Мать Печора

7

У склада идет работа. Матвей и с ним молодой парень тешут колья. Готовые составлены в чумы, у колодок груды свежей щепы, — видно, что бригадир со своим напарником здесь даром время не теряли. Другие тащат из склада стенки ставных неводов и развешивают их по вешалам. Повариха Марья осматривает сети.

— Однако вы заработались, — говорит бригадиру Анна. — И время забыли: на часы не смотрите и солнца не замечаете.

Взглянули на часы — без немногого двенадцать.

— Гриша, кончай! — командует Матвей своему помощнику. — Прохор Иванович, у тебя тоже не по два дня в сутки. Пошли радио слушать. Василий Сергеевич нам радио наладил.

— А что его самого не видно?

— Василия-то Сергеевича? Послал его на катере под тундру камней набрать.

Зашли мы в дом под звон кремлевских часов.

— Вот она, матушка наша, голос подает, — говорит Матвей.

— Видел Москву, Матвей Лукьянович? — спрашиваю.

— Как не видел! В гражданскую с фронта домой ехал — видел. Перед этой войной два года кряду на выставку меня посылали — по неделе гостил. Да что неделя! Москву за год не высмотришь.

— А что ж ты все-таки видел?

— Не спрашивай, что видел, спрашивай, что понял…

Ужинали мы под московскую музыку. Матвей меньше ест, больше говорит. А рыбаки слушают.

— Не много у Москвы ровесников найдется, — говорит Матвей. Всем нам Москва в сердце вросла. Русские люди Москву родили, плотники-работники рубили, пахари кормили да поили, ткахи-тонкопряхи пеленали, певуны прибайки припевали.

Матвей в репродуктор глядит да как с Москвой говорит. И все норовит, чтобы речь его была на песню похожа:

До нас ты, стена кремлевская, возросла,
А при нас ты, краса московская, расцвела!
Восемь веков стояла ты, стена вековечная,
Да загорелась над тобой звезда пятиконечная.
Вся земля глядит-любуется,
Как над Москвой она красуется.
Всем людям рукодельным,
Мастерам корабельным,
Слесарям, и плотникам,
И крестьянам-работникам
Звезда пятиконечная
Подруга вековечная!

— Эх, товарищи! — говорит Матвей, а сам головой качает. — Хочется мне такие слова людям сказать, чтобы слова эти как песня пелись, чтобы люди от радости под песню руками плескали, чтобы душа говорила, а не получается песня. И долго думал, да неладно молвил.

— Как неладно? — говорит Анна Егоровна. — Про Москву нам всем пропел — разве это неладно? Про Москву я десять раз на день вспомню. Самолет летит — Москва весть подает. Радио слушаю, газету в руки возьму Москва со мной разговаривает. В магазин товар пришел — Москва посылает. Что где мы строим — Москва помогает.

— Это верно, что Матвей нам ум расшевелил, — соглашается Николай Богданов. — Вот слушаю я Москву, и чудится мне, что она всех нас видит, всем нам советы подает. Где-то там, на Памире, слышу, люди через горы воду провели. Москва им благодарность объявила. Слушаю я, и душа радуется, будто это наша «Весна» гремит, только не из Матвеевой, а из другой бригады. Или за оплошку какую Москва в газете отчитывает. Виноватый-то и дальний, а мне совестно за него перед Москвой. Так же стыдно, как будто, к примеру, наше звено без рыбы приехало.

— Дело говоришь, — соглашается Матвей. — Мы участники и дольщики во всем, зато многое с нас и спросится. Есть одна пословица: кто в деле, тот и в ответе. Этой пословицей прежде пугали. А мы ни дела, ни ответа не пугаемся. Вон Анна Егоровна — человек она не партийный, а у нее душа коммунистки. Знает она, что за дело берется, так и ответ спросится. А не побоялась: «могу», — говорит. Да, по первому дню судя, и верно: может. Значит, дело хозяйку нашло.

