Дом на краю ночи

Не успели мы разжечь этот костер, как боцман приказал нам устроить еще один чуть дальше вдоль края площадки. В ту же секунду я заметил какие-то движущиеся тени у обрыва, выходившего к морю, и, издав предостерегающий крик, бросился туда. В той стороне громоздилось несколько крупных валунов и обломков скал; их верхушки освещали луна и огонь костра, но между ними залегали густые тени, и, подбежав к камням, я лицом к лицу столкнулся с тремя чудовищами, которые, прячась в темноте, медленно, но неуклонно подползали к нашему лагерю, — а из-за обрыва появлялись новые и новые существа.

Рассуждать было некогда, и, громко призвав товарищей на помощь, я атаковал первых трех тварей, которые тотчас поднялись во весь рост. Они оказались выше меня, и их мерзкие щупальца уже тянулись в мою сторону, когда я, задыхаясь от невыносимого, тошнотворного запаха, принялся рубить их тесаком. Что-то отвратительное и скользкое впилось в мою плоть, перед самым моим лицом щелкнули страшные челюсти, но я нанес удар снизу вверх, тварь ослабила свои гибельные объятия, и я, оглушенный, задыхающийся, ослабевший от перенесенного ужаса, почувствовал себя на свободе. Я услышал за спиной топот ног; сверкнул огонь, и раздался крик боцмана, призывавшего меня держаться. Мгновение спустя он и здоровяк-матрос оказались рядом со мной; в руках каждый держал длинный шест с большим пучком горящей травы на конце, которую они и швырнули в противников. Этого оказалось достаточно: в мгновение ока твари отступили за край площадки и стали торопливо спускаться.

На сей раз я довольно быстро пришел в себя; первым делом стер с горла жгучую слизь, оставленную схватившим меня щупальцем, а потом стал перебегать от костра к костру, подбрасывая в огонь охапки водорослей. Некоторое временя мы могли считать себя в безопасности, ибо костры теперь горели по всей окружности площадки, а твари, как мы имели возможность убедиться, смертельно боялись огня. До рассвета оставалось, однако, еще около полутора часов, когда мы обнаружили, что наших запасов сухих водорослей может не хватить до утра, поскольку обстоятельства вынуждали нас слишком быстро их расходовать. Видя это, боцман распорядился погасить каждый второй костер, отдаляя, таким образом, момент, когда нам пришлось бы остаться один на один с ночной темнотой и с населявшими ее тварями. Но вот в огонь были брошены последняя охапка травы и последняя вязанка тростниковых стволов, и боцман призвал нас внимательнее наблюдать за обрывами и атаковать, как только оттуда что-нибудь появится; он также добавил, что по его сигналу мы должны отступить к единственному костру в центре лагеря и занять круговую оборону. Напоследок он последними словами обругал луну, которая как раз в это время зашла за большое облако.

Таково было наше положение, которое ни с какой стороны нельзя назвать безопасным: костры одним за другим догорали, и темнота на вершине утеса понемногу сгущалась. Потом я услышал чье-то громкое проклятье, донесшееся с обращенного к плавучему континенту края площадки; этот возглас услышали все, хотя ветер и относил все звуки прочь, и боцман снова призвал нас быть внимательнее — в следующее мгновение я с размаху вонзил тесак в нечто бесшумно появившееся передо мной из-за края обрыва.

