Рождественский пирог

Клавдия села за стол, не сводя с Джики злобного взгляда. В кухне воцарилась тишина, которую можно было бы счесть неловкой, но Клавдия была слишком толстокожа, чтобы это понять, Дэйви был слишком дипломатичен и сохранял невозмутимый вид, а Одесса замкнулась в себе, так что кроме меня, похоже, неловкости никто не испытывал.

Клавдия пришла в ужас от количества мяса, масла и муки, потребовавшихся на приготовление традиционного корнуоллского пирога, и предложила вместо него подать к столу суши и свежие овощи. Дэйви вздрогнул, а Одесса захохотала.

— Вот еще придумала! К нам на ужин сегодня все графство пожалует, и все будут ждать моих пирогов. Овощи, подумать только. Да еще су-у-ущи-и-и — из чего только их делают?

Узнав, что суши делают из сырой рыбы, Одесса так и закатилась. Отсмеявшись, она с издевкой сказала:

— Ох, посмотрела бы я на епископа, когда ему подадут сырую рыбу! Или на парней с фермы. А уж рыбаки местные просто от смеха умрут или подумают, что мы того, ку-ку!

Ну, для того чтобы счесть семейство Стентонов «ку-ку», есть поводы посерьезнее, чем тарелка с сырой рыбой на столе.

Я вызвалась отнести чай Джокасте и Эдварду, но Одесса сказала, что они сами спустятся, если чего-нибудь захотят. Клавдия фыркнула и объявила, что приготовит себе отдельный обед, если это не возбраняется. И презрительно глянула на мои пирожки с мясом.

— Ну и вкуснятина, Поппи, — похвалил мою стряпню верный друг Дэйви.

— Да, у тебя талант, — согласилась Одесса.

Клавдия с шумом отодвинула стул, прошествовала к холодильнику и резко открыла дверцу. Я подумала, что она вряд ли найдет там что-нибудь подходящее, если только Табита не припасла своего силоса.

Одесса и Дэйви принялись обсуждать вечеринку, а я убрала посуду. Оставалось начинить пироги и сунуть их в плиту. Одесса отвечала за начинку, Дэйви призвали защипывать края, а мне доверили смазывать взбитым яйцом поверхность теста. Клавдии же досталась роль нытика. Под ее брезгливые стоны о диком количестве жиров и белков в этой еде вскоре у нас уже набралось несколько противней готовых к выпечке пирогов, и спустя еще полчаса кухня наполнилась ароматом пекущегося теста. Одесса поручила мне нарезать петрушку и добавить ее в большую крынку со сливками.

— А это для чего? — удивилась я, мешая ярко-зеленую крошку с желтыми жирными сливками и восхищенно наблюдая за рождением нового цвета.

— Это секрет рождественских пирогов, — гордо ответила Одесса. — В верхушке готового пирога делается надрез, и туда заливаются сливки с петрушкой. Пальчики оближешь. Думаю, даже Табита съест кусочек.

— Кстати, о Табите. Надеюсь, она там не замерзла на болотах. — Дэйви встал на цыпочки и выглянул в высокое окно. — Наверняка снова пойдет снег.

— Да уж за нее не волнуйся, — ответила Одесса. — Она эти места получше тебя знает. Так, дорогушечки мои, пора этот противень вытаскивать, а тот ставить в духовку.

Мы выполнили приказ. Будто служки главной ведьмы на средневековом шабаше. Да и кухня благодаря стараниям Одессы походила на лавку знахаря: повсюду пучки сухих трав, старые фаянсовые посудины и потрепанные кулинарные фолианты. Пестики и ступки, медные миски и половники вперемешку с древними кухонными орудиями поблескивали на тусклом зимнем солнце. Огромный шкаф скрипел под остатками роскошных викторианских столовых сервизов, расписанных ярко-розовыми цветами и позолоченной листвой. Склянки с вареньем, пыльные медные формы для пудинга, косички чеснока и связки лука — все это создавало неповторимый колорит. Может, на кухне и царил беспорядок, зато на ней было уютно. Над разделочным столом висели половники всевозможных размеров и форм, деревянные ложки, гладкие от старости и частого использования, ложки для снятия сливок, расписные фарфоровые черпаки, серебряная ложка для варенья с длинной ручкой, а также котелок, истертый поколениями хозяек, варивших в нем варенье.

Я точно зачарованная наблюдала, как умелые руки Одессы снуют над противнями с пирогами. Клавдия убралась в свою комнату, пробормотав что-то про дневной стрейчинг, уж не знаю, что это такое, а Дэйви полировал для вечерних возлияний массивную серебряную чашу для пунша. Словом, идиллия.

