Трофей для хоккеиста

Глава 21. Вот и все

— Алин, ты чего подскочила? — хрипло спрашивает Влад, приподнимая голову над подушкой. — Рано же еще, спи.

— Бабушка умерла, — бесцветно говорю я, держа на вытянутой руке телефон, словно это не телефон, а ядовитая змея, которая может в любую секунду на меня наброситься. — Два часа назад. Второй инсульт и…

У меня перехватывает горло, в груди комок, но плакать не получается. Глаза сухие, а внутри пусто. Вот я и одна. Совсем-совсем одна.

Влад ничего не говорит, просто молча обнимает меня. Я утыкаюсь в его грудь, дышу горячим знакомым запахом, и становится легче. На чуточку, но легче.

— Я понимаю, — шепчу я, — что у тебя был другой план, ты хотел тут на пару дней остаться, пообщаться с друзьями, а потом обратно ехать, но я не могу. Мне надо сегодня, понимаешь? Могу улететь на самолете, если ты…

— Алина, не неси чушь, — с досадой перебивает меня Влад. — Ребята проснутся, попрощаемся с ними и сразу поедем.

— Тебе опять придется восемь часов за рулем сидеть, а ты и не отдохнул толком, — бормочу я. — Прости! Прости, пожалуйста, что испортила тебе отдых…

— Глупостей не говори, — грубовато обрывает он, но тут же в противовес своему тону начинает мягко и успокаивающе гладить меня по волосам.

Мы молчим.

— Я не знаю, что сказать, — хрипло признается Влад через какое-то время. — Мне жаль…и я… правда не знаю. Не умею этого…

Замолкает, обнимает еще сильнее и осторожно целует в лоб.

— Ты все правильно делаешь, — шепчу я. — Спасибо.

Пока я спрятана в его руках, все не так плохо. Пока Влад вот так обнимает меня, так знакомо пахнет и так горячо дышит мне в висок, я не одна. И… Мне кажется, что я справлюсь.

Через три часа мы уже садимся в машину, и нас провожают напряженные и сочувствующие лица ребят. У девочек глаза на мокром месте, парни хмурятся, и только кудрявый Тимка беззаботно бегает по саду с палочкой и стучит ей по забору.

— Если нужна какая-то помощь… — в сотый раз начинает Тимур.

— Мы можем… — подхватывает его Ник.

— Спасибо, — я бледно улыбаюсь им, с трудом раздвигая уголки губ. — Правда, спасибо. Но я сама.

— Мы сами, — кивает Влад. — Спасибо, парни. Справимся. Все, Алин, пора. Залезай в машину.

Алиса порывисто обнимает меня.

— Приезжайте потом, — шепчет она мне на ухо и вдруг всхлипывает. — Держись. Звони, если будет совсем плохо.

Оля просто молча обнимает и сочувственно сжимает мою ладонь.

Я киваю, скомканно их благодарю и торопливо делаю шаг к машине.

Они хорошие, правда. Очень, очень хорошие и искренние, но я уже хочу поскорее остаться без их взглядов, слов и касаний, на которые хочешь-не хочешь надо как-то реагировать.

Я хочу в тишину, где смогу остаться наедине с собой. И с Владом.

Мы отъезжаем от коттеджа Яворских, нам машут вслед, и даже Тимка бросает свою палку и машет маленькой ладошкой. Я поднимаю руку в ответ, а потом отворачиваюсь.

Едем.

Коттеджный поселок сменяется мелькающими вдоль дороги лесами. Я слежу за ними тупо и равнодушно. Влад молчит, но в его молчании больше утешения, чем во всех только что услышанных мною словах.

— Она умерла, — вдруг говорю я, — пока я пила вино и развлекалась.

— Ты не виновата.

— Я не должна была! Я должна была быть с ней, держать ее за руку, проводить ее в последний раз…

— Ты не виновата, — повторяет Влад. — И не должна была сидеть у ее постели круглыми сутками. Не думаю, что твоя бабушка хотела бы тебе такой жизни.

— Я плохая внучка.

— Неправда. И ты сама это знаешь. Ты для нее сделала все возможное.

Влад говорит это так уверенно, что чувство вины, которое грызет меня с первой секунды, как я услышала о смерти бабушки, понемногу успокаивается и вынимает из меня свои острые зубы.