На этот раз Анна Егоровна улыбалась…

Рано утром приехал Миша со своими рыбаками.

— Ну, как для первого раза дела? — встречает их бригадир.

— Да так бы и дальше ловилось, — говорит Миша.

— Много зачерпнул?

— Да тонна-то будет.

— Молодцы, ребята!

Мишу на этот раз Матвеева похвала не обрадовала: какая-то забота тревожила его. Сумрачно посмотрел он на бригадира, не враз заговорил:

— Я еще в колхозе, Матвей Лукьянович, перед правлением вопрос ставил: надо нам молодежь в одно звено собрать. Ты что-то заупрямился тогда…

— Ничего не упрямился. Я и сейчас скажу: на путине старый и малый все должны воедино работать, — отвечает Матвей.

— На том и я согласен был, когда одно звено ловить выделяли, говорит Миша. — А решили нынче два невода спустить, так я на своем стою: одно звено должно комсомольским быть.

— Ты нас, стариков, не отмахивай! — сердится Матвей. — Иной старый конь крепче молодого тянет. Никакая мы вам не помеха…

— Да разве я говорю — помеха? Ведь это никому не в обиду. У вас, пожилых, — опыт, а у нас — задор. Вот и будем меряться, кому впереди идти.

Молодежь из Мишиного звена о том же Матвея просит.

— Ты нам, Матвей Лукьянович, не мешать, а помогать должен, — говорит Миша. — Раз мы задумали, значит, сделаем.

Тут разговор сердитый пошел.

— Уши выше головы не растут, — говорит Матвей. — Так сделаете, как я велю: в бригаде-то пока еще я старшой.

— Знаем: и по годам и по делу ты в бригаде — голова. А и мы в бригаде не уши.

Матвею и крыть нечем, а все же ни отказа, ни приказа не дал.

Только успели Мишины рыбаки разобрать рыбу, захлопал катер: Василий Сергеевич приехал. Ни спать, ни отдыхать он не стал, а выбросил камни на берег, и вместе с бригадиром повез рыбу на приемный пункт, в Юшино.

Звено Миши спать ложится, а на смену Анна Егоровна со своими рыбаками поднимается. Еще с вечера велел им Матвей его дожидаться.

— Лодки с берега спустите да в порядок приведите, чтобы как гоголи плавали. Готовое кольё к берегу стаскайте. Сетки чините да кибасы готовьте.

На улице — любо глядеть. С утра дул ветерок, а теперь остановился и задремал под угревным солнышком. На реке вода не колыхнется. За Глубоцким шаром желтеют янтарные рассыпчатые пески.

Мужики стащили лодки на воду. Николай Богданов с Трифоном Окуловичем келдасы[41] налаживают, а все остальные — около склада: кто сети чинит, кто веревки распутывает да растягивает. Один конец на столб намотают, раскрутят до склада, натянут всей силой, привяжут другим концом за угол веревка туга, струной поет.

— Заместо скрипки годится, — говорит Параня.

— Вы, молодки, откуда скрипку-то знаете? — спрашиваю я.

— Как откуда? Миша-то у нас скрипач. Еще маленьким был, раздобыл он где-то старинную зырянскую скрипку — си-пудэк.

— Я такой еще не слыхивала.

— А это та же скрипка, только у ней корпусок кругленький, струны волосяные и смычок волосяной. И так он мастерливо играть на ней выучился! На олимпиаде в Усть-Цильме его настоящей скрипкой наградили.

— Смотри-ка, — говорю, — у парня-то талант.

— У нас в Светлозерье, — хвастает Параня, — у кого талант, у кого два, а вон у Матвея — и не сосчитать. Мне одной не повезло: никакого таланта нет.

— Кому бы плакаться, да не тебе! — отвечаю. — В руках у тебя талант. Без таланта в руках ты вчера нельму упустила бы.

