IT AS IS

Голубь

— «А разве голуби летают так высоко?» — увидел я в скайпе новое сообщение. Его написала мне Ира, наш специалист по тестированию. Я оторвал взгляд от монитора и обернулся. Её стол стоял рядом, и мы могли бы говорить вслух, но в маленькой комнате, где сидит пятнадцать человек, это считается дурным тоном. Здесь каждое произнесённое слово отвлекает от работы и не даёт коллегам сосредоточиться. А сосредоточенность — это главное качество для программиста. Поэтому вместо живого общения мы все молча стучим по клавишам. Замена устной речи на чаты и электронную почту не проходит бесследно. Последнее время я стал замечать, что мы почти перестали проявлять эмоции. Наши улыбки и огорчения сводятся к комбинациям клавиш shift и ноль, или девять.

Так и сейчас, Ира поймала мой взгляд и равнодушно указала глазами на окно, как бы говоря «посмотри, что там», а затем снова повернулась к экрану. Ни её губы, ни глаза не выражали никаких чувств. Я немного приподнялся в кресле, так, чтобы из-за компьютера и голов коллег был виден проём окна. Там, с другой стороны стекла, на карнизе сидел белый голубь.

Я встал и, чтобы получше его разглядеть, подошёл к окну. Честно говоря, я ждал, что голубь заметит меня и улетит, но он даже не тронулся с места, продолжая чистить белые, как рубашка менеджера среднего звена, перья. Клюв и лапки его были нежно-розовые, а чёрные глаза с жёлтой радужной оболочкой смотрели прямо на меня внимательно и спокойно.

Скорее всего, этот голубь заблудился, и, устав летать кругами в поисках родного питомника, сел на наш подоконник. Когда голубей выпускают в незнакомом месте, они, не видя своего дома, описывают небольшой круг. Если они снова не находят знакомых мест, то заходят на больший круг. И так далее, раз за разом увеличивая радиус траектории, пока хватает сил.

Было видно, что этот голубь привык жить среди людей. Единственное, что он видел от них — это корм, который давал ему хозяин. В него никогда не стреляли из рогаток и духовых ружей, никогда не кидали камнями. Ему не приходилось искать еду на помойках и спасаться от кошек. Возможно и сейчас ему казалось, что он находится в своей голубятне, и хозяин вот-вот принесёт ему и его сородичам корм.

Заметив, что я поднялся с места и что-то разглядываю в окне, мои коллеги начали по-одному вставать и заглядывать мне через плечо. Так мы всем кабинетом столпились напротив окна и разглядывали голубя на карнизе. А Миша, один из наших программистов, даже достал свой телефон и сделал несколько снимков. Скорее всего для того, чтобы запостить их в Твиттер или Инстаграм.

Надо сказать, что окна у нас не открываются, и поэтому не было никакой возможности согнать голубя с подоконника.

Вечерело, а голубь всё так же сидел на карнизе, смотрел на нас, чистил перья клювом и, должно быть, не понимал, что с одной стороны у него пропасть в двенадцать офисных этажей, а с другой — наши отёчные лица, так неумело изображающие заинтересованность в его судьбе. Необыкновенно красное заходящее солнце придавало его оперению нежно-розовый оттенок.

Уходя домой, я подумал, что было бы неплохо посмотреть на наш этаж с улицы, но, когда лифт довёз меня до первого этажа, я уже успел забыть про это.

Ночью мне снился странный сон.

Я стоял на первом этаже нашего офисного здания, посреди торговых центров, дорогих кафе и бессмысленных бутиков. Ярко светились витрины и стенды, фотомодели, как мумии, смотрели безжизненными глазами с плакатов на стенах, сладко пахло выпечкой из кондитерского отдела. Всё было как всегда, кроме одного.

Здесь не было ни души. Вообще. Казалось, что люди просто исчезли, ушли в один миг, бросив все свои дела.

