Дом у реки

34

Люси лежит возле похрапывающего во сне Тома. Тусклый свет раннего утра расползается по комнате. Она знает, что тоже должна поспать. Ее тело не будет благодарно этой бессоннице, но все бесполезно. Радостная вечеринка до сих пор пульсирует адреналином в ее венах, но ее перекрывает ужас откровенного рассказа Марго, фрагменты которого всплывают в ее голове. Услышав крик черного дрозда за окном, Люси сдается и выскальзывает из-под одеяла.

Она натягивает угги, плотно укутывается в шерстяной кардиган поверх пижамы. Где-то в животе тупо пульсирует привычная боль. Она уже не обращает на нее никакого внимания.

В доме разлита тишина и спокойствие, точно в лесу, по которому прокатилась буря. В гостиной какой-то свадебный гость притулился под пледом, видны только его босые ноги, свисающие с дивана, и слышен мягкий храп. На кухне полный кавардак. Длинный дубовый стол завален пустыми винными бутылками, грязными бокалами и тарелками с недоеденным сыром. Колесо сыра бри, которое никто не догадался убрать в холодильник, медленно тает, превращаясь в вязкую лужу. Гроздь винограда заветрилась и покоричневела. Пепельница завалена окурками. Люси смотрит на эти признаки удавшейся вечеринки с тихим торжеством и выходит на крыльцо, залитое утренним светом. Ей нужно побыть одной, прежде чем приступить к уборке.

Воздух, яркий и чистый, уже дышит осенью, над рекой стелется туман и скрывает ее из виду. Она идет по саду, мимо тлеющих остатков костра, мимо шатра, обмякшего от влаги, бутылки из-под шампанского, брошенной в траве, сквозь аромат упавших на землю яблок. Ее пижама впитывает утреннюю росу.

Где-то наверху снова кричит черный дрозд. Не он ли своим криком поднял ее с кровати и заставил выйти сюда? Она плотнее закутывается в кардиган и идет к дереву, упавшему возле ручья. Она садится на него и видит пять букв — К. Т. Е. Л. М., вырезанных на стволе старой яблони. Пять букв, подтверждающих присутствие их семьи на этом холме, в этом пейзаже. Она пытается представить эти инициалы без буквы «Л», как будто стирает себя из реальности, и тяжело сглатывает.

Ее взгляд вновь возвращается к дому на самой вершине холма, залитому утренним светом. Их семейному гнезду, месту хаоса и печали, но и любви, и безопасности. По крайней мере, она всегда думала о нем именно так. Но откровенный рассказ Марго, который они с Евой услышали всего несколько часов назад, потряс ее до глубины души. Как же сестра столько лет носила бремя этой жуткой тайны? Почему никто из них так и не увидел, через что ей пришлось пройти, что ей пришлось пережить — как физически, так и морально? Почему никому из них не пришло в голову взглянуть на нее повнимательней, копнуть чуть глубже? Как же быстро они истолковали все случившееся как подростковый бунт. И поскольку Марго возвела вокруг себя непроницаемые стены, они все позволили ей ускользнуть от них. Они отвернулись. Люси чувствует, как ее затопляет стыд за то, что она все пропустила и не смогла вовремя прийти на помощь.

Она вспоминает выражение лица Марго, когда та, лежа между сестрами, смотрела на угасающее пламя костра и рассказывала им об изнасиловании и о ребенке, которого она втайне ото всех носила девять месяцев. Она вспоминает слезы Марго, когда та рассказывала им о родах. Он просто уснул, говорила она. Ей хотелось так думать. Она сказала, что он не издал ни звука. Синий младенец с пуповиной, обернутой вокруг шеи.

— Что ты сделала? — спросила Люси, страшась ответа.

Марго, закрыв глаза, долго молчала.

— Я не могла прикоснуться к нему, — ответила она после долгой паузы. — Но не могла и не прикоснуться. Я отнесла его к реке. Я почти ничего не соображала.

«Его». От одного этого слова Люси только усилием воли заставила себя не расплакаться.

