Плахта

На улице хорошо, солнечно. В самый раз наводить порядок в саду …

16 марта

Утром кто-то постучал в дверь. Женский голос. Пришла раненая Люда и попросилась на перевязку. Когда ее раздела, чуть не лишилась чувств. На спине — две дыры. Одна размером с куриное яйцо, вторая сантиметров пятнадцать в длину и четыре сантиметра в ширину. Из этой дыры торчала почка. Гноя не наблюдалось. Я обработала край раны йодом и как-то перевязала. Отдала оставшийся «Ортофен». Посоветовала взять на палку белую тряпку и идти к «освободителям» в штаб. У них обязан быть врач. Дыру нужно зашить, сама не зарастет, и принимать антибиотик. В этот момент ногу взяла судорога. Люда посоветовала приложить гаечный ключ. Как ни странно — помогло.

Долго не могла успокоиться. Над головой летали «Грады» в сторону Бучи. Танки больше не ровными рядами, а расползлись. Всюду беда. Будет ли на нашей улице как прежде?

Завтракали вареными яйцами и какао. Вместо хлеба — разваренная пшеница. Приходила Нина Ивановна. Рассказывала, как горел ее дом. Умерла Параска Федоренко. Просто так. Говорят, сердце не выдержало.

Рашисты мародерствуют. Сегодня «вежливые люди» подъехали к уцелевшей хате машиной с прицепом и загрузили ее полностью. Накрыли брезентом. В 16:00 громко шарахнуло. Вспыхнул еще один двор.

18 марта

С самого утра нажарила дерунов, перед этим — шкварки. Пришла Люда на перевязку, рана начала гнить. Сделала что смогла. Она всплакнула, заметив на моей шее цепочку с кулоном. Вспомнила, как ее сын когда-то восхищался: «Как же мне нравится твой ошейник». Сейчас живет в Ирпене. Что с ним — неизвестно.

Вчера видела, как «зеленые человечки» выносили сумками вещи и технику из дома Петренко. Земля содрогается на протяжении трех недель. Некоторые селяне начали выпивать. Мычат не доеные коровы.

Сегодня поссорилась со свекровью. Замучила вопросом: «Как такое возможно, чтобы куры были, а яиц не было?»

Все время думаю о детях. Дима уехал, а как Вовчик? Удалось ли вырваться? Мои сыновья — мои два крыла!

19 марта

Ночью прошла гроза. На завтрак отварила макароны и пожарила сало. Пили ячменный напиток. Пришла Люда на перевязку. В этот раз с палочкой. Ноги сильно отекли и живот, как у беременной. Говорит, грыжа. Обмыла рану марганцовкой, обработала края мазью Вишневского. Перевязала. Люда принесла спички, уксус, рис, туалетную бумагу и белизну. Поделилась добром с соседкой.

23 марта

Впервые вымыла голову. Вернее, пополоскала в средстве для мытья посуды. Люда пришла на перевязку в 07:00. Ей все хуже и хуже. Таблетки пьет нерегулярно, зато по рюмке водки, думаю, каждый день.

Как там мои сыночки? Живу мыслью еще хоть разок увидеться.

Говорят, Макаров освободили. Не знаю. Лупят с четырех сторон с такой силой, что, кажется, лопнет голова. Каждый вечер улицу патрулируют военные. Одни просто ходят туда-сюда (как правило, крохотные буряты, напоминающие старшеклассников), а вторые идут и строчат по хатам. Приходила Валя и принесла несколько пакетов чая и три конфеты. Она тоже кормит десять котов. Своих, чужих, приблудных. Рассказала, что у кумы вынесли все. Оставили только две вилки.

Ложусь рано, в 19:00 и подолгу слушаю улицу. Определяю: далеко-близко. Валера принес пять килограммов муки. Живем. Разделила между соседями поровну.