Никто не стоял за прилавками, никого не было у касс, не расхаживали туда-сюда важные охранники. Модные девушки не примеряли кофточки в бутиках и не фотографировали на айфоны своё отражение в зеркальных стенах. Бабушки не считали монеты у стеллажей с продуктами. Подростки не сидели в обнимку на фуд-корте.

Я шёл по пустому коридору торгового центра, и рядом, в стеклянных дверях разнообразных отделов, шло моё отражение — бледное, сутулое и нескладное. Как я стал таким? Как так случилось?

Ведь когда-то я был совсем другим, маленьким, весёлым и довольным школьником с румяными щеками. Помню, как в один из бесконечных летних дней я сидел на траве возле дачного домика и кидал камушки в перевёрнутое ржавое ведро. Они чуть слышно ударялись о его стенки и беззвучно падали в траву. Тогда мне казалось, что камни — это снаряды катапульт, а ведро — это крепость, в которой укрылись мои враги. Смертоносные огненные шары врезались в неприступные стены, и вот-вот над осаждённой твердыней должен был подняться белый флаг…

Чем дальше я шёл, тем сильнее становилось странное ощущение чужого присутствия. Будто кто-то неотрывно смотрит на меня и оценивает, что же я буду делать.

Неожиданно люминесцентные лампы, так легко подменявшие ночь днём, начали моргать и гаснуть одна за другой, а вдалеке, посреди коридора, показалось нечто чёрное, огромное, напоминающее готового к прыжку зверя. Шаг за шагом, словно повинуясь чьей-то чужой воле, я приближался к нему.

Внутри меня всё похолодело. Откуда-то из глубины сознания пришло понимание того, что всё это лишь сон, и нужно только проснуться, и всё закончится. Как неумелый ныряльщик, ударившись о дно, может забыть, в какую сторону ему нужно плыть, чтобы оказаться на поверхности, так и я не помнил, как это — просыпаться.

И лишь подойдя совсем близко, я понял, что передо мной, прислонённый к поддерживающей потолок колонне, стоит рекламный щит, изображающий обнявшихся мужчину и женщину. Мужчина был высок и широк в плечах, одет в стильный твидовый пиджак, светлую рубашку с расстёгнутым воротом, джинсы и теннисные туфли. Женщина выглядела значительно моложе мужчины. На её счастливом лице не было ни единой морщинки, а короткое красное платье подчёркивало безупречную фигуру. И оба были в очках Рей Бен — на мужчине строгие, в чёрной оправе, а на женщине — в массивной красной, в тон платью. «Отличное зрение», — гласила надпись над их головами.

Таких холёных, счастливых и довольных людей, как изображены здесь, вы никогда не встретите на улице. Их вообще невозможно встретить в реальной жизни, это абстракция, созданная для нас профессионалами из отдела маркетинга для того, чтобы наполнить нашу жизнь смыслом. Эти двое смотрели на меня безразлично, но в то же время с какой-то долей сожаления — ведь у меня нет и не будет никогда таких же модных аксессуаров.

— Не смотреть! Не смотреть на меня! — заорал я, и развернувшись, ударил кулаком прямо в картонный овал лица мужчины, прямо в фирменную оправу очков. Пробив картонный щит, мой кулак ударился о бетонную колонну. Острая вспышка боли, как молния, пронзила мою руку от кисти до плеча. Я осел на пол, и только эхо гулко разнеслось по коридору: «Смотреть, смотреть».

Я вскочил и, спотыкаясь, побежал по уходящему вдаль бесконечному коридору, а со всех сторон на меня смотрели гигантские рекламные полотнища: «попробуйте», «оцените», «выгодно», «прямо сейчас», «вы имеет право», «не упустите свой шанс»…

Я проснулся на продавленном диване в своей маленькой пустой квартире. Слегка подрагивая в предрассветном полумраке, красные цифры настенных электронных часов показывали «5:41». Я сел в кровати, комкая мокрую от пота простыню, и уставился на бледный проём окна. У меня дома никогда не было ни оберегов, ни икон. Вообще, находясь дома, я в основном занимался тем, что спал. Но сейчас мною овладел какой-то необъяснимый страх, на грани с тоской.