Я все еще не могу плакать, хоть и очень хочется, но зато я начинаю вдруг говорить. Про бабушку, про то, какой она была, как вырастила меня, как пекла самые вкусные на свете пирожки с луком и яйцом, как обожала сплетничать с соседкой и читать биографии всяких советских актеров, как каждое лето ставила вишневую наливку и всю зиму пила перед ужином рюмочку «для здоровья»…

Влад слушает меня внимательно, не перебивая. Слушает так, что мне кажется: ему не все равно. И это сейчас так важно! Важнее миллиона слов.

Он отвлекается в какой-то момент на свой телефон, хмурится, но тут же извиняется.

— Что-то случилось? — напрягаюсь я.

— Неважно. Продолжай.

Меня хватает еще на полчаса, а потом я замолкаю, чувствуя себя совершенно опустошенной.

— Поспи, — говорит Влад.

И я послушно закрываю глаза и действительно засыпаю. Крепко, без сновидений. Просыпаюсь один раз на заправке. А потом уже на въезде в город.

— Влад, — с ужасом спрашиваю я, глянув на часы и сложив в уме два и два. — Ты вообще что ли не отдыхал по дороге? И с какой скоростью мы ехали?

— Неважно. Домой тебя завезти или сразу туда?

— Домой сначала. Спасибо… спасибо тебе.

Влад пожимает плечами, как будто в этом нет ничего особенного, но я вижу и темные круги под глазами, и припухшие от усталости веки, и напряженные от многочасового сидения за рулем плечи.

— Спасибо, — еще раз повторяю я, чувствуя, что слов недостаточно. Ни одно из существующих в мире слов не может выразить, как сильно я благодарна Владу. Как сильно я люблю его.

Что? Люблю?!

Меня накрывает этим осознанием так сильно, что я закрываю лицо руками.

Ну да. Самое время, Алина. Самое время думать о любви, когда у тебя умерла бабушка.

— Ты что? — напрягается Влад. — Алина! Тебе плохо?

— Нет, — я тру пальцами виски, в которых начала пульсировать боль. — Нормально. Нормально…

Влад подвозит меня к дому, вытаскивает из портмоне карточку, сует мне ее в руку и несколько раз повторяет к ней пинкод. Потом, для верности, отправляет мне эту же комбинацию цифр сообщением.

— Зачем? — бормочу я. — У меня есть немного… у бабушки было отложено…

— Бери. Не экономь. Сделай все хорошо и так, чтобы ты как можно меньше напрягалась. А я… — Влад мрачнеет. — Я тебя отвезу и поеду на тренировку. Хорошо, что мы вернулись сегодня.

— Но ты же освобожден, — ничего не понимаю я. — На неделю.

— Вчерашний матч мы продули, — вздохнув, объясняет Влад. — Плюс серьезно травмировался Макс Горецкий, и теперь надо пересобирать нашу тройку. Так что… Завтра домашняя игра, и я буду в составе. Потом будет выездная, и я снова в составе. Тренер мне как раз писал об этом, пока мы ехали.

— Но у тебя травма!

— Травма у Горецкого, — возражает Влад. — С реабилитацией до конца сезона. А у меня просто ушиб, и я уже норм, ты же видишь. Мне сказали, надо выходить сейчас, а не через неделю. Иначе мы просядем по турнирной таблице.

— И мне тоже надо будет быть с тобой, да? — растерянно спрашиваю я.

— Нет, — Влад энергично мотает головой. — Ты в отпуске. Оплачиваемом. Сколько нужно. Хоть неделю, хоть месяц.

— А надо написать заявление в отдел кадров?

— Ничего не надо. Я все решу. Черт, Алин, я бы очень хотел сейчас тебе помочь и быть с тобой рядом во время всего этого, но… Прости.

Я пожимаю плечами, потому что… Ну что тут скажешь? Это его работа.

— Я же говорил, — Влад горько усмехается, — что хоккеисты — так себе выбор. Нас никогда нет рядом, когда мы нужны.

— Похороны будут послезавтра, — тихо говорю я. — На третий день, как обычно. Утром, наверное. Игры в этот день у вас не будет, только тренировка, и если…

— Я очень постараюсь быть, — твердо говорит Влад. — Сделаю все возможное.

Мне тяжело, больно и пусто, но в этот момент я еще более отчетливо понимаю, что люблю его. Люблю, люблю, люблю.

Но это потом… об этом я буду думать потом.