Империя желания

Глава 21

Гвинет

Мой позвоночник покалывает и подпрыгивает, и я чуть не падаю от шока, услышав его голос.

Я не только прижимаюсь к стене, но и все мое тело оживает. От моих прерывистых вдохов до сгибания пальцев ног в белых кроссовках и вплоть до моей вздымающейся груди. Мои соски сжимаются, как и моя киска.

Это просто голос, черт возьми, голос среди миллиардов других; однако это не просто голос. Это его голос. Человека, в которого я не должна влюбляться, потому что это форма зависимости.

Это не здорово.

И папа убьет его, когда узнает об этом.

Но все эти мысли размываются на заднем плане, все это не имеет значения, потому что то, что я чувствую, здорово в моем сознании, а папы здесь нет. Он все еще не хочет просыпаться, поэтому я подумаю обо всем остальном, когда он очнется.

Прямо сейчас есть только голос Нейта и я, и его суровый голос, в котором я могу распознать гнев. В нем есть легкая вибрация, поэтому, хоть он и звучит спокойно, я знаю, что это не так. Ах да, проклятия. Он делает это только тогда, когда злится или возбужден. Я не думаю, что на данный момент последнее.

Во всяком случае, голос Нейта, вероятно, должен быть в списке, чтобы я могла снизить чувствительность и не терять свое самообладание всякий раз, когда его слышу. Потому что, хотя он и не выглядит в хорошем настроении, все, о чем я могу думать — это грязные слова, которые он шептал, рычал и приказывал этим голосом.

— Ответь мне, — настаивает он, все еще злой, все еще на грани чего-то.

Я смотрю на него снизу вверх и думаю, что лицо Нейта тоже должно быть в списке. Тело Нейта, а точнее его присутствие. Потому что это превращает меня в кучку гиперактивных нервов. Это настоящий вор, который крадет мое дыхание и рассудок.

Но я не могу перестать пялиться на него, на его широкий силуэт, залитый поздним полуденным солнцем, и на его великолепные волосы, которые настолько идеальны, что я хочу провести по ним пальцами и немного испортить, может быть, испортила его. Хотя нет, потому что он идеален, и я это ненавижу.

Я ненавижу зависимость.

— Крис и я просто встретились, — я не могу рассказать ему о полиции, потому что он позаботится о том, чтобы я ничего не нашла. Он заберет мое расследование, и, если я буду настаивать на его продолжении, он возьмет на его себя.

А это зависимость, правда? Оставить все в его руках и позволить ему со всем справиться. И поскольку я ненавижу эту мысль, я изменю ее. К черту это слово. К черту зависимость. Я больше не буду от него зависеть. С этого момента я обо всем позабочусь сама, чтобы никто не смог повторить это слово снова.

Я добавляю зависимость к дурацкому списку, который продолжает расти.

— Ты встречалась с Кристофом, — медленно и угрожающе повторяет он, и мои пальцы дрожат. Они так сильно трясутся, что думаю, он видит эффект, который оказывает на меня. Он видит, как сильно меня пугает. Но я не скрываю этого, потому что его глаза светятся темным цветом, от которого у меня перехватывает дыхание.

Его реакция на мою дрожь неправильна. Моя реакция на него еще более неправильная.

Мы ошибаемся.

— Ага. Мы встретились.

— Где?

— Где-то.

— Где-то — это не гребаный ответ, Гвинет. Где вы встретились?

— В… э… парке, — это такое глупое и обыденное место, но я не умею лгать, и это то, что пришло в голову в первую очередь. Мне следовало сказать ему дома или еще что-нибудь, чтобы оценить реакцию Нейта.

Но мне это не нужно, потому что он сейчас приближается ко мне, фактически преследует, с сжатой челюстью и широкими плечами, прорезающими горизонт, по крайней мере, для меня.

— Ты ехала с Кристофом в парк на его байке, верно?

— Ага.

— И что ты сделала?

— Кое-что

— Что именно?