Еще минуту длилась тишина, потом снова раздались крики и проклятия, свидетельствующие о том, что морские дьяволы атаковали нашу площадку сразу со всех сторон. Над краем обрыва передо мной стремительно и беззвучно возникли еще две ужасные тени. Первую я поразил ударом в шею, и тварь, отпрянув, свалилась вниз, зато вторая, хотя и пронзенная насквозь, ухитрилась вцепиться в клинок своими мерзкими щупальцами и уже собиралась вырвать оружие из моих рук, но я лягнул ее ногой в лицо, после чего — скорее потрясенная, чем серьезно раненная, — тварь выпустила мой тесак и все так же молча исчезла. Наша схватка продолжалась, думаю, не больше десяти секунд, однако за это время чуть правее на обрыв вскарабкались сразу четыре морских дьявола, и я невольно подумал, что гибель наша близка, ибо не представлял, как мы справимся с противником, который, превосходя нас численностью, действовал так дерзко и быстро. Тем не менее я без колебаний бросился на новых врагов; остерегаясь делать колющие выпады, я наносил рубящие удары, стараясь рассечь голову. Эта тактика оказалась весьма действенной — тремя ударами я поразил трех тварей, но четвертая успела вскарабкаться на площадку и подняться во весь рост на нижних щупальцах, подобно тем двум чудовищам, от которых меня избавило только своевременное вмешательство боцмана. При виде этой картины я отступил, охваченный страхом, но, слыша вокруг звуки сражения и понимая, что помощи ждать неоткуда, взял себя в руки и ринулся на врага. Чудовище тотчас остановилось, протягивая ко мне пучок извивающихся щупалец, но я отпрыгнул, ударил по ним тесаком и сразу же сделал выпад в раздутое чрево. Тварь упала и, свернувшись в корчащийся беловатый комок, некоторое время катилась в агонии, пока не сорвалась с края обрыва, оставив меня на поле брани совершенно одного — и это было весьма кстати, поскольку, оглушенный невыносимым запахом, я был практически беспомощен и вряд ли сумел бы оказать сопротивление, если бы на меня напали другие чудовища.

К этому времени уже все костры по периметру площадки превратились в груды тускло мерцающих углей; только у входа в палатку горело яркое, высокое пламя, но от него нам было мало проку, ибо мы сражались довольно далеко от него — почти за границей отбрасываемого им круга света. Луна же, на которую я в отчаянии бросил короткий взгляд, по-прежнему скрывалась за проплывавшими по небу облаками, так что расплывчатый, призрачный силуэт ее едва виднелся. Глядя вверх, я уловил краем глаза какое-то движение за своим левым плечом; это была еще одна тварь, бесшумно подкравшаяся ко мне во мраке. Я ощутил омерзительный, тошнотворный запах и в страхе отскочил в сторону, на лету разворачиваясь навстречу врагу. Этот наполовину инстинктивный прыжок спас мне жизнь, так как занесенные надо мной щупальца лишь скользнули сзади по моей шее; на это прикосновение я ответил двумя отчаянными ударами, которые по чистой случайности попали в цель, сразив тварь на месте.

И тут же заметил нечто, быстро пересекавшее затемненное пространство между двумя ближайшими ко мне кострищами, в которых едва тлели багровые угли. Мешкать было нельзя, и, побежав навстречу новому врагу, я дважды ударил тварь по голове, не давая ей встать на нижние конечности, поскольку уже знал, что в вертикальном положении морские дьяволы становятся вдвойне опасными. Но не успел я разделаться с одним противником, как на меня напало еще около десятка. Численное преимущество было на стороне чудовищ, и я поспешно отступил к ближайшей куче углей, однако твари преследовали меня почти с такой же скоростью; как бы там ни было, я первым достиг почти погасшего костра, и тут мне пришла в голову удачная идея. Погрузив в золу лезвие тесака, я, действуя им словно лопатой, швырнул в тварей изрядную порцию горячей золы и углей. Целый водопад ярких искр обрушился на чудовищ, и на мгновение я ясно увидел перед собой множество обращенных ко мне бледных, кошмарных лиц, огромные глаза, коричневатые щелкающие клювы, нижние половины которых, будучи короче верхних, загибались вверх жутковатым крючком, а также целый лес шевелящихся щупалец, покрытых отвратительной слизью. В следующее мгновение опять стало темно, но я снова принялся кидать в тварей пригоршни горячих, ярко вспыхивавших в воздухе углей. Этого оказалось достаточно, чтобы морские дьяволы дрогнули и обратились в бегство. Секунда — и они исчезли, а я получил возможность оглядеться. Тотчас я обнаружил, что товарищи переняли мой способ и теперь засыпали тварей углями и золой из костров, заставляя врага отступать.