Не было никого, кто ободрил бы меня, сказал мне «встань», выгнал меня прочь, нарушив привычный порядок вещей. Я чувствовал себя арестантом, заключенным в огромную тюрьму этого безжизненного предрассветного мира. Да, где-то далеко растут леса, текут реки, мчатся ветра среди горных вершин. И там, далеко, обитают настоящие животные, плавают живые рыбы и летают птицы. Я знаю всё это, я читал об этом в интернете.

Но мой мир, он будто бы проклят, он ограничен стенами зданий, он состоит из стекла и пластика. Здесь я отовсюду слышу о дарованной мной свободе выбора, и от осознания этой свободы мне становится ещё хуже.

Единственной святой вещью мне казался светло-серый, с примесью алого и сиреневого, квадрат окна. Мои красные, опухшие, подслеповатые глаза наполнились слезами.

Придя утром на работу, я первым делом посмотрел за окно.

Голубь был на том же месте, но теперь он выглядел намного хуже. Он весь нахохлился, и, не двигаясь, смотрел в одну точку. Мне даже показалось, что он умер. Я достал из кармана ключи и постучал по стеклу. Голубь не шевелился несколько долгих секунд, потом повернул в мою сторону голову и так и застыл, уставившись на меня крохотными чёрными глазами.

Чуть помедлив, я сел на своё место и занялся привычной работой — читал почту, отвечал на письма, делал какие-то отметки в багтрекере, просматривал коммиты и писал код. Потом снова отвечал на письма и снова писал код. Незаметно подошло время обеда.

«В этот раз надо бы всё-таки посмотреть на наше окно снизу, как есть пойду», — подумал я. Но снова забыл.

Обедаю я в столовой на четвёртом этаже нашего торгово-офисного центра, но для того, чтобы пройти туда, нужно выйти на улицу, обойти здание и зайти с центрального входа.

Эскалаторы внутри торговой части здания образуют что-то типа четырёхугольного колодца. На его дне находится несколько стендов, один из которых уже не первый месяц привлекает моё внимание. Я разглядываю его всё время, пока поднимаюсь или спускаюсь. За прилавком сидит грустный мужчина. Он продаёт системы видеонаблюдения. Крошечные камеры, мониторы, какие-то датчики, сотни метров проводов, скрученных в бухты. Сверху хорошо видно, что он его шевелюра изрядно поредела. Чем-то мне это напоминает сцену из Симпсонов, когда Гомер говорит: «Что мне остаётся? Только смотреть, как я толстею и лысею».

День за днём наблюдая, как этот мужчина сидит у подножия эскалаторов, я понимаю, что моя жизнь, уже много лет тянущаяся в четырёх стенах офиса, не так уж и плоха.

В меню столовой мне на глаза попалось интересное блюдо — салат «Звезда из провинции». Состоял он из говядины, грибов и сыра. Ну и майонеза, конечно. Мне этот салат сразу понравился, ведь вполне логично, что некая корова, поехав покорять столицу, стала ингредиентом в салате. Какой, если говорить на прямоту, выбор у простой коровы? Либо говядина, либо молоко. А когда она уже не сможет давать молоко — тогда точно говядина, причём уценённая. Грибы в данном случае символизируют несбыточные мечты, а сыр — неразрывную связь с домом.

Я, как и подавляющее большинство моих коллег и знакомых, пару раз в жизни видел живых коров. Но провести параллель между неторопливым рогатым животным и салатом «Звезда из провинции» для нас практически невыполнимая задача. Кстати, состояние, в котором человек не способен ассоциировать еду с растением или животным, из которого она изготовлена, буддисты считают разновидностью помутнения рассудка.

Когда я вернулся с обеда, напротив окна стояла маркерная доска с изображёнными на ней графиками проектов и диаграммами. Где-то из-за неё то и дело раздавалось неритмичное постукивание. «Тук-тук».