Дом у реки

— Почему, по-твоему, он ушел? — спрашивает Марго едва слышно. — Ты не замечала его, как не замечала всех нас. Разумеется, он бросился в объятия первой женщины, что проявила к нему хоть толику внимания. Тебе же было интереснее жить в своем выдуманном мире… с твоей дурацкой героиней… чем с кем-либо из нас.

— Вот почему ты это сделала? — мягко спрашивает Кит. — Чтобы наказать меня? Ты винила меня за то, что твой отец оставил нас?

Лицо Марго краснеет.

— Ты никогда не поймешь, потому что тебе всегда было плевать на все, кроме твоей работы. Мы могли жить по-другому. Разве ты не помнишь, сколько раз забывала о наших прогулках, сколько пропустила субботников… школьную постановку?

Кит неверяще смотрит на Марго:

— Так дело в том, что я пропускала школьные субботники… Не пришла на постановку? — хрипло смеется, увидев, как Марго опустила голову. — Ты наказала меня за пару вот таких пропусков? О, Марго. Повзрослей. Мне жаль, что мы с твоим отцом расстались. Поверь, никто не жалеет об этом больше, чем я. Но ты была не единственным подростком, чьи родители расстались.

— Я знаю, — говорит Марго и тяжело опускается на стул. — Дело не в этом… ты никогда… никто никогда… Когда я пыталась поговорить… Ты…

Кит с удивлением замечает, как дочь закусила губу и слеза покатилась по ее щеке. Марго прячет лицо в ладонях, словно не хочет, чтобы мать заметила ее чувства. Перед глазами Кит зазмеилась татуировка, и среди ее черных стеблей она замечает то, что прежде ускользнуло от ее внимания: маленькое черное сердце на сгибе локтя. Черное сердце. Как иронично.

«Когда я пыталась поговорить». Кит хмурится, пытаясь вспомнить времена, когда Марго еще хотела с ней говорить. Она смогла отыскать в памяти тот год, то ужасное время, когда Тед собрал вещи и покинул Уиндфолз. Да, она справилась с этим не лучшим образом, с головой уйдя в книгу, все силы сосредоточив на последней истории Торы Рейвенстоун. Но Марго, пытающаяся с ней поговорить… нет, такого она вспомнить не могла.

В тот год их обычная любящая девочка — да, немного более склонная к драме, чем Ева или Люси, чуть более ранимая и непокорная, но неизменно добрая и солнечная — вдруг в мгновение ока превратилась в типичного замкнутого подростка. Кит помнила темные волосы, занавешивавшие лицо, то, как ее дочь скользила по дому, точно безмолвная тень, всегда в наушниках. Помнила, как вечерами слышала лишь приглушенное «доброй ночи» из-за запертой двери ее комнаты. Она не хотела, чтобы ее беспокоили — трогали — видели. Это она возвела стену между ними, не Кит.

Марго изменилась примерно тогда же, когда Тед оставил их, — нестабильная подростковая психика под воздействием гормонов была окончательно сломана уходом отца. Не бывает правильного времени, чтобы оставить семью, но в случае с Марго это был, пожалуй, худший из возможных вариантов. И каждый раз, когда Кит пыталась поднять тему этого разрыва, Марго закрывалась, точно устрица в раковине. Дочь была несправедлива, считая иначе. К тому же у кого только родители не разводятся. Разумеется, было непросто — им всем, — и, возможно, Марго и правда пришлось тяжелее прочих, в пятнадцать лет она единственная из трех дочерей еще жила с родителями, но ее это не оправдывало. Не оправдывало ее поступок.

За спиной шумит кипящая кастрюля. Кит оборачивается, чтобы убавить огонь и вытереть выплеснувшуюся воду.

— Что ж, прости, я была ужасной матерью, — говорит она через секунду, вновь поворачиваясь к Марго. — Прости, что так подвела тебя. Прости, что пропустила пару школьных мероприятий и разрушила этим всю твою жизнь.

Марго вскакивает так быстро, что стул с грохочет по полу.

— Можешь как хочешь выворачивать эту историю, мама, но правда заключается в том, что ты была слишком слепа и не замечала того, что происходило прямо у тебя под носом.

