Охота на русскую Золушку

Пролог

Прошло время…

Это история про любовь. Да, да, мужчины тоже способны любить. Хотя, конечно, узнай все мои Марты, Кади, Моники и прочие многочисленные подружки, что я такое ляпну, да еще о себе, они бы, мягко говоря, удивились. Но последнее время я слишком много вспоминал, много думал и, наконец, проснувшись однажды ночью, вдруг понял, что не успокоюсь, пока не вывалю из себя этот огромный груз. Я должен рассказать. Прямо сейчас. Здесь. И вам. Хотите вы этого или нет. Потому что речь идет о безопасности. Меня же просто взорвет, не иначе.

Уже взорвало, раз я так разошелся? Ну, да, вы правы. Только отчасти. Потому что если вы так говорите, то просто не видели, как взрывает человека. Как он потом растекается мокрым месивом по барной стойке… навсегда превратившись в полупьяного персонажа, готового поведать свою боль первому встречному…

Я уже такой? Вы так думаете?! О… Ну может оно и так. Бармен, повтори.

Ладно, я все-таки начну… Ну и гадость местное пойло. Да и черт с ним…

Вообще-то это не только моя история. Она поделена поровну на нас троих: на меня, на моего лучшего друга и на нее. На ту, которая однажды появилась в нашей жизни, перевернула ее с ног на голову, сломала и меня, и его, совершенно переделав на свой лад. Впрочем, она же женщина, чего мы еще хотели. Женщины всегда так поступают. Разница лишь в том, позволишь ты ей разорвать себя на пазлы, а потом собрать в разные диковинные штуки или нет. Мы позволили. И все полетело в чудовищный блендер. Нас хорошенько перемололо. А вот кто каким оказался на выходе… отличный вопрос. Я и сейчас иногда себя в зеркале не узнаю. Стою, пялюсь как дурак, рассматривают того идиота, который из зеркала пялится на меня. С таким же удивлением, как будто впервые видит. Не веришь, смотри на меня. Смотри внимательно. Джинсы эти видишь? Знаешь, сколько они стоят? 75 фунтов. 75 фунтов чувак! Раньше я даже марки такой не знал. Что там у них на кармане написано? Да какая разница! А кросы видишь? Стольник, кажется. Стольник. Два года назад мои носовые платки стоили дороже. За штуку. О да, два года назад у меня были носовые платки. Из тонкой такой материи. Я постоянно находил их в карманах пиджаков и курток. Хрен знает зачем их туда засовывал Томас. Нет, Томас не мой дружок. Томас был моим камердинером. О, ну вот мы и подошли к самому интересному. Кто я и кто мой друг. Нет, не Томас, а мой друг!

Не рассчитывай на многое. Это, между прочим, секретная информация. Здесь и сейчас я разглашаю государственную тайну. Но таков уж я! Эй, парни! Хотите узнать страшные секреты королевства? Подтягивайтесь! Бармен! Повтори! Всем за мой счет. Этим пойлом лучше травиться в компании.

Ну все, рассказываю! Мой друг, так уж случилось, наследный принц. Не в том смысле, что он когда-нибудь станет королем. В нашей стране эта роль расписана на сто лет вперед. У него какое-то там почетное 24-е место от трона, а ирония в том, что он вынужден вести себя, как будто стоит первым номером. И завтра станет королем. Но он им никогда не станет. Зато живет как полный идиот. Вот в чем штука. Не повезло, парню, согласен, но что тут поделаешь.

В общем, мой друг, как бы принц, всегда им был, им и остается. Его зовут Альберт. Но вы не думайте, он никакого отношения не имеет ко всем известным правящим Альбертам. Имя в нашей среде распространенное, так что у нас этих Альбертов, начнешь перечислять, до утра не закончишь. Мои родители были более милосердны и назвали меня Марко. Но, с другой стороны, я ведь и не принц. Так что меня можно называть, как угодно. А не как породистого пса, только с правильной буквы, учитывая родословные родителей. Мы с Альбертом дружим с раннего детства. До этого дружили наши матери, наверное, тоже с юных лет. В общем, давняя дружба домами это как раз наш случай. С родителями Альберта все понятно — они представители правящего дома. На отшибе и за сараем, но все-таки внутри забора. Мои родители тоже знатных кровей. Герб, родовое поместье дряхлое как вековой дуб, предки в старинных рамах, пугающие детей в холле, все это есть. Моя мать обожала копаться в такой вот старине. Наверное, потому, что ее род уходит своими корнями куда-то очень глубоко в почву истории нашей земли, и там в ее недрах сплетается с родами всех правящих в Европе династий. Что же касается моего отца, то он всегда был больше предпринимателем. Дела прошлые занимали его куда меньше, чем индекс Доу Джонса. Благодаря чему он смог в несколько раз преумножить состояние, доставшиеся моим родителям от их знатных предков. Таким образом, Альберт и я представители тех самых сливок общества, которые так не любят простые люди типа вас.

