Плахта

* * *

Бородянка — моя родина, как говорится, здесь закопан мой пуп. Мои родители русские. Мама из Омска, отец из Липецка. С мужем за год до войны приняли решение разъехаться. Кризис среднего возраста и все такое. Я обосновалась в Бородянке, он остался в Киеве.

Неделю просидели с подружкой в подвале, но больше не смогли. Поднялись в квартиру, и в тот же день в соседскую дверь вломились кадыровцы. Распознали их по акценту. Солдаты долго таскали оттуда ценные и бесценные вещи, а мы все сидели и тряслись. Как-никак две беззащитные женщины.

Со временем подруга стала жаловаться на боль в животе, и приковылявший фельдшер диагностировал внутреннее кровотечение. Сказал, помогут исключительно капельницы. А кто их будет ставить? Пришлось вспомнить всех местных наркоманов. Нашла такого. Стоит обдолбанный, шатается. Спрашиваю:

— В вену попадешь?

— Ну попаду.

— Дерзай.

Сама с синяком на пол лица. Ударной волной отбросило. Наркоман в вену попал мастерски, после не выдержал, полюбопытствовал: «А кто вас бил?»

Весна стояла холодная. Просыпались, а на градуснике — ноль. На кончиках волос намерзал иней. Через три недели стала безбожно чесаться голова. Пришлось обосноваться в ванной, наугад обрезать длинные волосы, протереть «прическу» салфеткой и сбрызнуть чемеричной водой. Вот и все мытье.

Спать ложились в 17:00. Вот как темнело, так и укладывались под три одеяла. В пять утра — хоть глаз выколи. Тьма такая, что нереально распознать, где шкаф, а где бабушкин буфет. К шести начиналась стрельба. Когда остановились все часы, по ней ориентировалась во времени. Далее русские завтракали и через час затевали вторую часть Марлезонского балета. По ее завершении выползала в город за водой и пропитанием. В туалет — на совок: прикапывали в огородах. Чтобы не сойти с ума, мыла полы. Боялась оскотиниться. В обязательном порядке — посуду. Полощешь чашки в огороде, над головой что-то свистит, а ты продолжаешь свое незатейливое дело, лишь голову поглубже втягиваешь в плечи. Голодать — не голодали, но постоянно хотелось хлеба. Среди запасов и сало с чесноком, и консервы, а как это есть? Недаром говорят: «Дурне сало без хліба».

Подругу спасла чудом (у нее оказался перитонит). С большими потугами нашла транспорт и вывезла в Радомышль. Помню, вышла из больницы, и такое солнце шпарит. В городе тихо, не нужно прятаться, куда-то бежать. Вдоль улицы — будочка с кофе. Всецело новая реальность. Моментом захотелось выкурить сигарету и выпить кофейку. Навстречу женщина. Представляете, с уложенными волосами, одетая во что-то модное и пахнущая духами! Ни потом, ни мочой, ни сажей. Я стою в старых, давно нестиранных джинсах, постриженная наощупь: настоящая бомжиха. Бариста быстро смекнул что к чему и предложил мне подвешенный кофе. Верите, я хотела его купить и ощутить себя полноценным человеком. Пила и плакала.

Подруге вскоре стало лучше, и ее выписали. Мы присели на скамейку, так как ехать было некуда и поссорились из-за прокладок. У меня оказалось пять пачек:

— Две — тебе, две — мне. А как будем делить пятую?

— Пополам.

— Ах так!? Я тебя выхаживала, лекарства доставала, наркоманов искала, а ты меня даже пачкой прокладок не можешь отблагодарить?

Короче говоря, разошлись. Сейчас понимаю, что после пережитого сдали нервы и все такое. На фиг мне были нужны эти прокладки.

Война дала всем хорошую затрещину. Помогла посмотреть на происходящее под другим углом. Все, что раньше было важным, стало ерундой. Муж приехал при первой же возможности. Летел по неразминированным дорогам. Значит, еще жива наша любовь.

Всего было. И хорошего, и плохого. Одни, уезжая в спешке, закрыли в квартире трех собак. Когда квартиру вскрыли, одна псина издохла от голода, остальные валялись тряпками на подстилке, но еще дышали. Другие, драпая после авианалетов, оставили родителей-инвалидов без воды, еды, памперсов. Папа у них колясочник. Уже в Польше одумались и забили во все колокола. Мол, откройте, напоите и накормите.

Жила среди нас некая Танюшка, местная сумасшедшая. Вечно в дурацкой шапке (такую в 90-х носили гопники), с «кравчучкой», а за ней — три репейные собаки. С виду дурочка дурочкой, все хихикала и заговаривалась, а восемь человек спасла. Рашисты ее не трогали, что с нее возьмешь, а та нашла лазейку и просовывала страдальцам, находящимся под завалами, воду и еду. Когда танк раздавил её «кравчучку», стала дефилировать с тележкой из супермаркета. Прятала под тряпками печенье и стыренный из магазина лимонад. А ещё постоянно пела. Порядки на улице наводила. Короче говоря, никакая она не сумасшедшая, а святая.

Сейчас, когда опасность позади, понимаю, что меня спасли мысли о дочери. Выжила ради нее. Чтобы было ей куда приехать на блины с пирогами, и чтобы подольше у нее была мама.

Спустя месяц после оккупации вернулся крепкий сон и даже храп. С мужем снова вместе.