Кит не сдерживает улыбки.

— Я не была слепа, милая. Это все мультиперспективность. Одни и те же события с разных точек зрения.

— Прибереги свои литературные приемчики для кого-то другого. — В глазах у Марго холод. — Это ничего не меняет.

— Да. Ты права, — соглашается Кит, — это ничего не меняет. И это не вернет того, что ты сознательно уничтожила.

Из Марго словно выбили весь воздух, она долго смотрит на мать, эмоции на ее лице быстро сменяют одна другую: шок, злость, печаль.

— Прости, — говорит наконец она. — Ладно? Прости меня за все.

Глядя на Марго, Кит чувствует, как что-то внутри рушится, точно песчаный замок, смытый волной. Она пытается подавить желание обнять дочь, потому что совершенно не представляет, как та отреагирует.

— Поговори со мной, — говорит она мягко, — объясни мне, Марго. Почему ты это сделала? Помоги мне понять, за что ты хотела заставить меня так страдать.

— Я… я… — Марго мучительно пытается подобрать слова, но закрывает глаза. — Я не… Я не могу.

Кит почти физически чувствует боль, глядя на то, как борется сама с собой ее младшая дочь. Она отчаянно хочет, чтобы та сказала ей хоть что-то, но Марго делает глубокий вздох, и когда снова открывает глаза, лицо ее как будто скрывается за непроницаемой маской.

— Как это может быть извинением, — говорит Кит, пытаясь подтолкнуть дочь к откровенности, если ты не можешь объяснить причину своего поступка.

Марго пожимает плечами и опускает взгляд, и эта поза мгновенно вызывает в голове Кит давний образ шестнадцатилетней дочери. «Что? — хотела закричать она. — Что случилось с тобой тогда, что тебя так изменило?» Но вместо этого она просто смотрит на дочь. Затем тяжело вздыхает:

— Хорошо. Пусть будет по-твоему. Следующие несколько дней нам предстоит провести под одной крышей. Об одном прошу тебя: не испорть праздник сестры.

Марго кивает:

— Как я уже говорила, я здесь ради Люси. И уеду прежде, чем ты успеешь что-то заметить. — Она смотрит на нарезанный базилик. — Думаю, я не буду ужинать, — добавляет она тихо, — аппетит пропал.

Кит не пытается ее остановить и просто молча ждет, слушая шаги Марго на лестнице. После чего заново наполняет свой бокал. Одновременно со стуком двери в спальню она делает долгий глоток, берет деревянную ложку и перемешивает спагетти, подцепив одну для пробы, выливает воду из кастрюли, добавляет масло и травы, которые нарезала Марго, кедровые орешки и тертый сыр, выкладывает готовое блюдо на тарелку и относит его к обеденному столу.

Тишина сгущается, пока она ест, сердце постепенно успокаивается и уже не стучит так гулко. Именно этого она и опасалась: что следом за Марго в дом вернется ее мрачное настроение. Она надеялась, что время смягчило ее обозленную, непознаваемую дочь, но Марго вернулась во всей своей красе, полная возмущения и быстро закипающего гнева. Кит не нравилось, что это так сильно отзывается в ней. Боль от одного воспоминания о горе, что принесла ей Марго, оказалась все так же сильна. Ее сводило с ума то, что она и на шаг не приблизилась к пониманию причин произошедшего. Какую пользу может принести извинение, если оно было сделано под давлением да еще и без какого-либо объяснения.

Вскоре Кит понимает, что тоже потеряла аппетит. Отталкивает тарелку в сторону, вываливает остатки спагетти в мусорное ведро и моет посуду. Одна кастрюля. Одна деревянная ложка. Одна тарелка. Одиночество, отраженное в единичных предметах, проходящих через ее руки. На кухню заглядывает кот и призывно мяукает, ластясь к ее ногам. Бросив горсть корма в миску, она гладит его старую голову, он принимается неспешно есть.

