Империя желания

Глава 16

Гвинет

Кажется, будто гравитации не существует.

Или, может быть, дело в моем рассудке.

А может и то, и другое.

Потому что я не чувствую ничего — ни гравитации, ни рассудка. Я плыву по воздуху и не могу приземлиться.

Или, точнее, плыву на спине Нейта. Его широкие плечи, на которые я всегда смотрела и, возможно, мечтала прикоснуться к ним, но не животом. Я не такая сумасшедшая.

Но сейчас я думаю об этом, потому что это все, что я могу делать — мой живот на его плече. Ладно, это ложь. Я думаю о многих вещах, например, о том, как его сильная рука обвивает мои икры и как моя голова ударяется о его мощную спину с каждым шагом вверх по лестнице.

Он несет меня, как невесомое перышко. Легкость действия. Его сила. Грубые манеры. Господство.

Все это.

И я впитываю это, позволяя разорвать меня на части меня и просочиться внутрь. Разве не этим занимаются мазохисты? Мы не только ищем боль, но также грязнем в ней и позволяем пустить корни настолько глубоко, что от нее невозможно оторваться.

Я даже не задумываюсь о крови, которая приливает к моей голове, или о том, как мои глаза вылезают из орбит. Мне, наверное, следует закрыть их, но если я сделаю это, то пропущу всё, что происходит. Нет, спасибо.

Однако вскоре я вынуждена выйти из краткой фазы зависания между потерей гравитации и рассудком.

И он тот, кто меня вытаскивает.

Точно так же, как сделал раньше, когда убрал землю из-под моих ног.

И делает сейчас, бросив меня на кровать далеко не нежно, потому что не делает ничего нежного. На самом деле Нейт далек от нежности. Он грубый, резкий и жёсткий.

Настолько чертовски жёсткий, что мои бедра сжимаются от воспоминаний о его авторитарных, чувственных вопросах, когда он прижимал меня к стене.

Он снова поймал меня в ловушку, но не своим телом. Это его глаза делают свою работу, и они стали еще более серьезными, чем раньше.

Теперь они мрачные.

И настолько мрачные, что думаю, они превратятся в черную дыру и засосут меня.

Мне должно быть страшно при мысли о том, что я застряла в бездонном колодце, тем более, что мой пустой мозг иногда тянет меня к этому движению. Но я немного сумасшедшая, как и сказал Крис, и все, о чем могу думать, это то, как все будет выглядеть. В глазах Нейта проблескивает такая же строгость, как и он сам. Такая властность, как и его голос, в использовании которого нет необходимости.

Мне интересно, как это будет ощущаться. Может, это будет не так нежно, как когда он бросил меня на кровать, а может, будет легко и внезапно, как когда он нес меня на плече.

И думаю, он сделает это, как только пошевелит рукой. Он притронется ко мне и затянет в свою тьму. Но он этого не делает. Он просто засовывает руку в карман и прислоняется к стене. Мои обои с ванилью, орхидеями и розами выглядят так по-девчачьи, на фоне его широких плеч.

Вся моя комната, с пушистыми простынями и множеством подушек, внезапно становится такой маленькой и удушающей. Он впервые здесь, и ему удалось украсть всю атмосферу.

Также как он украл все остальное.

— Покажи мне.

— Ч-что?

— То, что упомянула ранее, Гвинет. Я хочу увидеть, каково это, когда у тебя есть сексуальные влечения.

Мои щеки, должно быть, покраснели до глубокого красного оттенка, а может, и все мое тело. Говорить об этом — одно, а действовать — совсем другое.

Кроме того, это Нейт. Я… я никогда не была обнаженной или в таком положении перед ним.

Я опираюсь на локти, вытянув ноги перед собой, под его пристальным взглядом, и это кажется таким другим, новым и неправильным.

Но в то же время — это правильно.

Это лучшее, что я когда-либо чувствовала.

— Разве ты не говорила, что у тебя есть потребности и необходимость ощутить пальцы внутри, чтобы почувствовать себя удовлетворенной?

