Женщины в Иране, 1206–1335 гг.

Легкие деньги, спекуляция и коммерция: монгольские женщины и торговая экономика объединенной империи

Накопление богатств за счет изъятия ресурсов продолжалось и после смерти Чингисхана, причем хатуны продолжали обогащаться, когда монголы завоевывали Северный Китай и русские земли[262]. Однако это изъятие богатств быстро приняло более «имперскую» форму, когда не только скот и воины, но и квалифицированные ремесленники попадали в плен и направлялись в Монголию, чтобы начать строительство имперского города Каракорум в сердце Степи[263]. Джувайни отмечает, что строительство новой монгольской столицы было предприятием, в котором участвовали ремесленники всех видов, «привезенные из Китая, а также мастера из земель ислама; и они начали возделывать землю. И благодаря великой щедрости и благодеяниям Великого хана люди со всех сторон обратили свои взоры сюда с разных земель, и за короткое время он превратился в город» [Qazvini 1912–1937,1: 192; Boyle 1997: 236].

Экономическое значение новой монгольской столицы подтверждается тем, что Угедэй оставил свою вотчину в Восточном Туркестане и переехал в новый город, где концентрировалась экономическая активность и можно было легко накапливать ресурсы [Barthold 1956–1963,1: 45].

В течение двух десятилетий после смерти ее основателя в империи по мере роста развивались новые способы извлечения прибыли и максимального использования ресурсов. Например, Угедэй-хан расширил созданную Чингисханом сеть пересыльных пунктов. На самом деле, именно второй император Монгольской империи профинансировал преобразование знаменитой ямской системы из военной службы в коммерческое предприятие [Morgan 2007]. Ее укрепление значительно стимулировало деятельность купцов, которые также получили выгоду от монгольских инвестиций в ремонт дорог, соединявших различные части империи [Allsen 1989: 96]. Период правления Угедэя (пр. 1229–1241), как представляется, был золотым веком для торговли в Монгольской империи. Инфраструктура, льготы и вельможи, которые легко тратили деньги, обеспечивали прибыль тем, кто решался отправиться в северо-восточные районы Азии [Smith 1970: 52]. Однако к концу правления Угедэя были приняты некоторые новые меры для извлечения дополнительной выгоды из всей этой коммерческой деятельности. Такие видные чиновники, как Елюй Чувай и Махмуд Ялавач, предприняли первые попытки создать систему пошлин для регулирования и налогообложения торговли [Rachewiltz 1962:1–128:189–216; Allsen 1993:122–127]. Однако во время регентства Дорегене-хатун Ялавач был заменен Абдурахманом, и коммерческая стратегия раннего правления Угедэя была восстановлена. По словам Олсена, «регентша была хорошо расположена к купцам, которые быстро вернули себе прежнее положение при дворе». Абдурахман, личный фаворит Дорегене, получил ханскую печать, которая давала ему административный и фискальный контроль над Северным Китаем [Allsen 1989:103]. Это делегирование полномочий от правительницы к ее подчиненным (включая ее советника Фатиму-хатун) и ее приверженность системе, менее ориентированной на централизованное налогообложение и более склонной для «свободной торговли», могут быть интерпретированы как признак слабости власти Дорегене[264]. Но в ее защиту можно сказать, что новая система принесла значительную прибыль ее казне [Rossabi 1981:267–268].

Если Дорегене представляется правительницей, которая поддерживала децентрализацию, благоприятствовавшую интересам купцов и наносившую ущерб земледельцам и оседлым производителям, то Сорхахтани-беки изображается в противоположном ключе. Важно отметить, что жена Толуя была одной из первых членов правящей семьи, которая пользовалась другим видом личного дохода. То, что она получала земли в Северном Китае, где проживало значительное количество оседлого населения, в качестве доходов, позволило ей оказаться среди первых из числа монгольской знати, внедривших экономическую систему, отличную от присваивающей и скотоводческой моделей ее предшественников [Rossabi 1979:161]. Тем не менее эта привязанность к более централизованной и ориентированной на налогообложение модели не мешала Сорхахтани участвовать в торговой деятельности, которая могла принести прибыль ее орде. Во время правления своего шурина Угедэя Сорхахтани отвечала не только за свой личный лагерь, но и за людей и доходы своего умершего мужа Толуя. Она назначила своих собственных представителей на ямских станциях (тойон ям), действовавших под началом человека по имени Алчика [Thackston 1998, I: 665; Boyle 1971: 55–56]. Однако организация торговли и распределение прибыли не осуществлялись так гладко, как можно предположить из источников. По мере роста империи росла и конкуренция между членами правящей семьи. На карту было поставлено назначение купцов, которые становились все более востребованными по мере того, как все больше членов семьи приобретали богатство и вовлекались в торговлю. Влиятельные и богатые женщины могли претендовать на определенных купцов (ортаков), даже если они принадлежали хану[265]. Хатунам с меньшим влиянием при дворе приходилось заставлять «жителей провинций» отдавать своих сыновей не только в прислужники, но и в ортаки на службе у монгольских принцесс за небольшое вознаграждение [Karimi 1988–1989, II: 1045][266].

