Олимп, штат Техас

ГЛАВА ВТОРАЯ

Зная, что дядя оскорбится, если собаки начнут поднимать лапы у надгробий, Марч уводит своих мастифов в поле по другую сторону улицы. Собаки забредают на луг к Джонсону, трава высотой метр двадцать скрывает их по самые уши, остается лишь перемещающееся колыхание стеблей. Марч смотрит, как Айден идет от края газона перед домом через пустую парковку к углу похоронного зала. На полпути обратно он останавливается посреди незаасфальтированной парковки, засовывает мобильник в карман рубашки. За фигурой дяди, на другом берегу реки, Марч видит белую точку — дом, в котором вырос.

Собаки возвращаются, громко дыша, смотрят на Марча — ему в их взгляде видится обвинение. Если бы они умели говорить, сказали бы: «Давай вернемся в горы». Собаки, как и все, кроме уроженцев Техаса, считают жару не просто погодой, а личным оскорблением. Дядя подходит, встает с ним рядом.

— Тебя позвали на обед к двенадцати.

Собаки обнюхивают руки Айдена в надежде, что их еще раз погладят. Ничего не дождавшись, они тяжело плюхаются на землю в тени Марча, где попрохладней.

— Вот так просто? — удивляется Марч.

— Да. Правда, Питер, кажется, еще не спросил у Юны.

— То есть могут позвонить и отменить приглашение?

У Марча с дядей достаточно близкие отношения, чтобы он мог приехать и попросить об одолжении не предупредив, рано утром, но недостаточно близкие, чтобы его исчезновение дядю обидело или потребовало извинений. Марч вряд ли так это для себя формулирует, но именно поэтому он сначала явился сюда, а не к родителям. Айден всегда любил Марча сильнее, чем его старшего брата, а Марч не такой гордый, чтобы этим не воспользоваться. Источник этого фаворитизма — сходство Марча с отцом: чуть-чуть уменьшенная копия — сантиметров на пять пониже ростом, черты чуть острее, те же зеленые глаза и темные кудри. Геп пошел в мать: светловолосый, довольно низкорослый, но без ее красоты.

— Она тебя не выгонит. Видеть, может, и не захочет, а постращать — точно постращает. — Айден улыбается, Марч — нет. — Ты ведь все это время ни с кем из нас не разговаривал?

Марч качает головой. Когда стало известно о его романе с женой брата, он ждал, что на него обрушится гнев Гепа, но не думал, что родные общим усилием выставят его из дома. Он, как ему свойственно, вообще не думал наперед. Защищаясь, он ушел за черту — границу штата, так, чтобы ощущать их отсутствие в своей жизни как собственный выбор, не как кару. Он так свыкся с мыслью о собственном выборе, что решил: можно передумать и вернуться. И только съехав сегодня утром с шоссе И-10 в сторону Олимпа, а до того всю ночь просидев за рулем, он понял, что, возможно, ошибся. Он считал свое изгнание тюремным сроком, который отмотал сполна, но у него не было никаких доказательств, что родные того же мнения.

— Сделай мне еще одно одолжение. Можно где-нибудь сложить мои вещи? — Марч кивает на кузов своего фургона, до половины заставленный коробками.

— В кладовой — от моего кабинета по коридору — полно места. Мне нужно принять душ. В восемь приедет одно семейство, договариваться о церемонии. Когда разгрузишься, приходи в дом завтракать. Приляг отдохнуть перед обедом, если хочешь. Стефани, как всегда, уехала на лето с детьми к матери в Айову, так что тут спокойно.

