Дедушки с гитарой 2

8

Берлин кипел молодой жизнью. Встречи, концерты, мероприятия… Они занимали массу времени, но оставалось и время свободное, для того, чтоб мы могли просто походить по городу, посмотреть на людей. В такие минуты мы болтались по городу любопытные, как самые обыкновенные туристы.

В один из таких дней нас принесло к Берлинской Стене. Это же все-таки такая же достопримечательность, как в Египте пирамиды, а в Москве — Кремль. Быть тут и не посмотреть на это было бы преступлением. В будущем вот её остатки растащили на сувениры, а тут можно было бы потрогать своими руками такую историческую ценность. Самым известном местом прохода в Западный Берлин из Восточного был «Пойнт Чарли». Это было то место, с которого чуть-чуть на началась Третья Мировая…

В окружении гостей фестиваля мы смотрели на него и тихо радовались, что в тот раз обошлось.

Смотрели на бравых ГДРовских пограничников, на американцев, что стояли с другой стороны, на похожие дома и на других немцев. В чем-то, конечно, тех же самых, но все-таки других. Пока…

Стена, проезд сквозь неё и невдалеке — скромный белый домик, мешки с песком. Это уже Западный Берлин. Аквариум, на подоконнике ГДР, в котором плавают акулы капитализма.

— А ведь действительно, — сказал я. — Всего полгорода. С точки зрения страны совсем немного. Как трехлитровая банка…

— В 1961 году тут дуло в дуло стояли наши и американские танки. И окажись у кого-то нервы малость послабее…

— Нашел, о чем думать, — сказал Сергей. — Обошлось же? Вы вот о другом помечтайте… Вдруг сейчас распахиваются эти ворота, а оттуда вырывается толпа наших фанатов…

— Сметая пограничников?

— Конечно! Ну как это тогда бывает во время футбольных матчей…

— У нас нет еще стольких фанатов!

— Нет, так будут. Что, помечтать уже нельзя?

Я пожал плечами. Мечтать было можно. И даже вслух. Наш барабанщик задумался с скорректировал мечту поближе к реальности. К кинематографичной реальности.

— Тогда Спецслужбы. Врываются суперагенты, и утаскивает нас прямо туда…

Он кивнул.

— И несут на стадион… Есть же стадионы в Западном Берлине? Наверняка есть! И требуют: играйте нам свою музыку…

— А мы им отвечаем — «Мы такие положительные, про мир во всем мире поем, а вы — милитаристы!»

— «И что с того? — говорят они». Мы заплатим… Золотом! Сочините что-нибудь воинственное!

— Даже пробовать не буду, — сказал я.

— А! — победно сказал Сергей, но он поспешил. Я закончил.

— У меня уже есть такое. И не одна, а целых две. Одна — добрый такой рок-н-ролл, а вторая — блюз.

— И что там за слова?

«Город окружен. Стены, башни рвы штурмует
Воинов миллион. Человечество воюет.
Хлеба и вина не хватает, не хватает
И гремит Война, смерть и пищу раздавая…»

— И название, наверное, милитаристское придумал?

— А то!

Я улыбнулся детским воспоминаниям.

— Я в те времена Фейхтвангера читал… «Иудейскую войну». И песню назвал «Нападение римлян на водокачку с применением стенобитной машины „Свирепый Юлий“». Да я же вам про это уже рассказывал… Ну помните? Когда с Кобзоном встречались…

— Название чуть короче самой песни…

— А ты не завидуй. Лучше сам что-то похожее напиши.

— А что за блюз?

— «Дальность полёта пули три километра!» Вы знаете, что мосинская винтовка бьет на три километра? Вот я как узнал, так сразу и написал…

Никита кисло улыбнулся и процитировал Ахматову.

— «Когда б вы знали из какого растут стихи. Не ведая стыда…»

— Точно! Она-то точно знала, что говорила.

Мы развернулись и пошли прочь, к отелю.

