Трофей для хоккеиста

Глава 24. Встреча

Когда за родителями одного из наших ребят захлопывается дверь, я устало откидываюсь на спинку кресла. Господи, как сложно!

Я битый час объясняла им, что и как надо делать, чтобы их сын максимально восстановился после травмы, а их интересовало только то, когда он уже на лед снова выйдет. И нельзя ли побыстрее. Серьезно? Медали и туманные перспективы большого спорта им важнее, чем здоровье собственного ребенка? Не понимаю. Вообще не понимаю.

Я снимаю халат, убираю его в шкаф, навожу на столе порядок, переобуваюсь и надеваю куртку. Хоть и конец февраля уже, но на улице такие холода, что у меня ноги мерзнут даже в теплых ботинках.

Вот только вместо того, чтобы открыть дверь и выйти из кабинета, я почему-то прислоняюсь лбом к холодному оконному стеклу, за которым все белым-бело и черными палками торчат деревья.

Я не хочу.

Не хочу проживать еще один день, как две капли воды похожий на предыдущий.

Не хочу идти в свою общажную комнату с рассохшимся полом и старыми окнами.

Не хочу проводить вечер с очередным детективным романом или идиотским сериалом.

Но проблема в том, что умные книжки и фильмы я пробовала — и с ними оказалось еще хуже.

Сначала, когда я только приехала сюда, было легче. Я ничего не ощущала, ничто меня не тревожило, я просто четко выполняла свою работу, ходила в магазин, готовила, ела, спала и снова шла на работу. А еще я пыталась вернуть свою квартиру. Я звонила в пансионат и ругалась с директором, я пыталась сама найти эту Марину — но она как в воду канула, я писала заявление в полицию, но мне ответили отказом в возбуждении уголовного дела, а на хорошего юриста у меня не было денег. Но, как ни странно, я не рыдала и не психовала. Приняла это как данность, как то, с чем я пока ничего не могу поделать.

Я была до отупения спокойной. Внутри меня, на том месте, где должны быть чувства и переживания, сиял холодный, гладкий и твердый кусок льда.

Но через два месяца, как раз под Новый год, у меня внезапно зазвонил телефон. «Влад!» — вдруг подумала я, и меня так сильно обожгло этой мыслью, что лед внутри треснул. Я рванула к телефону, не глядя приняла звонок, а это… это был просто какой-то банк, который предлагал мне кредит.

Я отшвырнула телефон и внезапно разрыдалась. Впервые за эти два месяца. Меня так сильно накрыло эмоциями, что даже страшно стало. Я лежала на своей продавленной кровати и рыдала так сильно, что наутро обнаружила вокруг глаз россыпь красных точек — полопались капилляры.

Я плакала от того, что потеряла всю свою прошлую жизнь.

Я плакала по бабушке, которая никогда больше не вернется.

Я плакала от тоски по Владу. И это были самые горькие, самые невыносимые слезы, которые не приносили утешения, а только сильнее и сильнее растравливали рану. Это нечестно, что моя любовь к нему никуда не исчезла, не пропала, а просто затаилась на время и теперь снова рвет мое сердце на куски.

Это нечестно, что я не могу больше жить, как раньше, а он может. Играет в хоккей, летает на матчи, встречается с друзьями. Наверное, и девушку себе новую нашел. Не такую принципиальную. Ту, которая будет только рада брать от него деньги.

Этот Новый год я в итоге встречала одна.

Сначала выпила бутылку дешевого шампанского, а когда от алкоголя зашумело в голове, включила запись позавчерашнего хоккейного матча. Я не следила за счетом, не смотрела за ходом игры, только жадно выискивала глазами тринадцатый номер. Как он посылает шайбу в ворота точным ударом клюшки, как врезается в соперника и идет на скамейку штрафников, как что-то яростно говорит судье…

Записи матчей я смотрела до утра, в обратном хронологическом порядке. Декабрьские игры, потом ноябрьские, октябрьские… Смотрела внимательно, не отрываясь от экрана. Промотала только один матч. Тот самый, который состоялся на следующий день после нашего некрасивого расставания, потому что Влад на первых же секундах сцепился с игроком другой команды и заработал удаление до конца игры. Кажется, для него это все тоже не было таким простым. Но тогда, в поезде, я об этом не думала.

