Империя желания

Глава 19

Натаниэль

Я никогда не играл в игры.

Это пустая трата времени и отсутствие цели, и это то, чем занимаются глупцы, чтобы чувствовать себя хитрыми или важными. Подобные утверждения абсолютно ничего не значат для меня.

Во всяком случае, это я создаю игры и устанавливаю правила, которым должны следовать все.

Так что представьте мое чертово удивление, когда я оказываюсь втянутым в игру, в которой не собирался участвовать. Игра, которой вообще не должно было существовать.

Я сейчас в центре внимания. Прямо там, где разворачивается игра — Гвинет.

«Ты можешь играть со мной сколько хочешь. Я буду твоей игрушкой».

Эти простые слова превратили меня в грёбаного ненасытного зверя. Я не только выиграл у нее в середине игры, но и имел полное право играть с ней, мучить, пытать ее.

Прошла неделя. Неделя с того дня, как я нарушил собственный протокол и внес секс в работу. Когда я заставил ее кончить и попробовал ее сладкую киску.

Я не смешиваю приятное с полезным. Никогда. Это непрофессионально, надоедливо и чертовски отвлекает.

Или это то, что я думал до моей ненужной игры с Гвинет. Потому что я, черт возьми, не подумал о рисках, когда сказал ей раздвинуть ноги, а затем приступил к действиям.

И, как у наркомана, потребность в большем увеличивалась с каждым днем.

Так вот, я ищу это долбаное отвлечение.

Я говорю ей вести себя правильно, а она этого не делает. Гвинет действительно не знает, как это сделать. Она либо уронит что-нибудь и наклонится, чтобы поднять это, выставляя напоказ свою задницу, либо флиртует с Кристофом.

— Мы просто разговариваем, — говорит она мне. Мы друзья и просто общаемся. Я не флиртовала с ним. Но, черт возьми, если она смеется вместе с ним, а он единственный стажер, с которым она разговаривает, то это гребаный флирт.

Поэтому я вызываю ее в свой офис, наклоняю ее над столом и довожу до пика. Иногда я прикасаюсь к ней, пока она не начинает кричать, корчиться и умолять. Мне нравится, когда она просит, когда ее маленькое тело так сильно зависит от меня, и что знает, что не сможет избежать моего гнева, если не будет умолять.

Затем, когда я прихожу домой и иду в ее комнату, также доводя её до оргазма. Я учу ее, как ей следует вести себя в фирме, что ей следует сосредоточиться на своей работе, а не на чем-то еще. Не разрешаю ей обедать с Себастьяном, Дэниелом и Ноксом. Да, один из них — мой племянник, но все же. Она слишком непринужденна с ними, слишком ярка, слишком жива, и я чертовски ненавижу это.

Еще я ненавижу то, что теперь все, кажется, ждут от нее кексов. Она неукоснительно приносила их всем, особенно для айтишницы и гребанного Кристофа.

Она либо ложится поздно, либо просыпается рано, чтобы испечь их, напевая фальшивую мелодию, пока Алекса играет её любимую группу Twenty One Pilots. Она никогда не говорила мне, что это любимая, но слушает их все время, и не важно принимает ли она душ, печет или помогает Марте на кухне. Всегда и везде. Теперь я понимаю, что это ее ванильные молочные коктейли и мороженое для ушей. Именно они удерживают ее в покое, даже если ее покой громкий.

Все это уже перебор. От нее и музыки до языка ее тела. Потому что она не просто поет, слушает и печет, она танцует, и это так же не попадает в ритм, как и ее прекрасный голос.

Гвинет очень шумная, когда одна. Настолько громкая, что ее трудно отключить. Настолько громкая, что она прерывает мое безжалостное молчание. Раньше я предпочитал то простое ничто, отсутствие звуков и ясность ума, которые помогают мне сконцентрироваться и работать, но с тех пор, как она разрушает этот властный мир, всякий раз, когда я слышу ее чертово «Алекса, включи плейлист Гвен», я не могу сопротивляюсь, чтобы не посмотреть её шоу.