Как уже говорил, бегство моих противников позволило мне перевести дух, ибо твари, напуганные огнем, не спешили возобновлять нападение, однако страх все еще не покинул меня, и я озирался в тревоге, не зная, откуда бросится на меня очередной враг. То и дело я поглядывал на небо, молясь Всевышнему, чтобы облака поскорее разошлись, ведь без лунного света мы все могли считать себя покойниками, однако не успел произнести свою молитву до конца, как вдруг один из матросов издал страшный крик; почти одновременно из-за края утеса передо мной поднялось нечто, но я нанес удар прежде, чем тварь успела взобраться на площадку. В ушах у меня все еще звучал пронзительный вопль кого-то из моих товарищей, раздавшийся слева от меня; что там случилось, я не знал, но не осмеливался покинуть свое место на обрыве: поступить так означало бы подвергнуть опасности всех и почти наверняка погибнуть. Вот почему я остался стоять, где стоял, терзаемый неизвестностью и собственными страхами.

Полученная мною передышка все еще продолжалась — ни слева, ни справа от меня не показывалось над кромкой обрыва никаких подозрительных теней; моим товарищам, однако, повезло меньше — из густого полумрака до меня продолжали доноситься звуки ударов и громкие проклятья. Затем раздался еще один крик боли, и я, содрогнувшись, снова поднял глаза к небу и вслух помолился о том, чтобы луна как можно скорее вышла из-за туч и пролила свой свет на поле битвы до того, как мы все будем истреблены, однако небесное светило оставалось скрыто за облаками. И тут меня осенила еще одна замечательная идея, и я во всю силу своих связок закричал, чтобы боцман бросил в костер нашу метательную машину: таким образом нам удастся получить высокое и яркое пламя, ведь наша аркбаллиста была сделана из плотного и сухого дерева. Дважды я воззвал к боцману, крича: «Сожгите лук! Сожгите лук!», и он тотчас откликнулся, громовым голосом приказывая матросам, чтобы они помогли ему перенести метательную машину к костру. Большой лук был брошен в огонь, а мы поспешили вернуться на свои места; после этого прошло, наверное, меньше минуты, и костер начал разгораться, чему весьма способствовал дувший над утесом ветер. Пламя, охватившее сухое дерево, взбиралось все выше, вершина утеса озарилась трепетным желтым светом, и я снова повернулся к обрыву, внимательно следя за тем, не покажется ли передо мной кошмарное лицо морского дьявола. Я, однако, ничего не увидел; правда, мне показалось, что чуть правее мелькнуло над пропастью гибкое щупальце, однако твари еще долго не появлялись.

Прошло, наверное, добрых пять минут, прежде чем чудовища возобновили атаку, в первые же мгновения которой я едва не погиб, ибо имел неосторожность подойти слишком близко к краю утеса. Внезапно из темноты внизу взметнулся целый пучок щупалец, которые обвились вокруг моей левой лодыжки; последовал рывок, и я оказался сидящим на обрыве, причем обе мои ноги свешивались вниз. Только по милосердному произволению Божию я не полетел с утеса вниз головой, однако положение мое оставалось весьма опасным, ибо чудовище, ухватившее меня за ногу, продолжало с силою тянуть меня к себе, намереваясь сбросить со скалы. Я отчаянно упирался в каменистую почву обеими руками, и тварь, видя, что так ей со мной не сладить, изменила тактику — ослабив усилие, с которым пыталась стащить меня с края обрыва, она укусила меня за ногу, причем ее клюв с легкостью пронзил башмак из грубой кожи и отсек мне мизинец. Это, однако, оказалось роковой ошибкой с ее стороны: теперь мне не нужны были обе руки, чтобы удержаться на площадке, а боль в ноге и смертельный страх удесятерили мои силы. Взмахнув тесаком, я нанес противнику сокрушительный удар, однако мне не удалось освободиться тотчас же, ибо морской Дьявол каким-то образом перехватил мой клинок. К счастью, я успел вырвать его до того, как чудовище стиснуло его мертвой хваткой (надеюсь, при этом я основательно поранил его мерзкие конечности, хотя это и было маловероятно, поскольку твари, хватая какой-то предмет, не обвивали его щупальцами, а присасывались к нему), и тут же нанес еще один удар, оказавшийся намного более удачным, так как раненая тварь отпустила меня, и я торопливо вскарабкался на площадку, где мог чувствовать себя в относительной безопасности.