Бегство со Светлого берега

С того момента, как она узнала Варвару Семеновну, голова Елены Николаевны превратилась в поле битвы. Она говорила себе, что лагерный доносчик всегда таким и останется. Она думала, что никто у нее на работе и в коммунальной квартире не знает о ее лагерном сроке, а если Варваре Семеновне взбредет донести, что она уклоняется от налогов, то все выйдет, не может не выйти наружу. Все десять лет, прошедшие после освобождения из лагеря, Елена Николаевна боролась с этим страхом, и до сих пор, переходя улицу, стремилась избежать взгляда милиционера на перекрестке. Но теперь страх подсказывал ей, что разумнее всего вести себя так, словно прошлое забыто. Во время лечения Варвара Семеновна ничего не предпримет, а когда все закончится, Елена Николаевна продаст это кресло.

— Откройте рот пошире, пожалуйста, — сказала она, внимательно изучая воспаленный проем в деснах ненавистной ей женщины. — Все ясно, — спокойно продолжала она, — это займет три-четыре сеанса. Вы сможете прийти завтра к шести?

Смиренным, едва ли не льстивым голосом Варвара Семеновна ответила согласием.

— Да вы волшебница, — сказала она. — Я почти ничего не почувствовала.

Когда она покидала загроможденную комнату, Мурочка вопросительно подняла голову, оперлась на спинку дивана и напрягла передние лапы, зевнув во весь рот. Потом она сомкнула зубы над розовым гротом своей пасти, ее лапы и хвост расслабились, и она заснула на диванных подушках прежде, чем за Варварой Семеновной захлопнулась дверь.

Годы спустя подруга в библиотеке, где мне довелось работать, рекомендовала мне своего зубного врача. «Она никогда не делает больно, она чувствует твою боль еще до того, как ты почувствуешь ее сама, и она удивительно быстра и добросовестна. Попроси, чтобы она показала свою кошку. Ты никогда не видела ничего подобного — совершенно белая, с полосатыми ушами. Она привезла ее из лагеря, только не заговаривай с ней об этом: она, бедняжка, думает, что никто об этом не знает».