— Разговаривали и… — я замолкаю, потому что он прямо передо мной, и я опьянена его запахом и мужским теплом, исходящим из его груди.

— И что?

Я вздрагиваю, и моя голова ударяется о стену, но это не имеет значения. Я теряю чувство боли и реальности, когда он такой большой передо мной. Из-за его огромных размеров я чувствую себя такой маленькой, и сжимаю бедра, потому что уверена, что он чувствует мое возбуждение, реакцию, которую я испытываю, потому что разница в размерах меня заводит.

— Продолжай. Что еще он сделал? Он прикоснулся к тебе?

— Ч-что?

— Он притронулся рукой к этому лицу? — он трогает меня за щеку, его кожа горячая. Или, может быть, моя, потому что я на грани возгорания.

— Нет.

Он проводит ладонью вниз к моему горлу, к точке пульса, которая вот-вот лопнет и выльется мое сердце.

— Как насчет здесь? Этот ублюдок тронул тебя здесь?

— Нет…

Рука, которая только что касалась моего лица, теперь сжимает мое горло. Крепко. Не настолько плотно, чтобы перекрыть мне кислород, но достаточно плотно, чтобы все мое внимание было сосредоточено на нем и на нервных окончаниях моей челюсти, где его большой палец касается ее.

Другой рукой он сжимает мою рубашку, и тянет ее, разрывая ее с большей легкостью, чем следовало бы любому мужчине. Я не вижу разлетающихся пуговиц, но слышу их звук, когда они разбегаются по лестнице.

Моя грудь выпрыгивает наружу, и даже при том, что она прикрыта бюстгальтером, это длится недолго. Он стягивает его вниз, разрывая бретельки на моем плече, и я задыхаюсь, звук настолько возбуждающий, что я не понимаю, что он исходит от меня.

Он обнажает мою бледную груди с двумя твердыми розовыми сосками, которые болят и твердеют с каждой секундой.

И попадающий на них воздух тут ни при чем.

Он хватает их своими большими руками, этими сильными, покрытыми жилками руками, и сжимает кончики вместе с такой силой, что я хнычу.

— Он трогал эти сиськи? Он щупал их, Гвинет?

— Нет… он этого не сделал.

— Он пробовал? Ты позволила ему?

— Нет… — я не могу перестать хныкать и стонать одновременно, потому что он сжимает мои груди вместе, сжимает мои соски и делает их более напряженными и чувствительными, чем я когда-либо испытывала раньше.

Я чувствую поток удовольствия, вызывая возбуждение в моих трусиках, и знаю, что он тоже это почувствует. Он собирается выяснить, насколько сильно он влияет на меня, когда отпускает мое горло и расстегивает молнию на моей юбке, позволяя ей упасть к моим ногам.

Он дотрагивается до меня через ткань моих трусиков, впиваясь своими длинными пальцами в мою нуждающуюся сердцевину с неистовой собственнической силой, которая заставляет меня подниматься на цыпочки.

— Как насчет этого места?

Мне не хватает кислорода, я не могу говорить. Я даже думать не могу. Его сила слишком грубая и густая, оборачиваясь вокруг моего горла, которое все еще покалывает от его хватки.

— Скажи мне, малышка. Он трогал мою гребаную киску?

— Нет…

— Он не сделал это? — он сжимает мои соски, затем скользит пальцами по моим капающим складкам и дразнит мой вход, и, хотя это происходит только сквозь ткань, я приближаюсь к краю, к которому может меня подтолкнуть только Нейт.

Край, где ничто и никто другой не имеет значения. Край, где остаемся только я и он, без осуждения, ярлыков и чуши со стороны мира.

— Он не может этого коснуться, — выдыхаю я.

— И почему же?

— Потому что это твое.

Его челюсти сжимаются, и я могу сказать, насколько он возбужден сейчас, потому что его ноздри раздуваются, и собственничество омывает меня волнами. Вот почему я говорю такие вещи. Я знаю, что они заставляют его потерять контроль и превратиться в могущественного доминанта, способного разорвать мой мир на части.