25 марта

Сегодня бои начались в шесть утра, и сейчас земля продолжает вздрагивать. Мы в доме. Бьют в сторону. Прислушалась, «Грады». У Виктора поднялось давление. Измерила — 180 на 115. Накапала лекарств.

Когда идем в погреб, три собаки — с нами. Коты прячутся в доме. В погребе очень сыро, быстро леденеет нос. На улице тепло, солнечно, а мы сидим под землей кротами.

Люда пришла позже обычного. Вокруг раны появились темные пятна. Я бессильна. Ей нужна операция.

26 марта

Обстрелы усиливаются с каждым днем. Попало к нам в огород. Осталась яма размером с погреб. Что-то шарахнуло за хатой Вали, и поднялся желтый дым. Кричу «Валя, Валя!» — оказалось не в дом, возле забора. Снова пришлось бежать в погреб. Баба на диване, мы на табуретах. После началось: «Бах-бах-бах, тю-у-у, шарах!»

Люда явилась бледная. Легче не становится… Рану оккупировал гной. Вижу, что очень болит. Обкусаны губы и пальцы. В ту минуту поняла, что больше не увидимся. Спрашиваю:

— Что, Людочка, невмоготу терпеть?

Она посмотрела на меня, как на маленькую, и похлопала ладонью по табурету:

— Лучше спойте со мной.

Я растерялась. Слуха особо нет. Всю жизнь преподаю в школе математику:

— А какую будем петь?

— «Як тебе не любити, Києве мій…»

Сели. Завели. Старательно вспоминаю слова о зеленом море и огнях, рассыпающихся монистом, а из глаз — слезы. Люда силится улыбнуться и у нее даже получается. Когда завершили третий куплет, объявила:

— Я вот что, больше не приду.

— Не переживай, завтра я тебя проведаю.

Она ничего не ответила. С трудом доковыляла до калитки, забрав с собой торчащую почку, душок мази Вишневского и любимую всеми мелодию.

27 марта

Сегодня ровно девятнадцать лет с тех пор, как умерла моя мама. Погода тогда была солнечной и тихой, а сейчас ураганный ветер и снег. В доме невмоготу. Ветер пытается забраться под пленку, заменившую стекло. Собаки и коты спят со мной. Греются. Где-то около трех утра над домом пролетело то страшное «тю-у-у». Этот звук издает небольшая двухметровая ракета в дырочку, как в горошек. Именно такая попала к Тамаре в дом.

Сбегала к Люде. С собой — перекись, марганцовка, мазь «Левомеколь», ампулы анальгина и но-шпы, шприц. Идти боялась, стреляли из минометов или чего-то другого. Улица в плачевном состоянии. Оборванные провода, всюду шифер, щепки, разнесенные заборы. Наконец-то добежала, зашла. В доме тревожно и темно. Окна закрашены черной краской. Люда лежала лицом к стене в простынях, пропитанных кровью, но от перевязки наотрез отказалась. Сказала, что наконец-то согрелась и попросила ампулы с мазями оставить на тумбочке. Рядом с ней сидела какая-то женщина и рассказывала, что скоро закончится война, и она увидится с сыном.

— И мы пойдем в кино на боевик?

Женщина вытирала слезы двумя указательными пальцами:

— Конечно, Людочка, пойдете. И на боевик, и выпить кофе.

Бедняжка прокомментировала раздраженно:

— Мы пьем исключительно эспрессо. Никаких капучино и латте-фраппе.

28 марта

Ночью Люда умерла. Мы сделали все, что могли. Мужики ходили за разрешением похоронить, но им ответили: «увидим с лопатами, откроем огонь». Стрельба началась еще до семи утра, но я успела приготовить на костре гречневый суп.

Напротив нашего двора стоит бензовоз с буквой «V». Второй час дыркает. Почему он так долго стоит? Может, хочет проехать к танкам в конце огородов? Но там сараи, туалеты, дровники. Отчалил гад часа через два. Танки тоже куда-то запропастились. Слава Богу! Господи, спаси и сохрани нас грешных.