Слезы снова потекли по щекам, и я выключила к чертям этот хоккей. Жаль, что нельзя было так же — нажатием одной кнопки — остановить поток мыслей о Багрове.

Я очень старалась вспоминать только плохое. Как Влад психовал, когда я решила помочь массажистам, как он орал на меня на парковке, как по сути выставил меня перед всей командой какой-то проституткой, но… Но в голову лезло другое. Много-много роз в ванной, его растерянное лицо, когда он задувал свечи на торте, упрямый взгляд, когда он с только что наложенными швами вернулся на лед и забил обещанный мне четвертый гол, бессонный марш-бросок от ребят до Москвы, чтобы я успела похоронить бабушку…

Влад не вел себя так, как будто ему нужен от меня только секс. Но почему тогда он ни разу не предложил мне нормальные отношения? Почему так легко отказался от меня, когда я психанула, и ни разу не попытался ни позвонить, ни написать?

У меня не было ответов на эти вопросы.

После новогодних каникул я вернулась на работу. Зашла на стадион и на этот раз не стала отворачиваться, проходя мимо стенда с фотографией Багрова, а наоборот остановилась и посмотрела ему в лицо. Юный, совсем юный, но в глазах все то же вселенское упрямство, а губы сжаты в жесткую линию.

— Обидел он тебя, девонька? — осторожно спросил Андрей Юрьевич, который, оказывается, какое-то время стоял у меня за спиной, а я и не заметила. Слишком была погружена в свои мысли.

— Обидел, — эхом отозвалась я, решив, что отнекиваться уже нет смысла. Он ведь умный мужик, сам уже обо всем догадался.

— Он не со зла. Владик не такой, — убежденно сказал тренер. Потом вздохнул и добавил: — Но упрямый он как баран, тут ничего не скажу. Извинений ты от него не дождешься.

Я молча пожала плечами. А что тут скажешь? Это я знала и без него.

— Сама сделай первый шаг, — посоветовал Андрей Юрьевич. — Я сначала пытался его учить, еще когда он мелкий совсем был: «Владик, так нехорошо, Владик, надо извиниться, если виноват», а потом понял, что это все бессмысленно, и пошел другим путем. Если он косячил на льду, хамил мне или дрался с кем-то, я просто давал ему двойную нагрузку, а потом спрашивал: «Все понял?», а он кивал и говорил «Понял». Так и работали.

Тренер подождал от меня ответа, понял, что я ничего говорить не планирую, и тихо добавил:

— Семья у него была, конечно… Оторви и выбрось. Родители на машине на трассе разбились, и он рос у тетки нахлебником. Она пацаном совсем не занималась. Он как маленький совенок был: вечно нахмуренный, нахохлившийся, в обносках от старшего брата. Молчал все время и только глазенками луп-луп. То на меня, то на лед.

— Как он вообще сюда попал? — не удержалась я от вопроса, который давно меня волновал.

— Случайно. Дядька его привез сына своего на тренировку, ну брата Владькиного то есть, а Владика с собой захватил за компанию. Брат вроде интерес проявил, но дядька этот как узнал, сколько все наше снаряжение стоит, заявил, что это им не по карману, и собрался уезжать. А Владик в двери вцепился и стоит ревет. Понравился ему лед. И клюшка понравилась. Он для четырёхлетки очень лихо с ней управлялся. И мне так жалко его что-то стало… Ну я и сказал, что сам буду заезжать к ним и забирать Владика на тренировки.

— А снаряжение откуда? — тихо спросила я, уже догадываясь об ответе.