— У тебя был шок, — мягко проговорила Ева и взяла Марго за руку. — Расскажи, что было дальше.

И она рассказала, что сначала собиралась спрятать ребенка в реке.

— Я просто хотела, чтобы он исчез. Думала, он просто уплывет. Исчезнет. Но когда подошла к воде, не смогла. Мне показалось это неправильным. Вода была слишком холодной, и я не смогла опустить его туда.

Люси закрыла глаза, чтобы сдержать слезы. А Марго рассказывала, как она голыми руками копала могилку на берегу, впиваясь ногтями в землю.

— Под мостом. Там земля мягче. А в тени темно и тихо. Мне казалось, что там он будет… в безопасности… — Она все-таки сорвалась и зарыдала. — Я знаю, все это было неправильно, но я совсем не понимала, что нужно делать.

Она рассказала им, как возвращалась домой и как, свернув с тропинки, увидела студию — место, где все и произошло. Каково ей было смотреть на это старое яблочное хранилище, которое чернело в темноте. И вот тут Люси поняла, почему Марго так поступила. Наверняка она бы сделала то же самое.

Люси думает о том, что пережила ее сестра, и чувствует всепоглощающую печаль. Поймет ли ее Кит? Скорее всего, да, поймет и простит, если Марго все-таки сможет рассказать ей об этом.

На вечеринке, когда все постепенно узнали о болезни, Люси то и дело слышала: ты такая храбрая, ты такая сильная. Это она-то храбрая? Она совсем не чувствует этого. Она просто шаг за шагом идет дальше. А что еще можно сделать? По настоящему храбрая — Марго. Это она столько лет носила в себе боль и стыд. И молча жила со своей тайной.

А теперь она видит: каждый из них носит в себе боль. Кит потеряла Теда, свою единственную любовь. Брак Евы вот-вот рухнет. Сама Люси больна. Марго живет со своим жутким прошлым. Все они храбрые. Они продолжают жить — и в этом их сила. Марго — яркий пример тому. Люси надеется, что теперь, когда сестра смогла рассказать им о том, что произошло с ней, она найдет способ разрушить стены, которые возвела вокруг себя, за которыми спряталась от всех и вся. И если она найдет в себе силы и все-таки расскажет все Кит, возможно, их отношения наконец наладятся.

В верхней части сада появляется фигура и идет к ней по высокой траве.

— Не хочу тебе мешать, — говорит Сибелла, приблизившись. — Я просто пришла помочь с уборкой, но услышала, как ты выходишь из дома. — Она протягивает Люси плед. — Подумала, что тебе точно не помешает. Не простудись.

— Теперь так будет всегда? — спрашивает Люси, принимая плед. — Одеяло, чай и сочувствие?

Сибелла улыбается:

— Бери, пока дают. А в качестве альтернативы — на тебе мытье посуды.

— Спасибо.

— Пока оставлю тебя.

И поворачивается, чтобы уйти, но вдруг Люси говорит срывающимся голосом:

— Я боюсь, Сибелла.

Она поворачивается, садится рядом на бревно и нежно кладет гладкую и успокаивающе теплую ладонь поверх руки Люси:

— Я знаю, любимая. Знаю.

— Я была так сосредоточена на вчерашней вечеринке, на этой грандиозной идее. Я думала, она принесет ощущение, что долг мой выполнен. И может быть, я даже буду спокойна. — Она тихо усмехается: — В какой-то степени так и есть. Я вышла замуж за Тома, и праздник был именно такой, как я и хотела. Собрались все, кого я хотела видеть. Я чувствовала себя такой счастливой и такой… — Люси пытается найти верное слово, — такой любимой. Но сегодня, — она пинает камень, лежащий на земле возле самых ее ног, — я в ярости. Я не могу ничего исправить. Совсем ничего. И я не могу избавить от боли ни себя, ни кого-то еще.

Сибелла смотрит куда-то вдаль.

— Это несправедливо, — соглашается она. — То, что ты сделала вчера, то, что ты показала всем, как сильно тебе хочется жить, жить здесь и сейчас… в этом и заключается настоящее мужество. И это вдохновляет.

