Exodus L.B.

Глава 40.

Что ж, наверное, это и есть оно, мое персональное «долго и счастливо». Далеко не такое радужное, как мечтается девочкам, представляющим себя принцессами. Но какова принцесса — такова и сказка.

Мой Прекрасный Принц обладает непростым характером — который, справедливости ради, в последнее время пытается сдерживать — на его руке до сих пор виднеется Темная метка, наши взгляды на многие вещи не просто разные, они диаметрально противоположны, а еще он бывший алкоголик. Едва ли не единственное, в чем мы сходимся — это вера, что каждый когда-нибудь может заслужить немного покоя, тепла и принятия. Меня считают странной, его либо боятся, либо ненавидят, однако теперь мы с ним — почти семья.

И первое, что мы, как семья, сделали — приняли приглашение в дом бабули Роуз. Ничего особенного, скромный ужин и непринужденная беседа. Точнее, беседовали только Люциус и бабуля, а я почти все время молчала, пытаясь совладать с чувством ирреальности происходящего. И — легкой грусти. Бабуля Роуз легко нашла общий язык с моим мужчиной (целый час «увлекательного» обсуждения европейского рынка артефактов — это выше моего понимания), но она всегда могла поддержать любой разговор; грустно мне оттого, что я думаю: будь здесь мама, атмосфера нашей встречи уже не была бы такой мирной. Она на дух не переносила богатеньких «хозяев жизни», презирала их высокомерие и уверенность в собственной непогрешимости. Шон был ее идеалом — простой, работящий, веселый парень, и то, что он маггл, для нее не имело никакого значения; тем непонятнее, каким образом она когда-то связалась с моим папашей — только и знаю о нем, что он был чистокровным в самом худшем смысле этого слова. А может, мама возненавидела такой тип людей именно после него.

Люциус ей бы точно не понравился — с ним не посмеешься над остроумной шуткой, не сорвешься в незапланированное путешествие, он не оценит прелесть пикника у моря, а вместо набега на маленькие уютные лавочки в Косой Аллее предпочтет целый день проторчать в Министерстве, перетирая с такими же занудами какое-нибудь новое постановление Визенгамота. С маминой точки зрения, скучность — это едва ли не худшее преступление, чем богатство и заносчивость, а значит, Люциус виновен вдвойне. Держать язык за зубами она не привыкла, так что семейная встреча — скорее всего, первая и последняя — превратилась бы в настоящий кошмар.

С другой стороны, о чем я вообще думаю: будь мама жива, наши с Люциусом дороги никогда бы не пересеклись. Я бы уже наверняка осуществила свою мечту об уютном домике и милом муженьке и, может, даже успела бы во всем этом разочароваться. Или нет — кто знает? История не терпит сослагательного наклонения, и все мы в итоге всегда оказываемся именно там, где должны быть.

Люциус, насколько я могу судить, остался доволен этим визитом. Одобрения или согласия со своими поступками он не искал, но, по-видимому, все же испытывал потребность в некоей полуофициальной передаче меня ему, «с рук на руки», так сказать. Как-никак, бабуля — единственный оставшийся член моей семьи, и при этом весьма достойный, с безупречными манерами и потенциальной возможностью на меня повлиять. Люциус пригласил ее в мэнор — на самом деле, он хотел, чтобы она ужинала с нами по крайней мере раз в неделю. Если бы эти двое объединились и насели на меня с уговорами не позориться и узаконить-таки отношения, головная боль была бы мне обеспечена. Однако, по счастью, бабуля Роуз давно обещала своим братьям, что приедет к ним в Германию погостить, поэтому ближайшие месяцы Люциусу придется справляться в одиночку.

Хотя я не уверена, что бабуля поддержала бы в этом вопросе именно его. Она, конечно, очень консервативна и в глубине души может считать, что ребенок должен быть рожден исключительно в браке, но история нашей семьи слишком уж пестрая (а с новыми открывшимися подробностями — так вообще головокружительная), чтобы всерьез продолжать на этом настаивать.

