IT AS IS

Игаль

Полупустой трамвай, громыхая, ехал по улицам города. Мальчик лет двенадцати сидел в трамвае около окна, прижав к груди футляр со скрипкой. Его звали Игаль.

Это имя, несмотря на все отговоры родственников, дал ему отец, Андрей Эдуардович, охваченный внезапным приступом любви к далёкой восточной стране, которую он считал своей исторической Родиной, и где он никогда не был. О том, как у человека может быть две Родины — обычная и историческая, и чем одна из них историчнее другой, Андрей Эдуардович старался не думать. Игаль был поздним и к тому же единственным ребёнком. Поэтому рос он несколько избалованным мечтателем.

Больше всего на свете Игаль любил две вещи — играть на скрипке и бабочек.

Около последней двери вагона сидел кондуктор — женщина неопределенного возраста. Она дремала, подперев голову рукой. На коленях у неё лежала увесистая сумка-касса, до отказа набитая железными монетами и десятирублёвыми купюрами.

На задней площадке трамвая стояла компания подвыпивших молодых людей. Они наполняли себя пивом прямо из коричневых пластиковых бутылок и обменивались грубыми шутками, после каждой из которых салон трамвая оглашал пьяный хохот. Игаль радовался, что он сидел в середине салона, достаточно далеко от них, и старался, ничем не привлекая внимания, смотреть в окно.

Там, за окном трамвая, медленно ползли дома, автомобили, другие трамваи и рекламные плакаты. На одном из них был изображён мужчина в светло-синей рубашке без галстука и дорогом пиджаке. Мужчина сидел за огромным столом, заложив руки за голову и откинувшись на спинку кожаного кресла. Рядом была надпись: «Pompa de Jabón Banko. Выгодные кредиты. Покупай сейчас, плати потом». «Интересно, что этот банк делает с потом? — задумался Игаль. — А, наверное, имеется ввиду не выделения потовых желез, а поговорка «добиваться потом и кровью». Тогда и впрямь, такие кредиты выгодны банку».

Вдруг боковым зрением он заметил какое-то движение. Через весь салон пролетела крупная красно-оранжевая бабочка и принялась биться в заднее стекло вагона, как раз около пьяной компании. Казалось, никто кроме Игаля её не заметил. Пьяные подростки продолжали громко смеяться и размахивать руками. «Они же могут случайно раздавить эту бабочку! — с ужасом подумал Игаль. — Нужно как-то вытащить её оттуда». Но подходить к ним было слишком страшно, поэтому Игаль решил подождать немного, в надежде на то, что либо бабочка вылетит из трамвая, либо компания выйдет на одной из остановок.

Конечно, ни того, ни другого не произошло. Бабочка только подлетела совсем близко к пьяным. Вот она уже порхала около пивных бутылок. И чем дольше Игаль ждал, тем выше становилась вероятность того, что один из этих парней раздавит бабочку. Может быть специально, а может быть просто не заметив, взмахнет рукой с бутылкой и размажет хрупкое тельце по стеклу.

Вдруг один из пьяных заметил взгляд Игаля и сказал что-то своим друзьям. Они все тут же замолчали и практически одновременно обернулись. В этот момент Игаль понял, что больше ждать нельзя. Пошатываясь, он встал со своего места и, прижав футляр со скрипкой к груди, пошёл, спотыкаясь, прямо к пьяной компании, туда, где всё ещё билась в стекло красно-оранжевая бабочка. Сейчас он представлял себя Александром Матросовым, который, тихонько посмеиваясь, встаёт в полный рост посреди окоп и идёт прямо на амбразуру немецкого дота. Или Цви Грингольдом, в одиночку обращающим в бегство десятки танков противника.

И вот, на трясущихся от страха ногах, он уже подошёл вплотную к пахнущему алкоголем, табаком и семечками дзоту противника. Огня всё не было. Оставалось только протянуть вспотевшую руку к стеклу, осторожно взять бабочку и выскочить на ближайшей остановке.

— Эй, кудрявый, куда лезешь? — прохрипел один из подростков и толкнул Игаля в плечо. Но Игаль только развернулся, и, дотянувшись до стекла, накрыл бабочку рукой. И тут же отпрянул назад, сжав ладонь.

Кондуктор проснулась и с интересом стала наблюдать за происходящим.

— Да куда же ты, чёрт, лезешь? — засипел другой и двинул коленом прямо в лицо Игалю. В глазах у мальчика потемнело, и он упал на грязный пол трамвая, выронив футляр из рук. Компания дружно засмеялась, а одни из них, выпучив глаза и поминутно сплёвывая, пошёл на Игаля.

— Вы что тут устроили мне? — закричала кондуктор со своего места. — А ну как выходите все, и этого, — он кивнула в сторону скрючившегося на полу Игаля, — с собой забирайте.

Никто из пассажиров трамвая даже не повернул голову, а пьяные подростки дружно засмеялись. На очередной остановке двери трамвая открылись, и тот самый, который ударил Игаля, взял его за одежду и выкинул из трамвая, как мешок с мусором.

Игаль сидел на бордюре, в пыли. На проезжей части лежала скрипка, выпавшая из открывшегося футляра. Проехавшая мимо машина в один момент превратила её в бесполезную груду щепок. Из разбитого носа по щеке тонкой струйкой текла кровь и капала на асфальт. Кровь была очень горячей и солёной, как морская вода.

Неожиданного для самого себя Игаль почувствовал, что его правую кисть, всё ещё сжатую в кулак, что-то щекочет изнутри. Он поднял руку вверх и осторожно разжал пальцы. Из раскрытой ладони выпорхнула красно-оранжевая бабочка и полетела вверх, через густые кроны деревьев и переплетения проводов, к белоснежным облакам и ярко-синему небу.