Флигель-Адъютант

IX НИЧТО ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ

Ржавая калитка была выкрашена зеленой краской, и веревочки от щеколды на том же месте не наблюдалось. Я встал на цыпочки и заглянул в сад. Однако, изменилось тут всё весьма существенно!

Старые, поросшие мхом плиты дорожки теперь были вычищены и переложены, трава под плодовыми деревьями — аккуратно подстрижена, сами яблони, груши, вишни и абрикосы — побелены.

— Так… Тут, кажется, сменился хозяин, — я не знал, как к этому относиться, но на душе скребли кошки.

Хозяин дома был настоящим имперцем — старорежимным до мозга костей. Такие люди переворота не приняли, именно из их уст звучало пресловутое «без Государя — стыдно!», они, может быть, и не были воинами, и не могли стать в строй рядом с офицерами и добровольцами, но — без них не было бы победы. Такие старики и старушки, судари и сударыни жили в каждом городе и в каждом селе, и не было у Новой Имперской армии сторонников более искренних…

— Мама, мама! Там дяди стоят у забора… — раздался мальчишеский голос.

— Костя, беги домой, присмотри за братьями, я сейчас выйду! — откликнулся кто-то из глубины дома.

Молодая женщина вышла из дома, отряхивая передник от муки, и пошла к калитке.

— Господа, чем могу быть полезной? — миловидная, черноволосая, с толстой косой до пояса, не старше тридцати лет, она не проявляла и видимости беспокойства.

— Сударыня, ни в коей мере не хотели вас побеспокоить… Я останавливался здесь пару лет назад, и до этого — тоже, хозяин дома — мой добрый друг, я ему многим обязан…

— А, так вы из отцовых «мальчиков»! — вздохнула она. — Он много говорил про вас… Вы Тревельян? Или Вишневецкий?

— Нет, не Тревельян и не Вишневецкий… Они тогда были моими подчиненными.

— Так вы тот самый поручик! Я книгу читала, вашу! Проходите, проходите, почему мы стоим на пороге? Я и тесто на блины поставила, выпьем чаю…

— Но… — я уже всё понял, просто не мог произнести это вслух.

— Отец скончался. Тихо, в своей постели, полгода назад. Я и приехала — присмотреть за ним. Он всё говорил про вас и переживал, что кто-то из его друзей заедет, а он не сможет встретить, принять. Проходите в дом!

Я и понятия не имел, что у него кроме сыновей была еще и дочь. Старшая?

Вот так вот. Для меня, Стеценки, Вишневецкого, Тревельяна и всей команды дело в Яшме было одним-единственным эпизодом гражданской войны. Да — авантюрным, можно даже сказать — невероятным. Мы тогда прошлись по самому краю, но город взяли. Недели две, может быть — три мы прожили у старика. А для него освобождение и возрождение родного города, которому он отдал всю жизнь, стало тем, что наполнило его существование смыслом после гибели сыновей. Он снова на закате лет почувствовал свою причастность к чему-то великому, действительно привязался к нам, обрел друзей — тех самых, которые познаются в беде. Он и сам стал нашим настоящим другом! А как по-другому назвать человека, который укрывал от лютой смерти в собственном доме, и потом, несмотря на то, сколько месяцев или лет прошло, всегда принимал с радостью, и разговоры с ним были такие, как будто расстались вчера?

Черт побери, мне стало стыдно.

— Шеф, может, и правда — зайдем? — желудок Царёва издал звук, неподобающий благовоспитанным внутренним органам, едва заслышав про блины.

Вот ведь… Она мягко улыбнулась и сказала:

— Отказ не принимается. Меня Анастасия Порфирьевна зовут, по мужу — Эсмонтович, но можно не чинясь, по имени. Проходите в дом.