Во время того ужина я вспомнила слова Люциуса: он — родственник Рейна Радбранда. Видела ли бабуля Роуз семейное сходство, хоть малейшую общую черточку? По ней не скажешь, она смотрела на Люциуса с обычным, приличествующим случаю вежливо-заинтересованным видом. Знала ли она вообще об их родстве? Нет, это вряд ли, бабуля не помешана на генеалогии, в отличие от некоторых. Но как же это все удивительно… возможно, даже слишком удивительно для простого совпадения.

Получив ее молчаливое благословение, мы с Люциусом вернулись в мэнор; он занялся какими-то бумагами для Нотта, а мне… мне надо было написать письмо.

Как бы я хотела, чтобы эта новая упорядоченность моей жизни распространилась на все мысли, позволила связно и логично излагать их словами. Но письмо Снейпу вышло сумбурным.

Кажется, я поблагодарила его за предложенную помощь и даже смогла не обвинить в ее неуместности. Ведь он правда хотел мне помочь — не его вина, что это сражение было проиграно заранее. Я бы никогда не убила своего ребенка, ребенка Люциуса, какими бы унижениями и потерями мне это ни грозило.

Я поблагодарила Снейпа вполне искренне, заверила, что теперь у меня все в порядке, высказала надежду, что и у него все сложится хорошо. И, каюсь, не удержалась от того, чтобы добавить: вся наша проблема в том, что его «хорошо» — это не быть привязанным ни к кому и ни к чему, метаться неприкаянной душой из крайности в крайность, срываться чуть что с насиженного места.

Вероятно, это было не очень правильное письмо.

Когда кто-то настолько нелюдимый и сложный предлагает тебе быть рядом, оберечь тебя, защитить от любых преследователей, предлагает себя — нужно хотя бы постараться оформить свой отказ подобающим образом. Завернуть это предложение в более-менее красивую обертку, прежде чем выбросить, как ненужный хлам. Я не хотела отделываться от Снейпа вот так и пожалела потом, что не написала по-другому, но получилось как получилось — улетевшую с письмом сову уже было не вернуть. Судя по тому, что ее не было пару дней, Снейп и так понял, каким будет мое решение, и уехал — далеко, очень далеко, и возможно навсегда.

А ведь это был второй его шаг мне навстречу. Вторая попытка совершить нечто… если не невозможное, то невероятно трудное для него. И все напрасно. И третьего шага уже не будет никогда.

Я все еще пытаюсь принять это, как неизбежную плату. Чем-то же нужно платить за свое тихо-мирное благополучие, чем-то посерьезнее ухода с работы. Да и не ушла я пока, готовлюсь к проклятым Высшим Зельям, по полдня не вылезая из библиотеки мэнора. Запах пыли и старых книг, огромные стеллажи с бесчисленными свитками и фолиантами, холодное белое сияние зимы из высоких окон и мягкое желтое пятно света от библиотечной лампы на потемневших от времени страницах — во все это можно уйти с головой, не отвлекаясь на посторонние мысли. Или, по крайней мере, попытаться.

Наверное, все было бы намного проще, если бы беременность хоть как-то ощущалась, я бы переключилась на нее, на все эти внезапные перемены настроения, желание немедленно обустроить детскую из-за прилива гормонов или что там еще бывает у нормальных беременных. Но никаких особых изменений я в себе не чувствую, ни тошноты, ни желания есть за пятерых, ни мифического «внутреннего свечения». Колдомедик, пришедший в мэнор меня осмотреть — не Бут, конечно же, его мы послали и посоветовали не трепать языком — заверил, что со мной все в порядке, просто я отношусь к той редкой категории счастливиц, на которых первая треть срока никак не сказывается. Даже удивительно, с моей-то везучестью.