Участие женщин в торговле не ограничивалось выдачей разрешений купцам. Хотя упоминания о женщинах немногочисленны, некоторые из них отправляли членов своих личных орд в походы для установления торговых отношений за пределами своих вотчин. Сорхахтани-беки, согласно персидским источникам, богатая и пользующаяся привилегиями дама, уделяла много внимания экономической деятельности. Рашид ад-Дин вспоминает случай, когда она отправила тысячу человек на корабле на север по реке Ангаре в глубь Сибири[267]. Три военачальника женской орды возглавили поход, целью которого было достичь «провинции, рядом с которой находится море серебра». Отряд добрался до этого места и добыл столько серебра, что оно не уместилось на корабле [Thackston 1998,1: 76–77; 1994: 43]. В источниках нет других описаний женщин, которые снаряжали экспедиции за сырьем. Однако это не означает, что другие хатуны, имевшие значительные наделы в этот период, учитывая количество людей и ресурсов, которыми они располагали, не финансировали поиск полезных ископаемых.

Интересно наблюдать, как в одних и тех же источниках, затрагивающих схожие темы, может меняться восприятие описываемых событий в зависимости от политических взглядов авторов [Morgan 1982а]. Сорхахтани хвалили за экспедицию, которая сумела найти так много серебра, но, говоря о правлении Огул-Гаймыш, Рашид говорит, что ее отношения с купцами были причиной того, что она пренебрегала управлением империей. Ссылка указывает на прямую вовлеченность этой хатун в коммерческую активность империи, но, как следует из описания, регентша проводила много времени с шамани (каме), что означает, что во время ее правления «мало что было сделано, однако, кроме сделок с купцами», и ее роль описывается как роль простого потребителя, но также и покровительницы торговли [Thackston 1968, II: 810; Boyle 1971: 186]. Таким образом, получается, что во время правления Гуюка и его жены Огул-Гаймыш торговля процветала, а Шелковый путь соединял Дальний Восток и Европу через Русскую степь. Тем не менее чрезвычайно прибыльная, но нерегулируемая система торговли, поддерживаемая Дорегене, а затем ее сыном и невесткой, похоже, вступила в противоречие с необходимостью к концу 1240 года сформировать более централизованное экономическое управление.

В персидских источниках подчеркивается тот факт, что к тому времени, когда Огул-Гаймыш покинула трон в 1250 году, расходы императорской казны вышли из-под контроля. Рашид ад-Дин обвиняет конкретно жен, сыновей и родственников Гуюка в том, что они вели дела с купцами в «еще больших размерах, чем при его жизни», и делали это, выписывая торговцам векселя, которые подкреплялись быстро истощающейся императорской казной [Thackston 1998, II: 861; Boyle 1971:236]. Даже если допустить, что задолженность Огул-Гаймыш перед купцами была преувеличена в протолуидски настроенных персидских источниках, это замечание, по выражению Олсена, «значительно и символично» [Allsen 1989: 111][268]. Отношения между правящей семьей и купеческим сообществом в этот период строились на уровне личных связей, предположительно со слабым централизованным контролем над расходами и выдачей векселей на основе ожидаемых доходов[269]. Чрезмерный выпуск этих векселей и нехватка средств для их оплаты могли спровоцировать цикл спекуляций и инфляции, что привело к наступлению экономического хаоса в 1240-х годах [Там же: 108–109]. Не без сильной предвзятости персидские и протолуидские источники представляют правление Мункэ-хана как возвращение к экономической стабильности.

Если время перед смертью Чингисхана было отмечено наличием экономической системы, основанной на изъятии и распределении богатства путем завоевания, то правление сторонников Угедэя и регентство их женщин можно рассматривать как золотой век развития торговли по всей империи [Allsen 1989: 104–105; Rossabi 1981: 269–270]. Укрепление ямской системы привело к быстрой и прибыльной торговле, которая не только обогатила многонациональное купеческое сообщество Евразии, но и позволила монгольским женщинам инвестировать в торговые походы, создавать коммерческие предприятия совместно с купцами и удовлетворять свою личную страсть к предметам роскоши, что само по себе способствовало стимулированию экономики. Однако эта модель зависела от регулярного поступления военной добычи и полной свободы действий для ортаков [Allsen 1989: 104–105]. 1240-е годы, когда правили женщины, не отмечены ни масштабными военными экспедициями, ни получением новых источников дохода. К 1250 году была восстановлена модель, предложенная десятью годами ранее Елюю Чукаю. Мункэ-хан пришел к власти вместе с новой группой советников, которые больше подходили для задач управления, разработанных его матерью Сорхахтани применительно к ее владениям с оседлым населением Северного Китая.

Новый хан предпринял ряд шагов по ужесточению надзора за имперской казной, созданию основанной на налогообложении более устойчивой экономики, по развитию земледелия и введению более жесткого контроля за купцами [Qazvini 1912–1937, III: 79; Boyle 1997, II: 600]. Это не означало, что торговля вышла из моды или что отношения с купцами должны были прекратиться. Напротив, Рашид ад-Дин говорит, что Мункэ оплачивал долги коммерсантам и поток предпринимателей в Евразию не иссякал. Например, Гильом де Рубрук во время своего путешествия ко двору хана постоянно прибегал к советам купцов разного происхождения, которых он встречал по всей Евразии [Thackston 1998, II: 861; Boyle 1971:236][270]. Кроме того, документально подтверждено, что монгольские женщины имели дело с купцами вплоть до XIV века, например в Золотой Орде[271]. Тем не менее в середине XIII века была внедрена новая модель, целью которой было привести в порядок имперские счета и создать более эффективную систему доходов, которая была бы выгодна правителям. В 1251 году Мункэ-хан и его чиновники ввели «монгольскую систему податей» для завоеванного населения, которая была принесена Хулагу в Иран, когда он был провозглашен ильханом в 1260 году. В той мере, в какой женщины имели свою долю добычи в «системе поборов» и были активны в период «свободной торговли» во время единой Монгольской империи, ожидалось, что они будут участницами и новой системы торговых отношений.