Охота на русскую Золушку

Глава 12

Маша

Мой куратор по литературе эпохи гуманизма, седовласый профессор Ричард Хьюз изобразил на лице неподдельную скорбь. И я была с ним совершенно согласна. Предмет его я преступно забросила. Пожилой господин покачал головой, и мне отчаянно захотелось убежать из его небольшого кабинета, забиться в самую темную щель, чтобы меня не достал его прожигающий осуждением взгляд. Или хотя бы под стол залезть. Ну да, из необходимых пяти пухлых томов на ранненовоанглийском я осилила только половину первого. А это совершенно недопустимый промах для Оксфорда. Задания кураторов надо выполнять беспрекословно, даже если у тебя десять предметов. Каждый из десяти руководителей выдает студенту на неделю студенту столько материала к самостоятельному изучению на неделю, что нужно отдаться ему полностью душой и телом, забыв о сне и даже о коротких перекусах. И все эти добрые профессора даже не подумают согласовать свои непомерные требования между собой. Да, в колледжах Оксфорда странная система преподавания. Лекций, семинаров или коллоквиумов практически нет. Есть по каждому предмету твой личный руководитель, который и курирует процесс обучения студента. На практике это сводится к бесконечному сидению последнего в библиотеке и самостоятельному штудированию программы. А в конце каждого семестра еще и экзамены. Очень строгие. Не сдал хотя бы один — остаешься на повторный круг. Разумеется платный. А в моем случае просто вылетаешь, потому что никто платить за провалившуюся студентку второй раз не станет. Я могу рассчитывать на продолжение обучения в этом колледже, только если сдам все экзамены на высший бал. Если нет, то стипендию мне не продлят. Так что обучение в Оксфорде по сравнению с учебой в России — адский труд. Я не понимаю, как ее вытягивает Платон, который иногда и имя-то свое с трудом вспоминает. Может так и бродит по кругу первого семестра который год подряд, личным примером воплощая в жизнь знаменитую фразу «Вечный студент». Или вот теперь еще одну «Не хочу учиться, а хочу жениться». При воспоминании о своем горе-женихе лицо мое, наверное, тоже приобрело скорбное выражение. И это совершенно не растопило холодное сердце моего строгого куратора, который из всех добродетелей студента превыше всего ценил усидчивость и усердие.

— Мария, я прискорбно разочарован, — он вздохнул, — Не думал, что столь небольшое задание может вызвать трудности у студентки, которую считают весьма перспективной.

Это он еще не в курсе, на что я так бездарно потратила время, отведенное на изучение бесценных томов с трудами Томаса Мора и прочих исторических деятелей. Ну да, вместо погружения в прекрасные идеи гуманизма я трепыхалась между тремя парнями из Линкольн Колледжа. Стыдно! Стыдно! Стыдно!

Щекам стало еще горячее. Видимо, мой бодрый румянец пришелся по душе профессору Хьюзу, и его поджатые губы тронуло подобие улыбки.

— Молодость, — проговорил он с оттенком мечтательности, — Пора самых смелых и пылких надежд…

Я собралась было развить эту тему, но он тут же пресек мой порыв, сурово сдвинув брови, и сразу сделавшись похожим на своего постаревшего кумира Томаса Мора, если бы тому один сварливый монарх позволил дожить до старости. (Томас Мор, к сожалению, был казнен по приказу английского короля Генриха VIII в 1535 году на 58-м году жизни).

— Дам вам совет, Мария. Если вы хотите, чтобы мечты были не только пламенными, но и осуществимыми, вам пора перейти от грез к делу. Да, девушкам это куда сложнее, но с некоторых пор нас поглотило равноправие. И молодому ученому не пристало витать в облаках, даже если он, к прискорбию, девица.

Я покорно кивнула. Не в моем положении сейчас спорить, что женщины умеют учиться ничуть не хуже мужчин. Доказывать обратное придется не словом, а делом. Надо подналечь на ранненовоанглийский.

