузовом рабочие цеха, для краткости, прозвали мастера Кузовкина.
— Представляешь, иду сейчас с завода, встречаю Васю Куликова, а он жалуется: мол, Кузов не велел фельдшеру мне бюллетень выдавать. Вася руку сильно поранил в цехе, пошел в санчасть, а там фельдшер юлит: «Может, обойдешься без больничного? Кузовкин, мастер твой, обещал перевести на другую работу — полегче…» Соображаешь, что к чему? Ведь если Куликову дадут бюллетень — в цехе случай производственного травматизма. И, значит, мастер лишается премии! Фельдшер тоже…
— А если у человека случится заражение? — возмутился Ким.
— В том-то и дело! Я и говорю — зарвался этот Кузов! А ведь когда пришел после института молодым инженером, совсем другим был: и вежлив, и чуток, и к рабочим с уважением…
— Теперь за деньгой погнался. Женился, расходы возросли, жена небось требует то да сё…
— Но ведь нельзя же здоровьем человека рисковать ради премиальных! — не мог успокоиться Генка. — Вот я завтра же, на разнарядке, все ему выскажу напрямик! А не подействует — пойду в партком.
— У него теперь и на меня зуб: тоже ведь бюллетень требуется…
— Мы за тебя всей бригадой отработали, — сказал Гена. И спохватился, вспомнив разговор с Кузовкиным о нем. Мастер сказал Геннадию Игнатову: мол, если поднатужитесь и без Коткова дадите полную выработку, можно будет бюллетень не выписывать, а включить его фамилию в наряд, как работавшего… а то, дескать, бюллетень могут еще и не дать — начнут допытываться, как да что, ушибся ведь не на заводе, не производственная травма, может, подрался по пьянке, тогда — прогул… Генке сперва показалось, что Кузов печется о Киме, проявляет чуткость к человеку, а теперь понял подоплеку этой заботы: не о человеке она, а о премиальных рублях…
— Нда-а, — вздохнул Геннадий. — Прямо на глазах людская совесть протухает, как непросоленная рыба… Неужели из-за женитьбы, из-за жены? Ну, если так, то мы с тобой, Кимка, давай поостережемся жениться, а?
— Идет! — засмеялся Ким. — Да здравствует пролетарий-холостяк! Ему терять нечего, даже собственных семейных уз…
— А то женишься и тоже — голову под крылышко, тоже начнешь кланяться и гнуться там, где надо стоять прямо, как штык! — убежденно заявил Гена и, подумав, добавил: — Нет, я сейчас же побегу, разыщу этого Кузова…
— Почему непременно сейчас? Можно и завтра…
— Нет, завтра пыл поостынет, а нынче еще разогрет мотор — будет ходче на оборотах!
Снова оставшись один, Ким долго и тепло думал о друге. Теперь он с особой остротой понял, как щедра была к нему судьба, когда по приезде в город столкнула именно с этим рабочим парнем. А ведь могла подсунуть в дружки и рвачей вроде Кузова, и пьянчуг да хулиганов вроде этих юнцов, что угостили его свинчаткой…
Как различно живут люди в одних и тех же условиях, как различно действуют при одних и тех же обстоятельствах.
Ким припомнил рассказы Гены Игнатова о его детстве.
Родился Гена в деревне на берегу Вычегды, в большой семье — был седьмым, да еще после него две девочки на белый свет попросились. Отец работал в колхозной кузнице, да и поныне, как говорит Генка, не уступил своего поста у наковальни.
Мальчишки, мелюзга из их семьи, едва вставши на ноги, постоянно толклись в кузнице: то раздували мехи — покачивали, сопя, — то маленькими молоточками ковали гвозди и зубья для бороны. С детских ногтей, конечно, не сходили синие отметины, и кожа частенько бывала в волдырях ожогов, но радость приобщения к труду была выше боли… Отец всячески поощрял ребячье усердие. Сам он, по словам Генки, был трудолюбив и искусен в своем ремесле. Мальчики сызмальства примечали, что люди на селе уважают отца, и каждое слово похвалы такого родителя было для них великой наградой.
Никто из братьев не изменил детскому увлечению, все избрали для себя достойные мужские профессии: двое, как и отец, пошли в кузнецы, двое стали трактористами, один шофер, а Гена с еще одним братаном слесарят. И все работают знатно, четверо уже носят на лацканах ордена и медали, в их числе Генка — с «Трудовой Славой», пока третьей степени.
И во всем остальном передовой парень.
Чья моторная лодка вихрем, обгоняя всех, носится по Вычегде от ледохода до ледостава? Конечно же, Генкина. Это они с Кимом всю зиму совершенствовали моторку. Рулевое управление вынесли в нос, снабдили штурвальным колесом, регулятором подачи газа. После такой реконструкции куда приятней летать по рекам — грохот мотора не лезет в уши, остается за кормой, и меньше опасности напороться на топляк…
Умный парень, ничего не скажешь, на все его хватает.