Когда Люциус рядом, отвлечься проще. Он поставил себе цель добиться своего и принялся за нее с присущим ему азартом — но по-хорошему, как и обещал. Он все так же заботлив и внимателен, старается проводить со мной больше времени. Мы подолгу гуляем по заснеженному парку, обсуждаем, сидя у камина в гостиной, мой грядущий экзамен и рабочие перспективы. Мне они видятся весьма плачевными, но Люциус убеждает меня, что уж об этом-то беспокоиться точно не стоит: любые двери будут открыты, стоит только пожелать.

Иногда я поневоле задумываюсь: стал бы он так себя вести, не будь такой срочной необходимости уломать меня выйти за него замуж? Или, смени я уже фамилию Браун на Малфой, мы бы встречались только за обеденным столом, где меня бы удостаивали лишь парой слов?

Продолжил бы Люциус спать со мной? Стал бы ласкать, как делает это сейчас, доводя меня до исступления порой лишь одними губами и кончиками пальцев, даже не проникая?.. Вот уж точно, необходимость обнаруживает скрытые таланты… Как бы мне хотелось думать, что он просто доверился, что это наши новые отношения дали мне возможность увидеть, каким он способен быть, что, поддайся я уговорам, ничего не изменится. Но проверить это можно только одним способом, и слишком уж он рискованный.

Поэтому я отбрасываю подобные мысли и наслаждаюсь тем, что у меня есть сейчас. Этой снежной зимой и спокойствием, которое она мне принесла. Ощущением, что происходит нечто необычное… и все равно глубоко правильное. Ощущением дома — не от каменных стен мэнора и даже не совсем от присутствия рядом отца моего будущего ребенка, но от уверенности, что я больше не буду одинока. Потому что одиночество — это не когда тебе просто не с кем поговорить. Одиночество состоит из сомнений в себе, из того, что ты думаешь — а заслуживаешь ли ты чьей-то любви или привязанности.

Теперь я не сомневаюсь.

Единственное, что ставит меня в тупик — необходимость рассказать остальным о своем положении. На работе никто не забеспокоился, что я пропала, все знают — мне нужно как следует подготовиться, чтобы снова не провалить сдачу экзамена, поэтому меня все более-менее оставили в покое. Несколько раз мне присылали записки — Дин спрашивал, почему я не хожу на тренировки, Невилл зазывал всех к себе в гости после Нового года, Грейнджер… вот чего ей было нужно, я так и не поняла. Она как-то невнятно рассказывала о завале на работе, спрашивала, готовлюсь ли я достаточно, чтобы как можно скорее приступить к выполнению своих обязанностей, и в конце концов поинтересовалась, как я себя чувствую. Беспокоилась за меня, что ли? Подружками мы не стали, для этого одной пьянки и разговора по душам маловато, но ее неуклюжая попытка все равно показалась мне очень милой.

Я ответила ей в том же духе, что и остальным — сижу, учусь, все в порядке. А что еще можно было написать? «Да, кстати, я беременна от Люциуса Малфоя и очень этим фактом довольна»? Меня бы точно сочли невменяемой. Нет уж, в письме такое не объяснить, только при личной встрече. Вот сдам Высшие Зелья, соберемся все — да хоть у Невилла — там их и огорошу. Ханна, вон, тоже будущая мамочка, в случае чего (если совсем уж никто не поймет) можно просто подсесть к ней и прикинуться заинтересованной всеми этими детскими штуками — беседа до конца вечера мне будет обеспечена.

Люциуса, похоже, проблема «Как всем сказать?» тоже смущает. Одно дело объявить во всеуслышание о помолвке, затем о скором появлении наследника, и совсем другое — найти повод упомянуть о незаконнорожденном ребенке. С его позиции возникает закономерный вопрос: а надо ли вообще говорить о таком своему кругу? А вдруг получится переубедить строптивую девицу, и тогда можно будет сделать все, как полагается? Добавила я ему забот — как и он мне. Со своими друзьями я разберусь сама — вот и он пусть со своими разбирается.