Вышла из кабинета куратора я немного приободрённой. Несмотря на то, что к непрочитанным четырем с половиной пухлым томам прибавились еще три. И все к следующей встрече, которую господин Хьюз назначил через 10 дней. А легкую радость я испытывала от того, что могу честно отказаться от свадьбы с Платоном. Ведь это событие никак не вписывается в мой учебный процесс. У меня появился план. Я сделаю вид, что согласна на свадьбу, но не через две недели, как того требует старший Каримов, а после окончания второго семестра. Следующим летом. А там… там все как-нибудь рассосется. Я ведь учиться в Оксфорд приехала, в конце концов, а не замуж выйти.

Платон горячо поддержал мою идею. Ранний брак даже со мной его отчаянно пугал.

— Я тоже скажу, что подготовка к свадьбе сорвет мне написание эссе по экономике.

— Ты знаешь, что такое эссе? — искренне изумилась я.

— Малышка, ты удивишься, но я даже знаю, что такое экономика!

— И что это?

— Пин-код моей карты! — он хохотнул, и, натолкнувшись взглядом на меня серьезную, весело пояснил, — На каждой моей карте экономика одного среднего государства. Так что у меня эта… экономическая карта мира!

Я развела руками. Послушал бы Платона мой куратор по гуманизму, может, перестал бы разглагольствовать о немощи женского ума в науке.

Но потом с нашей идеей что-то пошло не так. Пошло не так ровно в тот момент, когда старший Каримов выслушал наше предложение, а потом поцокал языком. В груди пахнуло холодком, от этого его цоканья.

— Дельно, — согласился видавший виды бизнесмен, в этот раз совершенно трезвый, — Учеба — это хорошо. Надо прилагать усилия. Особенно тебе, Мария. Ты будущее светило науки, и просто обязана иметь диплом Оксфорда. Это корочка хоть и бесполезная, но зато престижная. Тут ничего не скажу. Но год, все-таки перебор. Поженитесь на зимних каникулах. Устроим рождественскую сказку.

Вот так. Только что я официально дала согласие на брак с Платоном. Не через год, а через три месяца! Через три чертовых месяца! Это не летом. Это не забудется и само собой не рассосется!

— А чтобы у вас не возникло дурацких мыслей о разводе, жить будете вместе, — припечатал строгий будущий свекр.

— Но я…

Платон сжал мою руку под столом, призвав не спорить.

— У нас большой дом в Оксфорде. И я хочу, чтобы ты уже сейчас навела в нем порядок, Маша, — прочувственным голосом заявил старший Каримов.

Когда он отключился, я закрыла лицо ладонями. Что я наделала?! С утра я еще была свободна, а теперь? Теперь на меня возложили обязательства. Под которыми я сама и расписалась. Ну не фактически, а формально. Хотя в договорах с Каримовым это, похоже, одно и то же.

— Да что ты страдаешь! — прогундел Платон возле моего уха, — Я же обещал, разделим дом пополам. Ты меня и не увидишь! А тут отличные условия. Бассейн, спа, теннисный корт, сквош в подвале, прислуга и кухарка-француженка.

О, Господи!

— Я не хочу тут жить!

Я вскочила и, наверное, что-то во мне здорово испугало моего будущего яко бы мужа. Потому что он отпрыгнул от меня на метр, даже несмотря на то, что сидел, а не стоял. Вместе со стулом отпрыгнул.

— Мне нравится моя жизнь с подругами! Мне с ними весело! Мне нравится ездить в колледж на автобусе! И у меня, в конце концов, есть парень!

— Чего?! — сощурился Платон, хотя со стула встать все еще поостерегся, — Этот химик?

Ладно, с парнем я немного переборщила. Ладно, не немного. И все-таки. Берти, Ал или Альберт, не важно, приходился же мне кем-то. Другом? Но для настоящей дружбы мы слишком недолго знакомы. Все-таки дружба не рождается как страсть, внезапно. Тогда получается, он мне все-таки парень?

— На парня я не согласен, — мой яко бы жених надул и без того пухлые губы и стал похож на обиженного Недоросля. Коим он и был, если уж на то пошло, — Давай ка у тебя не будет пока парня, Машунь.

