Тропинка в зимнем городе

29

Когда она выбежала из комнаты общежития, единственным желанием было: скорее добраться домой и там наплакаться всласть. А еще — плюнуть на эту неблагодарную и тяжкую профессию газетчика, может быть и вообще расстаться со специальностью словесника — что ж, бывают ошибки в выборе! — и наняться на какую-нибудь работу, которая приносит только пользу и дарит безусловную радость: скажем, пойти работать в питомник, выращивать цветы, ягодники, стелющиеся северные яблоньки — и умиротворенно радоваться плодам своих рук.

«Вот напасть! — злилась и горевала Светлана. — И кто меня уверил, что я в состоянии разбираться в загадках человеческой души, в сложностях общественных отношений? Сумку попытались отнять — вот и творческий импульс… А какого молодца выбрала в герои! Спаситель — благодетель, светлая личность… а он-то и смешал мне все карты. Весь сюжет очерка перевернул шиворот-навыворот… Ох уж эти мужчины, ненадежный и каверзный народец!»

Но, вопреки намерениям, она пошла не к себе домой, а к Рудольфу и Кате. Сказав несколько утешительных слов расстроенной подруге, уединилась с коллегой, потребовала подробных объяснений.

— Да-а, — почесал тот в затылке, — здорово же мы обмыли рацпредложение Кима…

— Здорово, куда здоровее… Но почему вместе с Кимом не попал в вытрезвитель и ты? — спросила напрямик она. — Не то чтобы я тебе зла хотела, но все же… почему ты бросил товарища одного?

— Не помню, Светочка, ей-богу… — старался разжалобить ее Рудольф.

— Значит, ничего не помнишь? Но дать деру все-таки сообразил!

— В таких случаях не голова, а ноги соображают, куда им лучше нестись…

— Но попробуй восстановить в памяти, как было дело: если бы ты не убежал, тебя тоже забрали бы в милицию? За что именно?

Рудольф задумался, потом сказал:

— Понимаешь ли, Светик, у меня сложилось впечатление, что этот разъяренный мужик вязался не к нам обоим, а именно к Киму — будто на него зуб имел… Собственно, я потому и пустился наутек, что понял: ко мне у него никаких особых претензий… Сознаю и раскаиваюсь, что поступок малодушный, но это я теперь сознаю, а тогда не сознавал — ноги сами думали…

— Хорош гусь!

Утром она направилась в горотдел милиции.

Капитан Петухов, участвовавший в разборе дела о несовершеннолетних хулиганах, уже знал о случившемся. Причем знал он об этом со слов Пантелеймона Михайловича Кызродева.

— А вы не допускаете, что эта версия может оказаться… ну, несколько пристрастной? — спросила она.

— Видите ли, протокол составлен по всей форме. Дело доложено начальству. Есть распоряжение передать его в прокуратуру.

— И по этому делу человека могут посадить?

— Могут, — подтвердил, отведя взгляд, Петухов.

— Я бы хотела поговорить с вашим начальником, полковником… Михаилом Андреевичем. Он меня знает, мы беседовали недавно…

— Полковник только завтра вернется из служебной командировки.

— Значит, завтра… Ну, а вы сами, Григорий Николаевич, верите в то, что произошло? Точней — у вас нет никаких сомнений по поводу того, что для Кызродева столь быстро представился удобный случай расправиться с рабочим парнем, схватившим его кровного сына на ночном разбое?

— Не скрою: несколько озадачен… и сам нахожусь в ситуации довольно сложной, поскольку давал о Коткове очень лестную характеристику, когда мы готовились к общественному суду…

— И не согрешили против истины, уверяю вас.

— Любопытно было бы узнать, как относятся на заводе к случившемуся с Котковым, — сказал Петухов, в тоне его была крайняя осторожность, скорей намек, чем совет.