День клонился к вечеру, но интенсивность общения и там не стихала. Люди пели, плясали, дискутировали и занимались кое-чем еще…

Наш гостиничный номер располагался на втором этаже и к нему прилагался балкон. Иногда, когда было время и настроение, мы выходили на него и смотрели как под нашими ногами кипит фестивальная жизнь. Во дворе отеля имелась небольшая площадь с фонтаном и вокруг — кусты и скамейки. Разумеется, такое идиллическое место с первого дня было оккупировано молодежью, завязывающей мимолетные любовные романы. С вершин нашего жизненного опыта мы их очень даже понимали — ну, когда еще у советских девушек появится шанс поцеловаться с чёрненьком, мускулистым рубщиком тростинка с Кубы, а юношам оценить великолепие груди венгерской комсомолки?

Обычно на этих скамейках обнимались парочки, а за кустами, похоже, происходили и более интересные вещи. Уж больно эротически в тех местах шелестели ветки. Тоже самое происходило и сегодня.

— Вы о чем думаете, глядя на это? — спросил Сергей, кивая вниз. О чем думал он было написано на его лице.

— У меня мысли медицинского характера, — помолчав, ответил я.

— Это как?

— Хорошо, что СПИДа еще нет.

Сергей машинально потрогал карман и покивал.

— А я думаю, что сколько грусти будет, когда жизнь и политические решения разведут эти парочки в разные стороны… — сказал Никита.

— Ты имеешь ввиду, когда Фестиваль закончится и все разъедутся?

Он вздохнул.

— Я имею ввиду, что мы отчего-то упускаем колоссальную аудиторию в наших песнях.

Я вопросительно посмотрел на него.

— А вы не обратили внимание, что у нас все песни какие-то… Оптимистические что ли?

— И что с того? — удивился я. — Мы от будущего неприятностей не ждем, от того и оптимизм.

— Это-то все так… Но!

Он поднял палец.

— Может же у наших слушателей быть плохое настроение? Кого они будут слушать, испытывая тоску, если мы соответствующую песню не напишем?

Мы с Сергеем одновременно пожали плечами, и наш друг понял, что не совсем понятно выразился. Пришлось расшифровывать мысль.

— Вот они там внизу поцелуются, влюбятся, а потом на поезд и — домой. В результате — разбитое сердце и тоска, которую как-то надо излить.

— Ага, — сообразил Сергей. — Или еще круче — он ухаживал, а его отвергли. Тоже неприятность. Облом называется.

— Это вы о несчастной любви? — сказал я. — Ну, если глобально смотреть?

— Разумеется не про двойки по географии! Надо вот над этим подумать…

— Правильно! Репертуар надо расширять!

Мысль была вообще то правильная и ответ на это предложения у меня уже имелся.

— А что думать? Есть уже такое.

— Чьё?

— Вообще-то моё, — скромно сказал я. — Но, разумеется, будет наше… Вот мы чужие песни воруем…

Никита с Сергеем одновременно поморщились. По существу, это было правильно, но ведь неприятно же.

— Воруем, воруем, — твердо подтвердил я. — А что будет с теми песнями, которые мы в этой Вселенной не сочинили? Помните сколько их было? В школе-то сколько написали!

— Мешок, — подтвердил Никита.

— Значит будем их реанимировать! Чего добру пропадать?

Кузнецов прищурился. Взгляд его сделался оценивающим.

— Ну-ка…

Скрывать мне был нечего. Эту песню я написал несколько десятилетий назад, но, что характерно, опираясь на личный нравственный опыт. Юношеские душевные драмы они способствуют такому словоизвержению. Внизу зашлись фонари, сделав берлинский вечер эстетически совершенным. Я прокашлялся.

— «Не погас над миром свет
Взрыв не поднял в небо прах
Просто я услышал „Нет“
О любви своей сказав…»

— И это все?

— Нет конечно.