Я сглатываю. Дерьмо.

Я думала, что, как только услышу грязные разговоры Нейта, у меня случится сердечный приступ, и тогда они напишут его имя как причину смерти на моем надгробии.

— Ответь на вопрос, Гвинет. Разве ты этого не говорила?

— Говорила.

— И также сказала, что это в данный момент не можешь это описать.

— Да.

— Тогда раздвинь ноги и покажи мне.

Мои локти едва удерживают меня от того, как сильно они дрожат, как сильно покалывает мой центр от его командных слов.

Но я беспомощна перед этим доминированием, поэтому, опираюсь на один локоть и дотягиваюсь рукой до молнии юбки, стягивая ее, не в силах контролировать дрожь. Затем пытаюсь спустить её вниз к ногам, чувствуя настолько они чувствительны и разгорячены, ощущая контраст с простыней.

Я позволила бедрам раскрыться, обнажив трусики ванильного цвета. Они кружевные, прозрачные и пропитанные моей влагой. И еще одна волна тепла накрывает мое тело, когда понимаю, что он это видит.

Он видит возбуждение и липкость.

Это отличается от всего, что я испытывала раньше. Потому что он смотрит на меня.

Он смотрит на мои мокрые трусики, трясущиеся ноги и пальцы, пробирающиеся под кружево. Но он не просто наблюдает. Его ноздри раздуваются, а вены на руке, которая находится сбоку, кажутся еще более выраженными и так чертовски мужественно. Мысль о том, что та же самая рука обхватит меня, прикоснется, почти доводит до края.

Мои соски затвердевают и упираются в бюстгальтер под блузкой, доставляя приятную боль, но не такую сильную, как там, где находятся мои пальцы. Вот где больнее всего, потому что к этому месту прикованы его глаза.

Так что я опускаю пальцы между складок, используя его взгляд как оправдание всему. И когда он смотрит на меня, все ощущается по-другому, будто я взорвусь, а не получу оргазм.

Но моя рука слишком мягкая, и этого недостаточно, даже когда мои пальцы кружатся вокруг клитора, и я двигаю бедрами.

Думаю, это потому, что он здесь и смотрит, сомкнув челюсть. Хотя я хочу, чтобы он смотрел на меня, наблюдал, так в чем же дело?

Я не могу достичь пика, как бы ни старалась, и это не из-за отсутствия у меня возбуждения, потому что я так промокла, что на простыне, вероятно, остались влажные пятна.

— Что случилось, девочка? Возникли проблемы?

Мои пальцы останавливаются при одном слове. Малышка.

Думаю, я стала еще более влажной, но это могло произойти и потому, что он оттолкнулся от стены и направился ко мне. Откровенной походкой, с расправленными плечами и медленными, размеренными шагами.

Я не могу избавиться от ощущения, что я — жертва, привлекшая внимание большого, плохого волка, но, в отличие от сказки, мне не сбежать.

Черт, какой же он красивый. И дело не только в его лице, которое кажется вырезанным из твердого мрамора, или в его телосложении, которое могло раздавить меня так легко, как когда он меня нес. А во всем остальном. В мужественности, которая вытекает из каждого его движения. В восхитительной властности, которой я не могу насытиться.

Прежде чем я успеваю придумать, что сказать, чтобы он снова называл меня «малышкой», он кое-что делает.

Встает на колени. На краю кровати. Прямо в поле зрения вершины моих бедер.

Моя рука замирает, и я не замечаю этого, пока он указывает на неё.

— Не можешь кончить?

— Я могу.

— Не похоже.

— Обычно… могу.

— Очевидно, не сегодня, — он протягивает руку туда, где мои трусики соприкасаются с бедром, и я перестаю дышать, когда он стягивает их по моим бедрам, чувствуя, как его кожа целует мою.

Теперь они в его руках, мои кружевные трусики, радуясь, что выбрала именно их сегодня утром.

А потом он кладет их в карман. Ни на пол, ни в какое-нибудь другое месте, о котором никто бы не позаботился. Они остаются у него.