Как сейчас.

Я прислоняюсь к входу в кухню и скрещиваю ноги в щиколотках. Вернувшись домой некоторое время назад, я принял душ, а затем пошел налить попить воды, надев полотенце. Что-то, из-за чего Гвен смотрела на меня пугающими глазами, когда ее щеки, уши и шея покраснели. Я переоделся в спортивные штаны и серую футболку. Иногда я забываю, что сейчас не один и что есть женщина, которая смотрит на меня так, будто я самая красивая и разочаровывающая вещь, которую она когда-либо видела.

Раньше мне было наплевать, каким меня видят женщины. Да, мы с Кингом часто привлекали внимание своей внешностью и спортивным телом, но все это было игрой. Мелкая, бессмысленная игра, которая никак не повлияла на мою жизнь. Так почему, черт возьми, я чувствую гордость всякий раз, когда Гвинет смотрит на меня, будто я единственный мужчина, которого она видит?

Вернемся к настоящему — я обычно остаюсь снаружи, чтобы она меня не замечала, но, черт возьми, сегодня я наблюдаю за ней вблизи.

Держа в руках лопатку в качестве микрофона, она играет роль бэк-вокалистки того, кто в настоящее время читает рэп. Жизнерадостная музыка наполняет кухню, она качает бедрами, словно потерялась в песне.

Я должен просмотреть досье, но сделаю это позже, когда она пойдет спать. Вот когда возвращается мое жестокое молчание, и я могу сосредоточиться.

Однако это может быть долбанной ложью, потому что я теряю понимание слова «концентрация» с тех пор, как сделал эту хаотичную девушку своей женой.

Она никогда не упускает шанс без приглашения ворваться в мои мысли. Всякий раз, когда я работаю, на собрании или даже в суде, не переставая думаю о ней, сидящей на моем столе с широко расставленными ногами и выкрикивающей мое имя, говоря, что была очень плохой девочкой и хочет, чтобы я научил ее, как быть хорошей. Хотя она искренне этого не имеет в виду, учитывая, что всегда так или иначе ведет себя непослушно.

И я не могу перестать думать об этом, о ее скрытых склонностях и сладком вкусе. Я не могу остановиться с самого первого раза.

С тех пор, как я прикоснулся к ней и получил стояк из-за гребаной дочери моего друга.

Я закрываю глаза, чтобы прогнать эту мысль.

Когда я открываю их снова, Гвинет прыгает под музыку, крича вместе с певицей о тишине. Та же тишина, которую она уничтожает прямо сейчас.

В этот самый момент она поворачивается в мою сторону и замирает, ее глаза широко раскрываются, а микрофон-шпатель все еще рядом с её ртом.

— Нейт, — мое имя звучит как взволнованный звук посреди громкой музыки, прежде чем она откашливается и кричит: — Алекса, стой.

Музыка останавливается, и она гримасничает.

— Я была слишком громкой?

— Ты так думаешь?

— Прости. Я думала, у тебя есть наушники с шумоподавлением или что-то в этом роде, потому что ты никогда раньше не жаловался на музыку.

Это потому, что я пришел посмотреть. Но я не говорю этого, а просто продолжаю наблюдать за ней. У нее мука на щеках, покрасневших от пения и танцев. Кепка закрывает ее рыжие пряди, но сквозь нее выглядывает несколько упрямых, и она дует на них всякий раз, когда они падают ей на глаза.

— Я пеку, — объявляет она, указывая на миски, муку, масло и беспорядок на столе.

— Я вижу. Кексы, полагаю?

— Ага. Я должна сделать больше, чем обычно, поскольку Дэниел их крадет. Да, и я придумываю новые ароматы, потому что, видимо, не всем нравится ваниль.

Я улыбаюсь от того, как она надувается. Она действительно обижена. Совершенно точно. Надеюсь, Кристоф тоже не любит долбаную ваниль.

— Полагаю, это кощунство?

— Да! — она аккуратно перемешивает то, что находится в миске. — За что ненавидеть ваниль? Она приятная, вкусная и хорошо пахнет.