Отсутствие Стефани делает предложение Айдена еще более заманчивым. Дядина жена убеждена, что Марч дурно влияет на своих двоюродных братьев, двоих парнишек, еще не доучившихся до старших классов, и нельзя сказать, что у нее совсем нет к тому оснований. Роман Марча с его невесткой Верой стал лишь последним из длинной череды некрасивых поступков. Потасовка на школьном футбольном поле после того, как они проиграли чемпионат штата: «Титаны» прошли пять ярдов первыми, ровно за полторы минуты; уличная драка, закончившаяся пожаром, — он уничтожил столетнее здание клуба для игры в домино. Позорное изгнание из армии. Марч о своих проступках думает не кривясь, потому что ему кажется, что их совершил кто-то другой. Если его разозлить, тело его продолжает двигаться, а мозг отключается, будто он напился до бесчувствия. Через несколько минут Марч вновь начинает себя сознавать: гнев поутих, но о том, что он только что натворил, никаких воспоминаний. Трудно приложить к себе то, что не восстановить в мыслях. Ему даже собственный диагноз — синдром эпизодического нарушения контроля — кажется чужим. Да, он охотно верит тем, кто настаивает на его правдивости, то есть всем своим родным, и все же в душе считает диагноз недоразумением.

Айден идет обратно к дому, а Марч начинает перегружать вещи из грузовика в кладовую, стараясь как можно меньше задерживаться внутри молчаливого похоронного зала. Наконец он входит в дом через переднюю дверь; дядя успел принять душ и насыпает хлопья в две большие миски.

— Собак на крыльце оставь, ладно?

Марч повинуется, хотя и неприятно захлопывать дверь у них перед носом. Айден в шортах и футболке, с коробкой овсяных хлопьев, вдруг предстает моложе лет на двадцать, напоминая Марчу, что и у дяди была бурная юность. Может, еще и поэтому он любит Марча больше других.

— Ты думаешь, я зря вернулся? — спрашивает Марч, лишь сейчас осознав, сколько осложнений может повлечь за собой его приезд.

— Нет, конечно. Хорошо, когда человек готов отвечать за свои поступки. — Айден шлепает две миски и галлон молока на кухонный стол, кивком предлагает Марчу сесть. — Оно тяжело, понятно. Мы с Питером, в принципе, были как вы с Гепом. Питер весь такой правильный — открыл свой бизнес, женился, завел детей. Прямо как Геп. А я себя долго искал. Но в итоге нашел, так что и у тебя получится.

— Погоди, — говорит Марч. — Геп завел детей? Вера все еще здесь?

Айден, который собирался отправить в рот полную ложку хлопьев, кладет ее обратно в миску.

— Они не развелись. Малыш у них.

Дядя ищет что-то на лице племянника; может, ревность? Но Марч испытывает только шок.

— Может, так оно даже проще, — продолжает Айден. — Поможет Гепу забыть и простить.

Марч представляет себе ужин на следующий День благодарения: Геп и Вера с ребенком сидят напротив него за столом. Так не проще, а в точности наоборот.

Проводив Айдена на работу, Марч пытается вздремнуть в большом кресле в гостиной. Мало ему Гепа с его недавно увеличившимся семейством, придется еще как-то разбираться с матерью: наконец-то она найдет достойную цель для своего подспудно бурлящего гнева. С такими мыслями лежа не справиться. А кроме того, каждый раз, открывая глаза, он видит, как снаружи на него таращатся его собаки — брошенные, свесившие языки.

Он встает, в надежде хоть как-то поднять настроение и себе, и собакам. Они провожают его от крыльца до фургона, прыгают и повизгивают у задней двери, понимая: раз коробки разгрузили, им больше не придется тесниться на скамеечке, на которой они ехали всю дорогу из Нью-Мексико. Если в ушах свистит ветер, им даже жара нипочем. Марч стаскивает на землю кусок плотного картона, на котором стояли коробки, — так собакам проще будет втащить свои семьдесят кило живого веса в машину.