В 13:00 пообедали. К супу — по одному вчерашнему блину и сало. Сало принесла Люда (отныне — покойница). Если выживу, обязательно буду ходить к ней на могилку и тихонько петь о Киеве. О, Боже. Летит через хату реактивный снаряд. Вспыхнул дом на новой улице. Как мы устали от этой войны. Живем в какой-то искаженной реальности. В ней не осталось ничего привычного кроме взрывов, обстрелов, канонад. У Вовчика пробили все четыре колеса штыками. Это называется «борьба с нацизмом». А ведь русские похожи на обычных людей, даже следы от берцев — человеческие. Вечером во двор пришли двое. Спрашивали фуру. Не на чем вывозить награбленное добро. Сама видела, как выкатывали из дворов велосипеды, выносили дрели и бензопилы. У Кати в начале улицы выгребли все. Оставили на столе солдатский ботинок, как восклицательный знак. Чтоб знали.

Прислушалась. В сторону Бородянки идет колонна и тащит что-то тяжелое. Гул со стороны Новой Гребли и Липовки.

Погода солнечная, но ветреная.

Скопилось много грязной одежды. Мелкие вещи иногда стираю. Большие — складываю.

У Вали осколок прилетел в собачью будку.

30 марта

Праздник теплого Алексея. Вчерашний вечер не забудем никогда. Убегая, рашисты устроили фейерверк. Во дворах еще раньше сложили боеприпасы, наверное хотели вывезти, но в итоге подожгли. Снаряды летели в разные стороны и жгли дома. Одновременно горело три хаты. Впервые возле школы не работает вражеский генератор. Убегают, сволочи.

Под обстрелами мы провели больше месяца. «Тю-ю-ю, шарах» и очередной хаты как не бывало. Информации по-прежнему нет. Связи тоже. Вышку «Киевстар» снесли в первые дни. На главной улице разбиты все дома. На нашей Вишневой — через один. Победить не смогли, но поиздевались знатно. Господи, как там мои сыновья?

Завтракали рисовой кашей с жареным яйцом. Рис принесла покойная Люда. Спасибо ей и Царство Небесное. Как она, бедняжка, ходила с такой раной? Животные сыты и не худые. День выдался тихим.

31 марта

Сегодня варила горох с грибами. Валя удружила белыми, а горох принес Ленька. Осталась щепотка зеленого чая. Возле Гавронщины — бой. Техника продолжает идти в сторону Бородянки. Очень надеюсь, что навсегда. Тишина напрягает. Как там мои сыночки?

В полдень что-то гремит со стороны Вабли. День солнечный. Достала семена и перебираю. Виктору посеяла табак. Много оставленных хозяевами собак. Их кормят. На каждый двор — по три-четыре собаки.

Боже, сколько убитых. Расстреляли лучшего друга Вовчика. Они сидели за одной партой.

1 апреля

Первая спокойная ночь с начала войны. Какое счастье! Вот только я не спала из-за вчерашних новостей. Валя сказала, что рашисты отправили на тот свет двенадцать молодых парней и много пропавших без вести.

С утра поднялся ветер. В село вошли колонной наши: боевые машины, красный крест, легковые авто. Все им машут, плачут, радуются. Они машут в ответ.

Дозвонилась Диме и Вовчику. Живы. Значит, и я жива…

Андреевка оказалась на линии фронта между Бородянкой и Макаровым. С ее огородов и улиц было удобно обстреливать Бучу, Ворзель и Ирпень. Местные жители угодили в заложники. Русские уничтожили 75 домов, не считая сараев. Разнесли 320 окон и дверей. Сожгли машины, хозяйственные пристройки, все продуктовые запасы. Вынесли из хат деньги, золото, бытовую технику. Постельное и нижнее белье. Сельскохозяйственный инвентарь. Надругались, поиздевались, плюнули в душу.