Плахта

Каждый день жарко топлю печь, ложусь на горячую лежанку и не могу согреться. Кожу печет, а внутри холодно. Ты знаешь, у меня ведь в Бородянке много друзей, и они такое рассказывают. К примеру, по улице шла девушка. Ей выпустили очередь в живот. Бедняжка упала, долго умирала, но даже близко к раненой не подпускали.

В примыкающей пятиэтажке обитали хорошие знакомые. Женщина — медсестра, ее муж и двое детей. Рядом в квартире — свекровь. Услышав приближающийся самолет, вся большая семья спустилась в подвал, и раздался удар. Подъезд опасно накренился. На выходе из подвала осталась щель. Медсестра сначала вытолкала пятнадцатилетнего сына, затем девятилетнюю дочь, далее — маму и свекровь. В этот момент дом окончательно рухнул. Родителей смогли достать и похоронить через месяц.

Недалеко от нас проживал учитель истории по имени Саша. Интересный молодой человек. Личная жизнь не сложилась, жил с мамой. Год назад похоронил отца. Когда по городу пошли танки и начались обстрелы, спустился на первый этаж, но не успел юркнуть в подвал. Так и остались в подъезде. С окончанием боя поднялся в квартиру, но от квартиры и след простыл. Сквозной снаряд.

Мы были очень дружны с соседями снизу. 1 марта они всем составом находились дома. Ровно в 14:00 раздался звонок, предупреждающий о скором авианалете: «Видите, по центральной улице идет колона танков? Стоит последней бронемашине пройти — начнется».

В чем были выскочили из квартиры и, сбегая вниз по этажам, барабанили во все двери, оповещая об опасности. Когда уже были в самом низу, прозвучала гигантская оплеуха. Женщину отбросило от стены, и она ушиблась головой. Кричала, как маленькая, а сын прижимал к себе и успокаивал: «Мамуля, чш-ш-ш». Было слышно, как борт разворачивается и облегчается новыми бомбами. Как царапает когтями тучи и рвет зубами небесный фатин. После — гнетущее безмолвие. Они выбрались на улицу и под домами пробрались на окраину. Два часа лежали у озера. Всюду — копоть, пламя, дым. Крик: «Помогите, женщине оторвало ногу!» Сочащиеся руины.

В ходе одного телефонного разговора тетя спросила у детей, за какими вещами они грустят больше всего. Невестка вспомнила обручальное кольцо, старший сын — новый костюм, надетый всего раз на церемонию награждения «Золоті руки країни». Младший горевал за выпускным альбомом. Когда дети поинтересовались у мамы, что у нее в казненном городе осталось самое важное, долго молчала, и в этом молчании отчетливо скулил солнечный ветер, частый гость их городка.

— Я хочу вернуться домой и увидеть на стенах вышитые картины, созданные ночами при свете полуслепой настольной лампы. Те, на которых и кисти сирени, и подсолнухи, и домик на горе, почтительно укрытой снегом.

Вернулась домой в середине апреля. Бородянка встретила воем. Гремели надорванные крыши, жестянки, чердаки. Кричали одичавшие коты, искали своих хозяев настрадавшиеся собаки. На руинах священник читал за упокой. Подходили военные, снимали головные уборы, крестились. Возле разбомбленных домов — исхудавший тополь. Одна «кожа и кости». Чей-то взволнованный шепот: «Не все успевали добежать в убежище. Целыми семьями погибали на лестничных клетках». Отовсюду — кашель. Жители Бородянки за месяц сидения в погребах все как один заработали острый бронхит.

Тетя долго стояла под домом, не в силах подняться на нужный восьмой этаж. Две пятиэтажки, как две верные подружки, упорно списывающие суффиксы наречий, сидели в инвалидных креслах. Ресторан «У Саши», помнящий каждую невесту и их платья-безе, горько всхлипывал из-под разрушенной барной стойки. Асфальт, когда-то ровный и даже слегка лощеный, напоминал кожу переболевшего черной оспой. Наконец настроилась и потянула на себя дверь. Увидела полный разгром, тут же запретила себе горевать, но не сдержалась при виде детской. У внуков стояла белая двухэтажная кровать, столик, стульчик. Светлые стены, занавески. На одной из стен — большие задумчивые пионы. Так вот, русские спали на детских матрасах, загрязнив их до черноты, пьянствовали за столиком, приспособленным для желудевых поделок, а когда уходили, наложили кучу прямо на взъерошенном плюшевом ковре. Кольцо невестки нашлось. Оно было выполнено из белого золота и орки, подумав, что подделка, швырнули обручалку в угол. Там оно и лежало: светлое, радостное, венчальное. И фотоальбом нашелся, а вот вышитых картин — ни одной. Все-таки позарились на ее бирюзовые и хлопковые стежки. Калиновые и сиреневые кисти.

В тот день долго ходила по городу. Оплакивала отобранные жизни, ограбленные квартиры и хаты. Рашисты поиздевались знатно. Уничтожили Дом культуры. Видимо, за то, что пропитан украинскими песнями и гопаками. Разгромили школу, свалив в одну кучу и учебники, и парты, и диапроекторы. Исписали стены диким: «укры — пидоры» и «Россия — любимая наша страна!!!». Памятнику Шевченко трижды прострелили голову, и тот стоял перевязанный обычным тряпочным бинтом. Целились и в Архангела Михаила, построенного на средства горожан. Крест из рук святого упал, а меч остался. Теперь каждый знает, как действовать дальше. Сражаться до последней капли крови. Так надоумил сам Архангел Михаил.