А потом он ругается, и я становлюсь влажнее от мысли, что он так меня хочет, что не может этого сдержать. Другие мужчины звучат грубо, когда они проклинают, он звучит горячее греха.

— Что мое? — его голос громче, глубже.

— Моя киска. Она твоя.

— Блядь.

— Пожалуйста, трахни меня.

Он закрывает глаза, и, хотя его челюсть напряжена, я думаю, он пытается вызвать некое терпение, но, когда он их открывает, то не успокаивается. Напротив, его глаза почти черные со всеми тенями, скапливающими его мужское лицо.

— Что ты только что сказала, малышка?

— Трахни меня, — теперь это почти шепот, немного неуверенный, потому что он сильно надавливает на мои соски и клитор, играет с тугими кончиками, дразня и катая их между большим и указательным пальцами. И давление пошатывается и вот-вот подведет меня.

Так что я позволила.

Я позволяю своим конечностям расслабиться, пока меня охватывает оргазм. Он долгий, плавный и легкий, как и все в нем.

Затем он поднимает меня и снимает с меня трусики, я осознаю это в своей дымке удовольствия, поэтому поднимаю дрожащие ноги по одной, чтобы помочь.

Сейчас я полностью обнажена — если не считать рваной рубашки и бюстгальтера, — а он все еще одет в строгий костюм, и по какой-то причине это еще больше усиливает жар. Чтобы сделать ситуацию еще более невыносимой, он засовывает мои трусики в карман. У него уже должна быть коллекция моего нижнего белья ванильного цвета, и я покупаю его, того же цвета, снова и снова.

А потом его руки снова на мне, одна сжимает меня за талию, а другая скользит в мою гладкую дырочку.

— Ты дрожишь, как лист после оргазма, и думаешь, что сможешь взять мой член, учитывая насколько ты туга?

— Я могу попробовать.

— Что, если ты не выдержишь? Что, если ты начнешь плакать от боли?

— Все нормально, — губы дрожат, а в горле пересохло, глотать неудобно. — Потому что потом тебе будет хорошо. Ты заставишь меня улыбнуться, когда я заплачу.

— Ты так уверена, что я сделаю это?

— Да.

— Но ты сказала, что будешь моей игрушкой, а игрушки ломаются.

— Но не я.

Странный взгляд пробегает по его чертам, когда он отпускает мое бедро и расстегивает штаны. Я не могу удержаться от тихого вздоха, который вырывается из меня.

Он огромный.

Я чувствовала его эрекцию на своем животе, моей заднице, моей киске — повсюду — и я предсказала, что он, вероятно, был большим, но ничто не могло подготовить меня к зрелищу передо мной.

Его член не только длинный и толстый, но еще и жилистый и твердый, такой твердый, что у меня слюнки текут, а киска сжимается вокруг его пальцев.

Капля прозрачной жидкости скатывается по нему и прилипает к его руке, он размазывает её по длине. Он не мягкий, хотя и медлительный, а я впадаю в транс по тому, как он прикасается к себе. Настолько гармонично, что мне хотелось бы, чтобы это была моя рука, а еще лучше — рот.

— Он такой большой, — бормочу я, задыхаясь.

— Ты передумали? Боишься, что мой большой член сломает твою крошечную киску?

Боже. Ему действительно нужно перестать говорить такие вещи, иначе я не смогу сосредоточиться. К черту, я все равно не могу сосредоточиться.

Или, может быть, я слишком сосредоточена на нем, на этом моменте и на том, как этот член поместится внутри меня.

— Я передумала. Думаю, это меня сломает, — закусываю губу.

— Ты права.

— Но всё нормально, — я протягиваю руку к его лицу, а не к его члену, и поглаживаю холодными, потными пальцами его щетину. — Потому что это ты.

Я чувствую, как мышцы его челюсти напрягаются под моей ладонью, и знаю, что он на пределе возможностей, может быть, даже больше, чем я, потому что он стонет. Это глубоко и грубо, и одновременно с ним он вытаскивает пальцы из меня.