— Я обязательно пойду на завод. Мне очень горько, что затея с моим очерком продолжилась так неожиданно и нелепо… но тем более я теперь чувствую себя в ответе за все и за всех его героев! — твердо сказала Светлана. — Григорий Николаевич, извините, но я позволю себе еще один вопрос… а есть ли какие-нибудь причины, ну, скажем, инструкции, которые не позволяют… короче говоря я бы хотела, чтобы вы побывали на заводе вместе со мной. Это возможно?

— Да. Поскольку я сам улавливаю в случае с Котковым продолжение того дела, которым мы занимались прежде вместе с вами. Знаете, вообще, наша милицейская работа характерна тем, что почти никогда не позволяет поставить на деле последнюю точку: ведь жизнь продолжается, и судьба любого человека тоже имеет продолжение — хорошее или плохое…

— Мне очень приятно слышать то, что вы говорите, Григорий Николаевич. Знаете, я так и представляла себе вашу работу — на уровне человековедения. Нет, я не шучу, иначе и не обращалась бы в милицию… ну, тогда. И теперь тоже. — Она помолчала, нахмурив брови. — Но все ли из ваших сослуживцев так же, как вы, уважают свою профессию?

— Не знаю, за всех отвечать не берусь, — капитан, несомненно, догадался, кого имеет в виду посетительница, и намеренно ушел от прямого ответа.

Прежде всего следовало зайти к секретарю парткома механического завода, с которым Света уже была знакома.

Этот коренастый, чуть полноватый, но подвижный светловолосый человек, говорили, раньше работал в обкоме партии. На завод попросился сам. При первой встрече Светлана, пользуясь правом журналиста, задала вопрос Вилю Николаевичу: почему он это сделал? «Люблю, когда вокруг бурлит народ. Привык, наверное, еще с тех пор, когда сам работал на производстве, был комсомольским заводилой…» — ответил он, широко улыбаясь.

Сегодня предстояло задавать совсем другие вопросы, которые ни ей, ни собеседнику, ни капитану Петухову не могли доставить радости.

— Знаю, знаю… — сказал Виль Николаевич, едва посетители заикнулись о причине визита. — Мне уже звонили из милиции. Поверите ли, будто током дернуло… Чтобы Ким Котков натворил такое! Ведь мы его собирались в партию принимать… Да если уж на то пошло, мне просто дорог этот парень — я искренне любил его!

— Интересно — за что? — ухватилась Светлана за это признание.

— За что?.. Да хотя бы за то, что человек он окрыленный. Не зарывается носом в землю, в мелочные интересы и заботы, как некоторые, а тянется вверх, к свету! Ну, как бы получше вам объяснить… Он всем своим складом человек ясный, солнечный! Сердце его жаждет настоящей жизни — деятельной, страстной. Еще с комсомола верю в таких… К тому же — и руки у него золотые, — Виль Николаевич не скрывал волнения. — Или возьмите недавние события: разве человек, живущий, как крот, решился бы, не задумываясь, броситься на защиту девушки от целой оравы хулиганья — вас защищать, Светлана Николаевна? И парнишку вон этого, Юра, взял в свою бригаду, чтобы уберечь его от дурной компании. Мастер сперва и близко подпускать не хотел Юркина — мне, мол, план выполнять надо, а не шпану нянчить. Так они — Ким и Геннадий Игнатов — ко мне пришли: «Это дело государственной важности — такого паренька поставить на ноги…»

— Я не знала, что пришлось обращаться к вам по этому поводу, — удивилась Света.

— В том-то и дело, что пришлось! Работает теперь парнишка.

— Виль Николаевич, — подал голос молчавший пока Петухов, — если бы вы были народным судьей и вам, предположим, выпал долг принимать решение по делу Коткова, — каков был бы этот приговор?

— Приговор? — парторг задумался. — Я бы сбегал в ближний лесок, срезал там гибкую смородиновую хворостину — да и жучил бы его, дурака, пока та хворостина не измочалилась… Вот бы каков был мой приговор!

— М-да… но я что-то не припомню подобного казуса в нашей судебной практике, — усмехнулся капитан.