— У меня своя жизнь, — отчеканила я, не желая сдавать позиции, — Я, может, и замуж выйду к Рождеству. Только не за тебя. И нам нужно как-то примирить с этим твоего отца. Ведь насколько я понимаю, нам обоим ничего хорошего не светит, если он не откажется от идеи нас поженить?

Про женитьбу в Рождество, я, конечно, просто так сказала, из вредности. Ну, и чтобы не навыдумывал себе лишнего.

Платон показательно вздохнул. Глянул на меня снизу вверх, потому что все еще сидел, теперь как-то не по-мужски обмякнув на стуле, и заявил:

— Тебе плевать на мои чувства. Совсем плевать.

— О чем ты?! Какие у тебя чувства?!

— Я ведь тебя люблю…

Он сказал это так просто, как будто слова сами собой напрашивались в наши отношения.

— Ты любишь меня как пирожное с кремом. Или как перстень дорогой. Или даже как костюм, который тебе идет. Ты все так любишь, Платон. Это не любовь. Это вещизм.

— Много ты понимаешь, — он подобрался и встал со стула, — У тебя же никогда не было ни платья любимого, ни сумки, чтобы разницу почувствовать. Такие как я тоже могут… способны… замутить любовь покруче, чем какой-нибудь нищеброд. Только знаешь в чем беда? Обижать нас не стоит. Мы очень больно обижаемся.

— Ты мне сейчас угрожаешь?! — вот это поворот. Странно, но я даже не разозлилась на него. Мы словно о сделке договаривались. Так оно и было, в сущности, но все-таки происходящее в этой комнате выглядело донельзя странным. Стоим красные, дерганные, обсуждаем возможные риски.

— Предупреждаю, — ответил он почти в стиле киношного злодея, — Я признался тебе, что чувствую. Веришь ты или нет, но это факт. И я терпелив, Машка. Потому что понимаю, я свалился тебе на голову, сломал всю твою жизнь и не могу вот так требовать все и сразу. Но ты уясни, обижать меня не стоит. Никому от этого лучше не станет.

— Чем конкретно я тебя обижаю? Ты ведь понимаешь, что я должна захотеть выйти за тебя замуж. Не продаться, не пойти под давлением, а согласиться на брак по собственному желанию. А до этого ты не вправе от меня требовать ни верности, ни тем более любви.

— Мы только что заключили договор с моим отцом. Я требую уважения, Маша. Уважения к моим чувствам. Хотя бы на этот период. До Рождества. А там, если у тебя получится выпутаться из этого всего, флаг в руки. Если нет, станешь моей женой.

— Ты спятил! — я пошла к выходу, крикнув, не оборачиваясь, — И жить тут не буду. Сам выкручивайся перед отцом.

Я вышла из огромного особняка и бодро зашагала по живописной дорожке к воротам поместья. Шагать предстояло долго. Минут двадцать не меньше. Перед особняком раскинулся обширный парк с прудом и подъездной аллеей.

«Хотя… — энергичная ходьба, очевидно, способствовала генерации здравых мыслей, — Платон прав. Мне стоит закрыть тему личной жизни до Рождества и налечь на учебу. Это пойдет мне только на пользу»

Судьба милостиво подбросила мне последний шанс удержаться на шатком мостике и не свалиться в пропасть, прихватив с собой все свои надежды на светлое будущее в науке. Или хотя бы в культуре. Если я сейчас не одумаюсь, если начну роман с Альбертом, как того требуют разбитое сердце и треснутое самолюбие, то труды Томаса Мора, а так же пухлые тома из других дисциплин, которые мне следует изучить до конца семестра останутся пылиться на стеллажах университетской библиотеки.

Я уже окончательно убедилась, что Марко Сеймур был прав — приглашение нашей московской команды в Оксфордские колледжи было хитрой уловкой, призванной отвлечь нас от работы над проектом. У нас с Лехой на это просто не осталось времени. И сил. А если я начну растрачивать себя на личную жизнь, то потеряю и возможность окончить престижный вуз. И когда-нибудь потом возобновить работу над моей идеей. Мне стоит прислушаться к Платону. Так что никаких парней до конца семестра. Не ради него. А ради себя.