— И скучная.

Ее голова вздымается вверх, а подбородок слегка дрожит. Когда она говорит, ее голос звучит глухо, как будто от-вот заплачет.

— Думаешь, ваниль — это скучно?

— Иногда.

— Но почему? Есть много чего, к чему ты можешь добавить ваниль, например, шампуни, гели для душа, эфирные масла и… и… все торты, молочные коктейли и мороженое.

— Это действительно много.

— И есть много других, таких как ванильный соус, сливки, йогурт и смузи. О, и знаешь ли ты, что он тоже используется во многих алкогольных напитках? Потому что он сглаживает острые нотки алкоголя.

— А это важно?

— Конечно! Должен быть баланс, и ваниль для этого идеально подходит.

— Я понимаю.

— Означает ли это, что ты передумал?

— Чтобы изменить свое мнение, нужно нечто большее.

— Тогда я буду продолжать попытки убедить тебя. Однажды ты влюбишься в ваниль и уже не сможешь вернуться назад.

— Думаешь?

Она коротко кивает.

— Я уверена.

— Это хорошо и все такое, но где ужин?

— А?

— Не говори мне, что забыла.

Между ее бровями появляется тонкий хмурый взгляд.

— Забыла о чем?

— Когда Марта попросила сегодня выходной, что ты сказала?

— Что я буду убирать, готовить и обо всем позабочусь.

Я приподнимаю бровь, и ее губы открываются.

— Ой.

— Правильно. Ой.

— Я… увлеклась выпечкой. Ужин выскользнул из головы.

— Ты часто так делаешь? Увлекаешься чем-то, что забываешь обо всем остальном?

— Да, раньше это сводило папу с ума. Иногда я читала книгу или убиралась, и он звал меня, но не получал ответа. Затем он находил меня и называл мое второе имя, потому что думал, что это заставляет его звучать строго, что, кстати, не так, — она собирается улыбнуться, но ее губы тянутся вниз, и я вижу, в какой именно момент она отталкивает это, как будто этого никогда не было.

Гвинет не из тех, кто забывает об отце только потому, что он в коме. Но вот как кажется в последнее время. Она перестала заходить в его комнату, убрала свою фотографию с ним из вестибюля дома и больше о нем не говорит. Она только что поскользнулась, упомянув о нем.

— Я это исправлю, — говорю я.

— Тебе не обязательно. Когда закончу, я приготовлю пасту.

— Будет быстрее, если ты будешь печь, а я готовить одновременно, — я уже на кухне ищу в шкафу то, что мне понадобится.

— Я не знала, что ты умеешь готовить, — она смотрит на меня через плечо.

— Я прожил один достаточно долго, чтобы научиться этому.

— Так это только по необходимости? Тебе это не нравится?

— Не особо.

— Что тебе тогда нравится?

— Работа.

Она закатывает глаза, засыпая тесто на маленькие вкладыши для кексов.

— Работа — это не хобби.

— Она может быть им, — я быстро режу помидоры, и она смотрит на меня со странным очарованием.

— Ого, ты хорошо владеешь ножом, — говорит она, потому что легко отвлекается и ей приходится выражать все, что у нее на уме, а затем качает головой. — В любом случае, должно быть что-то еще, что тебе нравится вне работы.

— Нет такого.

Она толкает противень в духовку, и, когда прислоняется к грязной стойке, ее верх поднимается по ее бледному животу, а мука размазывает ее джинсовые шорты, бедра и даже кроссовки. Она не обрадуется, когда наконец заметит это.

— Как насчет… когда ты рядом с Аспен? Что вы делаете?

— Работаем.

— Правда? Вы не занимаетесь другими делами вместе?

— Помимо работы, нет.

Она немного улыбается, потом говорит:

— Но это немного грустно.

Я бросаю ингредиенты в сковороду и добавляю оливковое масло и немного чеснока.

— Что мы трудоголики и не интересуемся тем, как потратить наше время зря?

— Что у тебя нет хобби. Я найду тебе одно.