— Мне и Матвей то же сказал, — смеется Параня. — «Не простые, говорит, зрячие у тебя руки, у любого пальчика — глаза. Такие руки не проглядят дела. С такими, говорит, руками не пропадешь».

Перешли мы на склад. Матвей велел поплави набирать.

— А ты сама-то как думаешь? — спрашиваю я Параню.

— Про что?

— А про то, что Матвей говорил.

— Ясное дело, не пропаду.

— Да я не том… Талант свой ты в руках чуешь?

Параня покосилась на меня веселым глазом, подмигнула и говорит:

— А ты посмотри…

Тут в руках у Парани будто мотор заходил. Поплавь набрать — значит продернуть веревку вдоль обоих краев сети, из ячеи в ячею. И каждый раз надо попасть концом веревки в ячею, как нитку в иголку вдеть. Попробуй-ка угодить ниткой в игольные ушки, да так, чтобы руки одна к другой с размаху шли, раз — и вдел. А рядом другие иголки твоих рук ждут, успевай хватать да на нитку надевать: Раз! Раз! Раз!

Вот как работала Параня! Не успела я оглянуться, а она уж полконца набрала: ячеи на веревку, как игольные ушки на нитку надеты. Так ведь уши-то эти ниточные! Сколько их на сорока метрах насбирается?!

— Ну, — говорю, — и руки: как машинный челнок ходят!

В обед вернулся катер.

— Светлозерцы первые рыбу сдали, — говорит Матвей, и в глазах у него радость. — За одни сутки две с половиной тонны! Заведующий Иван Михайлович говорит: «Ранние петухи громко поют». — «Рыба спать не дает, — отвечаю я. — А что громко поем, так ты тихости от нас и впредь не жди. План, говорю, партией дан: горы выклоним, а план выполним!»

— Выполним, — отвечают в голос Анна Егоровна да Трифон Окулович, да Николай Богданов.

А молодежь помалкивает и переглядывается. Миша за всех ответил:

— Как не выполним, коли молодежное звено у нас будет…

У Матвея всю веселость как ветром сдуло.

— Нет, пожалуй, что не будет.

— Открывай тогда собрание. Вся бригада налицо, обсудить надо, говорит Миша.

— Бригадиру собрание не указ, кормщиком лодка не правит…

И не пересилить бы комсомольцам Матвея, да вступился Николай Богданов.

— Ты-то и кормщик, — говорит он Матвею, — да бригада не лодка. Вместе с тобой мы одно дело ведем. Ребята добра хотят, и обсудить предложение комсомольцев ты, Матвей Лукьянович, не отказывайся.

Николая и другие поддержали. Пришлось Матвею открывать собрание. И видно, что крепко обиделся старый бригадир.

— Что ж, говорит, — может быть, я, верно, добра не хочу? Собрание считаю открытым.

Да так и обед бросили. За тем же столом поднялся Миша и рассказал, что комсомольцы задумали.

— У нас, — говорит, — тогда комсомольская честь вся на виду будет.

— Вы, — говорит Матвей, — только о своей чести хлопочете. Одна у всех у нас большевистская честь, все вместе и воевать за нее будем. А то, говорит, — вы мне всю бригаду рассыплете.

Миша ему про соревнование толкует, а Матвей свое:

— Соревноваться, — говорит, — и сейчас можно. Анна Егоровна с первого дня тебя опередила. Вот и соревнуйтесь. Ну, до пожилого народа вам, конечно, не дотянуться…

— Как это не дотянуться?! — кричат комсомольцы в один голос.

— Так вот, товарищи молодежь, — заключил бригадир, — лиши договор со старшим звеном. Слово даешь — не зарывайся, а дал — не отступайся.

Комсомольцы успели только Анне Егоровне сказать: — Договор завтра напишем!

Сели в лодку, веслами махнули, были — да и нет.

Глядя на них, и Аннино звено заторопилось. Дообедали на скорую руку, скоренько собрались и тоже поехали.