Бармен, повтори всем нам! А то эти милые ребята набьют мне морду. Я по глазам вижу, как чешутся их кулаки. Давайте выпьем за любовь, народ. За любовь, я настаиваю.

По жизни, Альберту досталось больше моего. Сколько его помню, он всегда был на виду. Ему талдычили, что на него смотрят все жители страны, что он должен быть примером и всякую подобную дребедень. Однажды, нам было года по четыре, наверное, он разревелся, потому что очень хотел в уборную, но ему было стыдно туда пойти, ведь на него смотрит вся страна. После этого случая, кажется, нам сменили нянек, а в штат учителей ввели детского психолога. Мне было куда проще, чем бедняге. Я пользовался теми же благами, что и он, играл в те же дорогие игрушки и рос в такой же роскоши, только без всякой ответственности на плечах. Сколько себя помню, я всегда наслаждался жизнью. Меня никто не рядил в строгие костюмчики, не фотографировал на почтовые марки и календари. Жили мы с Альбертом почти всегда вместе. В королевской резиденции или в поместье моих предков. Дома мы могли менять в зависимости от переездов наших родителей или времени года, но персонал и расписание — никогда. Няньки, учителя и завтрак в девять тридцать оставались всегда на своем месте. Родителей мы видели крайне редко. У Альберта — понятное дело они были по уши в государственных делах. Несмотря на то, что монархия в наше время — институт весьма сомнительный по силе власти и участии в управлении страной, члены королевской фамилии, как бы далеко они ни стояли от престолонаследия все равно не имеют ни минуты свободной. В стране постоянно что-то случается, и, если ты топчешься где-то рядом с троном, ну, и еще неприлично богат, ты обязан присутствовать, хочешь ты того или нет, понимаешь ли ты суть происходящего или смотришь на все как человек с тяжелой формой психического расстройства. Что касается моих родителей, то тут все сложнее. Мать была какой-то важной дамой при королевском дворе. Кажется, чуть ли не секретарем королевы. А эта еще та работенка. Секретарь обязан не только спланировать все визиты царской особы, но и подстроить под этот график всю ее жизнь, включая фотографии с любимой собачкой для дамского журнала и прочую рутину, на которую обычные люди не обращают внимания. Так что я ее вообще плохо помню. А мой отец всегда занимался бизнесом. Так что на меня у него тоже находилась минутка другая в неделю. Это если он был не в отъезде. Когда мне было шесть, моя мать, к сожалению, нас покинула. Увы, но от раковой опухоли не спасает ни состояние, ни положение в обществе. Поскольку мы с Альбертом всегда жили в своем мире, потеря матери прошла для меня относительно безболезненно. Я навсегда остался единственным ребенком в семье. И, пожалуй, хватит о нашем детстве. Добавлю только, что, после смерти жены, мой отец, окончательно ушел в бизнес. И там у него сложилась своя, далекая от меня жизнь. Когда я стал чуть старше, иногда до меня доносились отголоски той его жизни, в основном в виде скупых замечаний матери Альберта, что мой отец когда-нибудь свалится в пропасть со всеми своими шлюхами. Ну или что-то из пророчеств о том, как он будет гореть в гиене огненной. Однако, несмотря на явно скандальное поведение папаши мое положение в обществе сохранилось в память о моей бедной матушке. Я остался лучшим другом и практически сводным братом принцу Альберту. Жили мы одинаково с той лишь разницей, что им вечно трясли на людях, как дорогой побрякушкой, а я спокойно рос рядом.

В результате из Альберта получился превосходный принц. Как раз для того, чтобы постер с ним могла повесить над кроватью любая незамужняя девица от пяти до восьмидесяти. И тихо мечтать о том, как когда-нибудь он столкнется с ней в супермаркете, и после этого уж будет обязан жениться. На постеры Альберт чаще снимался не с продуктовой тележкой, а со своим любимым красным Pagani Huayra Imola.

