Плахта

* * *

Утром 24 февраля решили бежать из столицы в село Вабля. Раньше его называли хутор Добривечора. Находится в восьми километрах от Бородянки и в шести от Андреевки. Нас собралось семнадцать человек, из которых шестеро дети. Самой младшей три годика. Один день в селе сохранялась тишина, а потом началось. Сперва взрывы со стороны Гостомеля, а потом отовсюду. Из погреба не выходили трое суток. Спали покатом, и к утру вся одежда напитывалась влагой. Угнетала темень, канонады, холод, лишения. На происходящее все реагировали по-разному. Кто-то молился, кто-то матерился, попивая домашнее вино, кто-то страдал от панической атаки, и мы наперебой советовали покашлять. Мой сын плакал: «Мамочка, я не хочу умирать». Я плакала вместе с ним. Далее снова лупили танки и закладывало уши. Улавливали все: и как перезаряжали оружие, и как гулко выпадала пустая гильза.

Первый раз рискнули уехать 4 марта, но при въезде в Андреевку остановили русские на блокпосту. Нашего водителя вывели, поставили на колени и допросили. Потом приказали выйти остальным с поднятыми вверх руками. Я рыдала и не могла остановиться. Рядом семенил плачущий сын. Парень со светлым лицом поинтересовался:

— Почему вы плачете? В мирных не стреляем.

Он искренне верил в то, что говорил.

Пока ожидали ответа от главного, женщины стали жаловаться на массовые детские простуды. Солдаты понимающе кивали и делились препаратами с пометкой «Дарница». В тот день нас не выпустили под предлогом близкого нахождения бандеровцев.

На следующий день забежал староста с криком: «Если ехать, то прямо сейчас». Так мы оказались в Майдановке, и поначалу пришлось приноравливаться к иному ритму. Люди преспокойно ходили улицами и пили кофе возле «Форы». Мне глоток не лез, стоило вспомнить об оставшихся в Вабле.