— Я давал, — спокойно ответил Андрей Юрьевич. — Кое-что из старого оставалось от ребят постарше, кое-что новое ему покупал. Коньки опять же чужие не возьмёшь, они ж по ноге должны быть. А нога растет постоянно.

— А Влад знал об этом?

— Сначала нет, а как постарше стал, догадался уже. С первых больших денег все порывался мне купить что-то. Дом предлагал. Потом машину. Я сказал, что не надо ничего, тогда он просто пригнал мне этот бмв, оставил у арены и отказался забирать.

— Узнаю Влада, — грустно улыбнулась я.

— Поговори с ним, — снова предложил Андрей Юрьевич. — А то ходишь тут… как в воду опущенная.

— Да я не из-за него, — солгала я. — Просто… все навалилось как-то. Бабушка умерла недавно, с квартирой и с работой сложности начались. Просто период такой.

— Бедная ты бедная, — он вдруг обнял меня. — Все хорошо будет. Чаю хочешь?

— Хочу, спасибо!

К счастью, к разговору про Влада мы больше не возвращались. Я не хотела бы объяснять тренеру, почему я не могу написать или позвонить Багрову. Потому что… Потому что это бессмысленно.

Что я ему скажу? Не хочешь ли ты извиниться? Смешно.

Скажу, что скучаю? Еще хуже. Я ведь сама сказала, что не хочу его больше видеть, а теперь это будет выглядеть, как будто я хочу вернуться. Как будто хочу за счет Влада поправить свое сложное положение. Типа лишилась квартиры, пожила одна, увидела, как это плохо, и хочу опять на теплое местечко постоянной любовницы.

Нет. Нет, нет, нет.

Я все еще стою в своем кабинете, вжимаясь лбом в оконное стекло, и не понимаю, как дальше жить. Потому что не хочу ничего. Совсем ничего не хочу. Странно думать, что еще несколько месяцев назад у меня были и силы, и планы. Я смотрела, какие экзамены нужны, чтобы поступить на лечфак, изучала курсы спортивной реабилитации… А сейчас это все как из прошлой жизни.

Я встряхиваю головой. Нельзя раскисать. Надо взять себя в руки.

Вот сейчас вместо того, чтобы сидеть дома, можно прогуляться и подышать воздухом. А потом зайти в магазин, купить овощей и приготовить себе полезный ужин.

Да. Именно так.

Надо заставлять себя делать все эти вещи, и тогда рано или поздно радость вернется в жизнь. Во всяком случае, я очень на это надеюсь.

Я выхожу из арены, подсознательно ожидая порыв ледяного ветра в лицо, но как ни странно, погода по сравнению с утром улучшилась. Легкий морозец, тишина и нежные фиолетовые сумерки. Что ж, может, прогулка и правда получится приятной.

Я выхожу за ворота и…и….

И все.

Стою, задыхаюсь и не могу сдвинуться с места. Потому что в нескольких метрах от меня стоит Влад. Без шапки, в черной куртке нараспашку, с руками в карманах, и смотрит на меня в упор.

А потом начинает медленно приближаться ко мне. Мое сердце колотится как сумасшедшее, лицо предательски краснеет, а спина под теплой курткой моментально становится мокрой. Черт! Черт, черт…

— Ты к Андрею Юрьевичу? — выпаливаю я, когда он оказывается совсем близко. Так близко, что я могу разглядеть снежинки на темных волосах и глубокие тени под непроницаемыми серыми глазами.

— Нет, — растерянно говорит Влад, и, господи, после четырех месяцев впервые слышать его голос… Это так хорошо. И так больно.

Я даже не сразу понимаю, что именно он говорит.

А потом до меня доходит.

— А к кому? — глупо спрашиваю я.

— К тебе, — неуклюже отвечает он и вздыхает, словно пытаясь успокоиться. Потом смотрит мне в лицо и еле слышно шепчет: — Привет.

— Привет, — так же тихо отвечаю я и ничего, ровным счетом ничего не понимаю.