Я тоже такой хотел заказать, но отец, который с моего пятнадцатилетия, начал заваливать меня советами в Твиттере, заявил, что, во-первых, это сочтут нескромным, во-вторых, вы с Альбертом, не близняшки. У тебя должен быть свой стиль. И чтобы совет не был пустым, прислал мне из США Tuatara. К тому времени он уже плотно осел в Нью-Йорке и патриотично обожал все американское. Но я, если честно, терпеть не могу выпендриваться за счет пиджаков, ботинок и машин. Поэтому в то время чаще ездил на своем старичке Bugatti. И не на мажорском Bugatti Divo, а на совершенно тривиальном спортивном каре, который в состоянии купить каждый смертный в обычном салоне. Были бы деньги. Ну, вот я опять сбился на себя. Да, в этом баре уже никто не сомневается, что я слюнтяй и нытик. А это не так. Я ною сегодня в первые. И наверное, в последний раз. Но поверьте, каждому мужику через такое пройти нужно. Однажды растереть сопли по щекам, сесть в лужу во всех смыслах. Чтобы знать, что даже ты, молодец и красавчик можешь быть настолько жалким.

Ладно, давайте лучше вернемся к Альберту. Нам тогда уже исполнилось по 23. Он высокий, правильный, весь прямой. Немного костлявый на мой взгляд, я бы даже сказал дрыщеватый. Но это на любителя. Вернее, на любительниц. На мнения любителей нам с ним плевать. Нет, я не гомофоб! Просто таким уж уродился. Люблю девиц. Бармен, коктейль парню в розовой куртке! Какой скажет. За мой счет, разумеется. Ладно, теперь все поняли, что я не гомофоб? Вернемся к Альберту. Но вообще да, Альберт бы парню в розовой куртке понравился. У него локоны как у девчонки, до плеч. Светлые. Не вру. Мужику за двадцать, он машет рапирой два раза в неделю, в поло играет, а волосы забирает в хвостик. И по мне, так ему бы подкачаться в тренажерке, но Альберт истинный аристократ. То есть он особенно не усердствует ни в чем. Спорт и гонки на машинах исключение. Рапире, мячу или поездкам на авто он мог предаваться сутки без перерыва. В остальном же был вальяжен и даже ленив. Вот я поставил в спальне многофункциональный тренажер. Правда ни разу на нем не качался. Он для другого. На нем, парни, с любой, даже очень тухлой девицей выходит умопомрачительный секс. Кстати, о девицах. Помните, как Альберт в четыре года боялся пописать, потому что на него смотрит вся страна? Травма не прошла бесследно. Он вырос настоящим ханжой. Мой девиз, жизнь прекрасна во всех ее проявлениях, и пока ты молод, ты просто обязан жить на всю катушку. Вот на нем это не работает. Как только он видит девушку, он становится деревянным болванчиком. Потому что у него на плечах груз ответственности. Как же, он же наследный принц. На него смотрит вся страна. К идее, что стране в общем-то пофиг, с кем он трахается, он глух. Когда нам было по семнадцать мне удалось подсунуть ему классную девчонку из бара Турандот. Ее звали Лиз. Первоклассная красотка, которая по моему совету прикинулась студенткой колледжа. Альберт с фейерверками в мозгу лишился девственности, но потом узнал правду. Как всякая проститутка Лиз оказалась страшно сентиментальной. И поскольку в ту ночь было хорошо не только Альберту, но и самой Лиз, в кой-то веки, она возьми, да и ляпни моему другу об этом, а заодно и обо всем остальном. Что было утром! Я испугался, что Альберт сотворит с собой что-нибудь ужасное. У парня случилась истерика. Как он мог, с проституткой, ведь что скажет его будущая великородная невеста, да и вся страна в придачу?! И возможно, правильнее было бы жениться на этой Лиз. Тут я, кстати, был с ним вполне согласен и видел в его глазах надежду, ибо Лиз имела возможность превратить брак в удовольствие. Но разве принц может жениться на проститутке? Увы, увы. В общем, Альберта успокаивали всем домом. Даже его строгой матери пришлось признать, что время от времени неженатым мужчинам королевских кровей нужно выпускать пар. Ну, а куда деваться, ведь от того, что в твоем будущем маячит корона ты не перестаешь быть мужчиной. Хотя во многих случаях это был бы выход.