Медленно едет по однополосной, почти не мощеной дороге, радуясь возбужденному выражению на мордах собак в зеркале заднего вида и тому, что вокруг пейзажи, которых он давно не видел: просторные выпасы, разделенные заградительными полосами из деревьев: фермеры копнят сено; собаки лают сперва на коз, потом на коров. За десять минут навстречу ни одной машины, пока он не добирается до более широкого проселка, соединяющего фермы с рынком, — проселок выводит обратно к Бразосу. Солнечный свет елочной мишурой поблескивает на мутной поверхности воды, Марч пересекает мост и оказывается на городской окраине единственного места, где когда-либо ощущал себя дома.

Олимп основали в начале 1800-х, когда Техас еще был частью Мексики, однако лучшие его дни миновали даже до того, как на свет появился его богатый восточный сосед Хьюстон. Сперва город сожгли дотла во время Техасской революции. Через сорок лет отстроили, но новая железная дорога через него так и не прошла, зато сильно обогатился соседний Буллингер. Разлив Бразоса в 1899 году почти стер город с карты. За сто с лишним лет, прошедших с тех пор, даже тот факт, что Олимп стал окружным центром, не помог ему разрастись. Население достигло двух тысяч и на этом застопорилось.

Собственно говоря, Олимп настолько мал, что Марч знает: если поездить по нему подольше, он обязательно столкнется либо с Гепом, либо с кем-то еще, кто быстро отнесет весть брату. Вот и сейчас автомастерская Гепа всего в пяти кварталах к востоку. Марч поворачивает к западу и проезжает полмили до отцовского агентства недвижимости — до отъезда Марч и сам здесь работал. Ему нужно увидеть хоть кого-то, кто радуется его возвращению, прежде чем придется увидеть остальных.

Поднимаясь по трем ступеням на крыльцо старого викторианского особняка и глядя на надпись «Агентство недвижимости Бриско», выгравированную на стекле входной двери, Марч еще раз ощущает наплыв ностальгического покоя, который уже накрыл его в пределах города. Вот только контора закрыта. Марч оборачивается и видит, что собаки смотрят на него, опершись передними лапами в крышу кузова. Нужно было оставить этот выкрашенный в темный цвет фургон в горах, там, где он его купил, и приобрести что-то посветлее, чтобы отражало свет. Очередная мелочь, о которой он вовремя не подумал.

До обеда еще три часа, но Марч говорит себе: будь мужчиной. Пластырь нужно содрать с ранки. И потом, приехать рано — не то же, что приехать без предупреждения. Еще пятнадцать минут в дороге, снова по И-10, потом опять по узким проселкам, которые ведут к дому, где он вырос. На родительской земле он видит материнских коров: ищут тень посреди пастбища, сбились в кучу под большим дубом. Вниз с небольшого холма, мимо заболоченной низины со стоячей водой в пленке водорослей, а потом к большому дому, который уже проглядывает между деревьями. К великому облегчению Марча, на подъездной дорожке стоит джип Арти. Арти и ее брат Арло — дети Питера, но не Юны. То, что родители любят Гепа и их старшую сестру Тею сильнее, чем его, Марча никогда не удивляло. Но мать даже Арти, плоду похождений отцовской молодости, отдает перед ним предпочтение. Сколько Марч себя помнил, Арти бывала у них в доме. Сейчас она настучит ему по голове за то, что исчез с радаров, однако будет рада его видеть. Они всегда дружили крепче, чем положено сводным, а по опыту Марча, друзья всегда милосерднее родных. Кроме того, отцовской машины Марч не видит. Хорошо, что Арти здесь: удастся избежать разговора с глазу на глаз с матерью.

Машину он ставит чуть в стороне от дома, под деревом. Собак выпустить не успевает — до него доносится громкий голос Арти:

— Марч! Скотина ты вреднющая. Со всеми уже повидался, а со мной нет.

Арти, а с ней его мать появляются у перил балкона. Арти улыбается так широко, что видно даже на таком расстоянии. Юна не улыбается, стоит скрестив руки. На таком удалении, с высоты второго этажа, она кажется маленькой. Вот только, по его ощущениям, она совсем не маленькая. Его ладонь лежит на дверце машины, собаки мечутся — ждут, когда он их выпустит.