Конечно, так было не всегда. Она помнила времена, когда девочки еще были маленькими. Когда они с Тедом все еще были вместе, и дни проходили в бесконечном хаосе, отвлекающем и разлаженном, и ей никогда не хватало времени на себя и собственные мысли. Помнила ту совсем далекую пору, еще до рождения девочек, когда они с Тедом были вдвоем, как весело и беззаботно они проходили через первые годы отношений, не обращая внимания на трудности, обустраиваясь в этом доме, пока Тед работал над пьесами, а Кит с оптимизмом смотрела в будущее.

Как странно, что именно она теперь живет в Уиндфолзе одна… И именно она теперь работает за столом в его кабинете в башенке. Она стоит у окна в кухне, глядя на яблони, окрашенные закатным солнцем. Через два дня состоится свадьба Люси.

Люси. Выходит замуж. Кит несколько секунд пробует эту мысль на вкус, пытаясь понять, какие чувства та вызывает. Когда Люси поделилась с ней своим внезапным планом, она забормотала, уверяя, что, конечно, все можно провести здесь, в Уиндфолзе, и да, все приедут, да, возможно, даже Марго. Она согласилась, что все будет хорошо. И только сейчас поняла, что тогда не полностью осознавала реальность происходящего. Что милая светловолосая малышка, сидящая на детском стуле и стучащая по подносу, во всю силу легких выкрикивая какую-то детскую нелепицу, та длинноногая девчушка со спутанными волосами, прыгающая в саду, та расслабленная девушка, едва сдающая экзамены, но способная дать фору любому на баскетбольном поле или катке, девочка, ставшая женщиной, объехавшая весь мир и открывшая собственное дело, — она выросла и теперь выходит замуж. И превращение это оказалось столь ошеломительным, словно кто-то нажал на кнопку быстрой перемотки.

Так много всего изменилось, все три девочки уже взрослые, Ева стала матерью, Люси выходит замуж, а Марго занимается бог знает чем в своем Добровольном изгнании. Стоя у окна кухни, она поражалась еще одному витку времени: так странно накладывалась женщина за пятьдесят, которой она стала, на прошлую себя, стоящую на этом же самом месте и глядящую на тот же самый вид из окна, который был, когда Тед и суетливый агент по недвижимости нависали над ней с обеих сторон Эти два образа соединились, слились в гармонии, словно две точки по краям сложенного пополам листа бумаги. Она закрыла глаза. «Это то самое место, — сказала она ему тогда, — я чувствую это».

Вспомнив те слова, она почти чувствует объятия Теда, тепло его дыхания на шее. Она хочет задержать их подольше, почувствовать его присутствие за спиной, вспомнить, как он держит ее руки в своих и как оба они держат в руках их общее будущее, о котором мечтали. Каким ненадежным оно оказалось. Каким хрупким. Ох, Тед, это ведь должно было быть то самое место.

Она открывает глаза. Солнце уже село, и из потемневшего окна на нее смотрит ее собственное отражение. Развернувшись, она выходит из кухни, поднимается по скрипучей лестнице к своей спальне. Под дверью комнаты Марго видна полоска света. Она замирает, чувствуя, как переполняют грудь вина и тоска, думает, а не постучать ли в дверь. Там слышится движение, шаги, быстрый скрежет молнии на джинсах. Несколько тяжелых предметов — книг, возможно — падают на пол. Некоторое время слышно, как дочь копается в вещах, затем скрипит кровать. Кит думает обо всем, что они так и не сказали друг другу, обо всех потерянных словах, и, вздохнув, идет дальше по коридору к своей комнате.

Скинув одежду, она замечает мелкого серого паучка, обосновавшегося в дальнем углу. Каждый день на протяжении этой недели она смотрит, как тот ткет свою паутину, сплетая серебряные нити в сложный узор. Ева, всегда такая прилежная и аккуратная, уже давно избавилась бы от него, сбросив за окно полотенцем или метлой, но Кит находит какое-то спокойствие в этом существе. Ей нравится смотреть за его спокойной, методичной работой, за тем, как растет круглая паутина. Это дает ей какую-то надежду в связи с ее собственным застопорившимся делом. Медленное, но верное выстраивание слов, которым она раньше занималась, сплетение их в собственный особый узор.