Я улыбнулся.

— Нормальная песня. Куплетов пять. Полная тоски и отчаяния. Как раз для студента первокурсника. Ну и припев, разумеется. Надо только вспомнить — давно это было…

Я постучал пальцем по лбу.

— Где-то там все есть.

— А музыка?

— И музыка есть. Помню.

Никита вернулся в номер и притащил оттуда гитару.

— Наиграй…

Я пробежался пальцами по струнам. Музыку я действительно помнил. Со словами могла быть засада, но ведь это не страшно? Слова можно было сочинить и наново.

— Нормально, — одобрили друзья. — И музыка достаточной степени мрачности… А еще что-нибудь подобное есть?

— Надо по сусекам поскрести… Наверняка.

— Давай, — делово сказал он. — Скреби!

Я удивился.

— А что за скорость? Что горит?

Никита пояснил.

— Думаю, на такие песни скоро спрос у людей будет повышенный… Будем ехать обратно и петь всем вагоном.

— Поездом.

— И это возможно, — согласился Никита. — Так что вспоминайте. Столько разбитых сердец в Берлине останется…

— С чего это вдруг?

— Фестиваль-то к концу идет… А между письмами и этим…

Он кивнул вниз, где кусты скрывали внутри себя таинственные процессы завязывания и развития межполовых отношений.

— …и перепиской, существует принципиальная разница. Секс по переписке, увы, невозможен…

— А по телефону? Помнишь, ты же написал еще в школе.

Я покопался в памяти.

— «Голос, рождаемый в далеком эфире
Сквозь холод Вселенной доносит тепло
Их двое всего в этом суетном мире
Стена возникает со словом „Алло!“…»

Там, слова, конечно, не совсем про секс… Но если немножко подкорректировать, то сгодится!

Мы помолчали, глядя друг на друга. Кусты внизу продолжали шелестеть.

— Нет уж. Слишком смело… Нужна тонкая лирика. Грусть и воздыхания.

— И такое тоже есть…

«Я боюсь себе признаться том что лишним могу очутиться
Словно человек за бортом за соломинку пытаюсь ухватиться
За соломинку чувства твоего, забыв о пустой середине
Трудно оказаться за бортом, трудно даже если ты мужчина…»

— Может быть нам тогда перепеть «До свиданья наш ласковый Миша…»? Музыка-то слезвыжимательная! Да и слова можно поправить.

— Мы же вроде как договорились её не трогать?

— Ну, хотя бы теоретически…

— И как? Как ты это себе представляешь? Идея уже есть?

— Ну… Примерно так… «До свиданья мой ласковый Педро…»…

— Или «До свидания мой друг фестивальный, Фестивальная сказка прощай…»

— Ага… «…Засади мне подарок прощаний и кусты каждый день вспоминай…»

— «Засади» это про цветок?

— Разумеется!

— Тогда нужно «посади».

Мы невесело посмеялись.

— Нет. Давайте не будем искушать друг друга.

Песни, что мы только-только припомнили, мы сочинили еще когда учились в школе. В этот раз у нас просто не доходили руки до них — ну кто будет собрать золотой песок, если есть возможность ухватить крупные самородки?

— А еще наше что-нибудь, политически выверенное есть? Чтоб без двойного смысла и прочим… Про мир, про дружбу и без межполовых отношений.

— Есть, — сказал Сергей. — Сейчас вспомню. Один куплет в голове вертится…

Он побарабанил пальцами по воздуху.

— «Трубку мира выкури со мной
Пусть провиснет воздух тишиной
Пусть повсюду стихнут крики скорби гнев и боль
Станем друг для другу братом, матерью, сестрой…»

— Детский сад….

— Немного старше, — возразил Сергей. — Это ты же в школе написал.

— Я?

— Ну не я же. Ты у нас поэт…

Никита посмотрел на него с сомнением. Сергей погрозил ему пальцем.

— Мне твои лавры не нужны…