— Раздвинь ноги шире. Позволь мне увидеть тебя.

Мои пальцы дрожат на моих складках, и я делаю, как он говорит — раздвигаю бедра, позволяя ему увидеть, как я промокла только от одного его взгляда.

Он хватает меня за лодыжку и тянет. Мой локоть сгибается, и я визжу, когда моя спина ударяется о матрас. Он тащит меня к изножью кровати. Но это не все.

Он закидывает мои ноги к себе на плечи. Они свободно висят на этих широких сильных плечах, и он так близко, что я опьянена его ароматом. Как только шлейф его аромата, жаркий и болезненный окутывает меня, то понимаю, что не смогла бы остыть, даже если была бы в воде.

— Разве я сказал, что ты можешь убрать руку с киски, Гвинет?

Тут я понимаю, что моя рука упала в сторону.

— Нет.

— Правильно, я этого не говорит, а это значит, что ты вернешь её обратно и не уберешь, пока я не скажу.

Бог. Какого черта он звучит так горячо, когда раздает приказы, как будто это война, а я солдат в его батальоне?

Потому что его приказы делают кое-что еще. Они делают меня еще горячее, потому что у меня есть шанс растаять прямо под его взглядом.

Но я не тороплюсь, чтобы выполнить его приказ, и тогда он хватает меня за руку и кладет ее обратно на мой клитор. Я горю, краснея от его прикосновений. Но на этом все не заканчивается, потому что он сам вставляет мой средний палец в меня.

Просто так.

Как будто он всегда имел на это право. Моя спина выгибается, и я прикусываю нижнюю губу, чтобы не застонать или крикнуть, как шлюха.

Но, может быть, сейчас я именно ей и являюсь.

Я шлюха в его руках, и хочу большего.

— Вот так раньше это чувствовалось? Его пальцы наполняют тебя внутри?

— Чтобы было как раньше, нужен еще один. Сейчас это просто один палец, — выдыхаю я, пытаясь говорить, как можно более связно, чтобы не выставить себя дурой.

— Ты, черт возьми, продолжаешь отвечать, как не положено, — он хватает другой мой палец, и я готова к новому вторжению. Это единственный способ отвлечься. Два пальца внутри и поддразнивание клитора.

Я не могу не смотреть туда, где его прикрытые глаза сосредоточены на том, как он держит меня за руку.

И я чувствую, как еще один палец входит в меня, но не мой. Этот толще, тверже и заставляет меня задыхаться.

Теперь он внутри меня, его средний палец, и он соприкасается с моим, который тоже там. Трение такое странное, невыносимое и чертовски новое, что я чуть не теряю сознание.

— О боже…

— Неужели именно вот так тебе хорошо, малышка?

Движение.

Вверх.

Вниз.

Толчки.

— Или это менее приятно, потому что это не его вялые пальцы?

Он звучит рассержено, но я не могу сосредоточиться на этом, потому что меня охватывает огонь изнутри, и он такой дикий и большой, что не получается вздохнуть.

Любые попытки втянуть кислород исчезают, когда он вводит другой палец — свой — в мой узкий канал. Оба его пальца сжимают мой, и он двигает ими в сводящем с ума ритме. Трение усиливается, ярое, быстрое и грубое. Я чувствую это глубоко внутри себя, и мне хочется покончить с этим или, может, я хочу кончить, потому что думаю, что это именно то, что означает получить удовольствие.

— Или, может, это уже чувствуется полно. Настолько полно, что хочется кончить.

— Да, ох, черт…

— Тск. Язык.

— Ох, пожалуйста. Как будто ты сам не говоришь так.

— Ты уверена, что хочешь поговорить со мной, когда я могу оставить тебя неудовлетворенной?

— Нет, нет… пожалуйста… пожалуйста…

Я почти у цели. Я чувствую это глубоко внутри себя. Чем больше он двигает пальцами, сгибает их и гладит ими, тем больше мои соки размазываются по ним.