Иногда Киму кажется, что Генке известен некий секрет — что он с самого детства знает не только плоть, но и душу всякого железа.
Большие дизели, которые собирала бригада Гены Игнатова, шли на вооружение лесной промышленности не только Коми республики, но и других таежных хозяйств, вплоть до Сибири. Его бригада одной из первых начала выдавать продукцию такого качества, что не было ни одного случая рекламации, — и вскоре завод получил право ставить на свои дизели заветный пятиугольный знак.
Поначалу не всем Генкина дотошность пришлась по нраву, — были и в бригаде разговорчики: мы, мол, чистим, лакируем, а другие тяп-ляп работают, однако денежки одинаково идут…
— Да такие деньги жгли бы мне руку, как несмазанный поршень! — отвечал Геннадий ворчунам. — А кому не нравится — вали из бригады…
Но пока не было случая, чтобы кто-нибудь покинул бригаду Игнатова.
На работу самого бригадира любо-дорого было смотреть. Его некрупные, но ловкие руки, казалось, сливались с инструментами, деталями. Когда он выполнял наиболее тонкую работу — скажем, регулировал клапаны, — пальцы прикасались к металлу нежно, они будто беседовали с крошечными деталями, советовали, как им приместиться поудачней.
Гена Игнатов хорошо знал все типы дизелей. Мог сказать безошибочно и не заглядывая в справочники, у какой машины сколько цилиндров, сколько лошадиных сил. Мог любой двигатель разобрать и собрать, первым замечал малейшую неисправность. Он был влюблен в добротную технику, чтил дизельные моторы за то, что мощны, не капризны, не привередливы в выборе горючего — могут лопать не бензин, а солярку…
Пожалуй, и Генке пошла не во вред встреча и дружба с Кимом: он стал больше читать, приохотился к книгам, начал собирать новинки из серии «Жизнь замечательных людей». А Ким, живя и работая бок о бок с Геной Игнатовым, заметно менялся в характере: делался сдержанней, терпеливей в работе, хотя некоторая необузданность и вспыльчивость нрава порой еще давали себя знать.
Увлечения их тоже были различны. Геннадий мог день-деньской сидеть с удочкой, поглядывая на поплавок. А Киму — только бы шастать по лесу с ружьем. Но и тут они многое переняли друг у друга: вместе покачивались в лодке на бездонных омутах верховьев Вычегды, из одного котелка хлебали пахнущую дымком уху и вместе спали у таежной нодьи в ожидании поры тетеревиного токованья…
Вот здесь-то, на рыбалке, прошлым летом и осенила их одна изобретательская идея.
Они уже были в пути — лодка стрелой летела по плесам, — а неотвязные думы преследовали их. Месяц был на исходе, но план завода по выпуску двигателей находился под угрозой: не хватало деталей для поршневых систем дизельных блоков. Даже прохладный встречный ветер не мог развеять Генкиной угрюмости…
Их ночлег был в устье речки Таш. Когда, покончив с ухой, лежали у костра и глядели на спокойную гладь реки, сам собой возник такой разговор.
— Река, видишь, течет себе и течет — не изнашивается небось, как наши поршни, — сказал Геннадий.
— Сама вода, конечно, не изнашивается, зато берега разрушаются…
— Берега, положим, можно укрепить, чтобы их меньше грызло. А вот как быть с поршнями?
— Точно так же! — оживился Ким. — Почему коленчатые валы мы реставрируем, а поршни — нет?
— Ну, сравнил…
— А что, разве это невозможно? — Ким все более загорался блеснувшей идеей. — Сейчас все устаревшие поршни обычно идут в железный лом. Но ведь когда-то туда же выбрасывали и валы… Что, если попробовать?
— Едва ли на это пойдет дирекция. Поставишь такие поршни, а дизель и разлетится в работе. Что тогда?
— Надо сперва подтвердить расчетами, что не разлетится. Убедить дирекцию цифрами.
— Ну и ну, Кимка! А ведь это, действительно, гениальная идея… Неужели вправду можно будет продлить век поршням? Тогда бы… Пожалуй, подсчитать все экономические и производственные выгоды от такого рацпредложения даже трудней, чем сделать самим расчеты по поршням!
Но и по поршням они долго бились над расчетами. Не хватало знаний по сопротивлению материалов, и они обратились за помощью к мастеру Кузовкину. Молодой инженер поначалу недоверчиво отнесся к их идее, но, вникнув, загорелся сам: хорошая придумка!
Сообща они в короткий срок обосновали идею нужными расчетами, в порядке эксперимента обновили несколько поршней и тщательно испытали их. Дирекция завода приняла решение: новшество принять и широко внедрить в производство. Трем авторам объявить благодарность и выдать денежную премию.
Когда дизели, собранные на обновленных поршнях, ушли с завода, их взяли под особый контроль. Но рекламаций не было: двигатели работали отлично, не вызывали нареканий.
Имена молодых рационализаторов сделались известными на заводе.
И эта сообща заслуженная слава еще больше укрепила дружбу Геннадия Игнатова и Кима Коткова.