Мы все вздрогнули, когда отворилась дверь и вошла бледная, озябшая Табита.

Дэйви тут же бросился хлопотать вокруг сестры, а Одесса поставила перед ней стакан какого-то горячего отвара с молоком.

— Спасибо, — сказала Табита, благодарно улыбнувшись Одессе. — Там так красиво, снег только что пошел, и я…

— Неважно, что там ты. Выпей и отправляйся в горячую ванну, а потом, девочка моя, обязательно ненадолго приляг, — скомандовала Одесса.

Табита смиренно вышла из кухни, сжимая в руках чашку.

Я улыбнулась. Сразу понятно, кто в этом доме главный. Табита слушается Одессу больше, чем своих родителей.

Где-то в замке зазвонил телефон, но никто и не подумал снять трубку.

Я посмотрела на Дэйви:

— Ты что, не подойдешь к телефону?

— Господи, конечно нет.

И я не подойду, решила я. А что, если это звонит Алекс с фермы? Вдруг он решил сообщить, что возвращается в Париж, и я его больше никогда не увижу? Или напился и звонит из паба в Бодмине, что не сможет приехать на вечеринку?..

— Выпей еще чаю и расслабься, — посоветовала мне Одесса.

Она наполнила мою чашку, щедрой рукой сыпанула туда сахару. Дверь снова распахнулась, и к нам ввалился Алекс, согревая дыханием руки и притопывая ногами.

— Господи, до костей продрог! — воскликнул он, звонко чмокнув Одессу в щеку.

Она отпихнула его и вручила кружку с чаем и кусок подоспевшего пирога.

— Обалдеть, как вкусно, — сказал он с набитым ртом. — Овцы все в овчарне. Я и забыл, какие они тупые твари, по-моему, от них только и проку, что на вертеле под мятным соусом. Оленей мы тоже покормили.

Тут он заметил Джики на полке между чучелом петуха и старой соломенной шляпой, украшенной бумажными розочками.

— А эта зверюга что там делает? Я как раз собирался утешать тебя, но, похоже, не потребуется.

Я заставила себя поднять на него глаза. Алекс смотрел на меня с сочувствием, нежностью и легким удивлением.

— Джики оказался совсем старичком, и они отказались его принять…

— Кто это тут совсем старичок? — ворвалась в кухню Джокаста.

Я рассказала про Джики, и она буквально взорвалась от восторга. Я поняла, что, если захочу оставить его себе, мне придется за него побороться.

— Так, миссис Стентон, это зверюшка молодой мисс Поппи. А вам мы подыщем кого-нибудь другого, хорошо? — сурово прервала ее крики Одесса.

Джокаста с сожалением вздохнула, глядя на Джики. Тот, сообразив, что оказался в центре внимания, мигом принялся за свое гадкое дело. Все рассмеялись, и я почувствовала, как заливаюсь краской. Алекс смеялся громче всех.

— Я собираюсь принять ванну. Дэйви, ты не мог бы поделиться одежонкой?

— Ни за что! В прошлый раз ты взял мою лучшую шелковую рубашку, и где она? Ты — кукушка, или как там называют птицу, которая тащит все что ни попадя…

— Сорока.

— Вороны… — мечтательно сказала Джокаста. — Убийца ворон, какое прекрасное имя…

Одесса смотрела на них с такой же удивленной и снисходительной улыбкой, как и я.

— И вообще, — твердо заявил Дэйви, — ты, по-моему, растолстел с прошлого года, так что мои вещи тебе не подойдут…

— Растолстел? Я растолстел!! Да как вы смеете, сэр! — Алекс изобразил, будто хватается за ножны.

— Я вам этого не спущу, сэр Перси! — завопил Дэйви, нанося Алексу укол воображаемой шпагой.

— Я никогда вам не уступлю! — воскликнул, набычившись, Алекс и воткнулся головой в живот отца.

— Спокойно, мальчики, спокойно.

Вид у Эдварда был крайне раздраженный.

— Что случилось, дорогой? — спросила Джокаста, шикнув на сыновей.

— Вы только посмотрите! — Сэр Эдвард взмахнул какой-то грязной тряпкой. — Это я нашел внизу в туалете. Что за тупица драил унитазы родовым знаменем! И теперь оно воняет хлоркой! Кто способен на такое?

Мы с Одессой обменялись понимающими взглядами.