В цехе, где работал Ким, Света бывала и раньше. И когда попала сюда впервые, испугалась даже, словно очутилась вдруг в чреве гигантского мотора, полного скрежета и гула, — и сама себе показалась совсем маленькой и беспомощной.

Это было огромное помещение, где царил металл. Он холодно сверкал гладкими щеками поршней и крутыми изломами коленчатых валов; он плелся кружевом распределительных систем, нависал тяжестью блоков и кранов; он издавал звон и даже пел, перемещаясь со станка на станок, из одних рук в другие, покуда не оборачивался наконец мощным тракторным двигателем…

С одним из людей, владеющих этим металлом, неожиданно скрестились ее пути. И вот забота об этом человеке вновь привела ее сюда, в цех…

Вместе с капитаном Петуховым они подошли к пожилому слесарю, назвавшемуся коротко Петровичем — меня, мол, все так зовут. Спросили, что думает о Киме.

— Котков?! — вскипел он, не дождавшись даже конца вопроса. — Да вы хоть знаете, что он натворил? Позор! Гнать надо таких, гнать в шею… Когда меня самого разбирали в цехе за прогул, он из себя праведника корчил — принципиальный больно! В чужом глазу, как говорится, соринку видит, а в своем…

Заслышав эту речь, подошла девушка, сама представилась: Роза Ладанова, комсорг.

— А сильно тебя, Петрович, проняла критика! На дольше бы хватило… — сказала она. — А что касается Кима Коткова… когда я думаю о нем, мне вспоминается диспут в заводском клубе на тему «Герой нашего времени», проводили мы зимой, а комсомольцы до сих пор обсуждают и спорят об этом. Доклад поручили Киму — ждали, ну вот, как обычно, перепишет страничку оттуда, страничку отсюда… а он — всё будто из самого сердца! Сразу видно стало, что человек и сам задумывается — каким нужно быть. Кто вправе нынче считаться героем своего времени? И не то что он себя выставлял в такие герои, предлагал свою кандидатуру — нет, за такое бахвальство у нас бы на смех подняли, заклевали шуточками… А тут слушали, замерев: потому что поняли — он всерьез думает над этим, мыслит… Правильный парень. В обиду его не дадим.

Молодая лаборантка со смазливым личиком только фыркнула сердито, заслышав имя.

— Котков? Знаю, как не знать… Больно высоко себя ставит, никого вокруг не замечает… Проштрафился? Ну, и поделом, если накажут, собьют спесь…

— Видите, Светлана Николаевна, и среди чувствительного пола встречаются жестокие сердца, — рассмеялся, отойдя, капитан Петухов. — Крепко же он досадил этой красавице…

— Вы так думаете? — насторожилась она.

Следующий разговор был со старым фрезеровщиком Мусановым. Пригладив на темени поредевшие волосы, он сказал:

— Раньше я Коткова близко не знал, только по работе. Но после того случая… ну, когда вышла схватка с хулиганами, которых обсуждали в клубе, — тут он для меня по-новому открылся. И хоть здесь, хоть где в ином месте заявлю одно: не может совершить дурного поступка такой смелый, такой чуткий к чужой беде человек. Не может — и все!

— Ну, не скажи, — возразил мастер Кузовкин, возникший вдруг рядом. — Этого следовало ожидать. Они с бригадиром Игнатовым вечно лезут в спор с руководящим звеном — например, со мной. То одно их не устраивает, то другое… Что же это за дисциплина? Вот и пожалуйста: сперва с мастером пререкается, а потом с милицией… Нету дыма без огня!

Светлана и Петухов хотели подойти и к ребятам из бригады Игнатова. Но потом решили, что не надо — уж те наперед ясно, что скажут.

Лишь издали понаблюдали, как сноровисто работали парни подле двух сияющих гладким металлом и свежей смазкой двигателей. Лешка, Анатолий и Юр — все в одинаковых комбинезонах и беретах — скрепляли крупными болтами картер и блоки. А Гена с Кимом колдовали над газораспределительной системой, соединяли топливный насос. Двигатели были огромны, в человеческий рост, и даже с виду неимоверно тяжелы.