Люси снова думает о Марго и чувствует, как по щеке катится слеза. И падает прямо на кардиган, расплываясь темным пятном.

— Мы можем крепко держать себя в руках. Мы можем выстроить вокруг себя крепкие стены и отделить себя от других. Но на самом деле я вижу, как сильно мы нуждаемся друг в друге.

Люси едва сдерживает слезы, снова представляя Марго, в полном одиночестве, в лесу, укачивающую своего мертвого ребенка. Через что она смогла пройти: родить его, принести на берег, голыми руками вырыть могилку — последний акт отчаяния — и похоронить это крошечное тельце под каменным мостом. И только река была ее молчаливым свидетелем.

Сибелла, не подозревая о мыслях Люси, крепко пожимает ее руку:

— Ты не можешь решить проблемы всех остальных, Люси. Ты и не обязана. Прости, если это прозвучит как непрошенный совет, но сейчас ты должна думать о том, что необходимо тебе, чтобы оставаться сильной.

— Разве это не эгоизм? — Люси пытается улыбнуться. — Мне кажется, кое-кто явно думает, что я из чистого эгоизма заставила всех собраться здесь вчера.

— Не думаю, что кто-то может назвать тебя эгоисткой, Люси. Праздник получился совершенно чудесным. Очень сердечным. Вся семья запомнит его именно таким. И будет помнить всегда, что бы ни случилось. Но ведь это еще не конец. Это точно не конец твоей истории. Ты здесь, ты жива. Так что живи дальше, Люси. Живи, сколько получится.

— Пока не умру, да? — она снова пытается улыбнуться.

— Конечно. Ведь каждый день — это подарок.

Сибелла оставляет ее, и в тишине к Люси возвращаются другие воспоминания. Как она танцевала с друзьями, а над головой мигали лампочки, как Хлоя и Мэй веселились со своим отцом, как Ева сидела невдалеке на тюке сена, положив голову на плечо Марго, как Эндрю протянул руку жене, приглашая ее на танец, как Тед и Кит сидели в шезлонгах и тихо о чем-то беседовали, а в небе над ними сияли звезды.

Она смотрит на сад и вновь останавливает взгляд на пяти буквах, вырезанных на стволе старой яблони. Вид их теперь приносит ей утешение. Любовь не проходит. Любовь, которую они питают друг к другу, останется, даже когда ее больше не будет.

Ветерок проносится в кронах деревьев и осыпает на землю медные листья. Шурша, они по спирали опускаются на землю. Лето уступает место осени. Люси смотрит, как один листочек падает в ручей и уплывает на его волнах к самой реке, становясь частью этого потока. Она улыбается и поворачивает лицо к солнцу, ощущая его тепло на своей щеке. Свет, заливающий долину, слишком красив. И она чувствует, как сдается — этой красоте, этой любви, этой боли, печали и радости жизни.

Что ей еще нужно сейчас? Вернуться к своей семье. Обнять мужа, поблагодарить всех за чудесный день. Но сначала, думает Люси, глядя вниз, в долину, она должна сделать кое-что еще.

Белесый туман собирается вокруг нее тонкой вуалью, пока она идет через сад к деревянным воротам, к реке. Вокруг стоит странная тишина. Как перед долгой разлукой, перед переходом в другой мир. Река бежит внизу долины бледно-серая, плоская, куда-то за горизонт, где сливается с таким же бледно-серым туманом, похожим на холст, устрашающе красивый и неподвижный. Люси ступает на причал и сбрасывает одежду. От прохладного воздуха по коже бегут мурашки. Стоя на самом краю, она смотрит вниз на гладкую и бледную, как разбавленное молоко, как матовое стекло воду. В тумане совсем не видно берегов, а деревья, растущие на них, смазаны так, будто какой-то художник вначале нарисовал их, но потом взял ластик и стер по краям, сравнял с белизной листа. Река молча ждет, чтобы принять ее в свои объятия.

Глубоко вздохнув, Люси ныряет, устремляясь к середине реки.