Мать Печора

5

Велик летний многозаботный рыбацкий день. Прежде всех подымается Марьюшка. Повар на путине раньше других встает, позже других ложится. Утром надо вскочить и за какой-нибудь час приготовить еды-питья на большую колхозную семью. Рыбаки еще спят, а у Марьюшки нож светит, посуда звенит, самовар на столе прискакивает.

Вторым в бригаде подымается Матвей. Успеет только одеться — и к Печоре. Воду пощупает, воздух понюхает, речку взглядом обведет, прикинет что-то в уме и идет поднимать звеньевых. А рыбаки уже навстречу, как гуси, к воде идут, с полотенцами да мылами.

После завтрака рыбаки приказов не ждут: дело само в глаза глядит, так не отворачиваются. Как Марьюшка свои чашки, ложки, так и рыбак свои сети десять раз на день переберет.

Все свое хозяйство доглядит, и в лодки садиться нужно. Одно звено едет с тягловым неводом, а все другие — по ставным отправляются. Сегодня звено Анны Егоровны поставушки трясет, а завтра их комсомольцы сменят. Что из ставных неводов вытрясут, между звеньями пополам счет ведут, а на тягловом у каждого звена свой счет. И вот оба звена стараются: каждый хочет в общую кучу из своей лодки побольше положить. И для всех у Матвея один закон в работе:

— Есть голос — запевай, не умеешь запевать — пой, не можешь петь подголосничай!

Отправилась я из Нарьян-Мара на легком светлозерском катерке ко своим голубчанам, да за целое лето все еще никак не могу до них доехать.

Много в нашей стране краев да областей. Добрую половину этих краев я смотрела, про другую читала. А спросите меня, какой край мне кажется краше, — отвечу я без раздумья: наша мать Печора.

Много на Печоре богатых и славных колхозов. Видала я их на далеких тундровых речках, живала я в колхозных оленьих бригадах, бродила в заполярных колхозных полях, ездила по большим печорским притокам, заглядывала в печорские верховья — и везде шумит работой колхозная жизнь. А про то, какой печорский колхоз моему сердцу ближе, душе милей, глазам любей, лучше не спрашивайте.

Еще два месяца назад я, не задумываясь, ответила бы: «Ну, конечно же, наш голубковский колхоз имени Смидовича!» А сейчас вот сказать не могу.

Больше чем полвека прожила я в своем Голубкове и за это время сжилась со всеми: что ни голубковец, то свой да родной. Половина деревни — родня, другая половина — соседи близкие, друзья хорошие. Приедешь в Голубково или к рыбакам-голубчанам в Пнёво — с честью меня встречают. А тут приковал меня к себе веселый народ светлозерцы.

«Что в них такое кроется, что смотришь — и глаз оторвать не можешь?»

Перебираю я в уме все, что за эти два месяца видела и слышала. Все как будто здесь такое же, как и в любой другой рыбацкой бригаде. Вон и в голубковском колхозе ловят рыбу такими же новыми, уловистыми снастями. То же соревнование шевелит людей, тот же задор большевистский заставил голубчан принять вызов светлозерцев, а зятя моего Михайлу Вынукана меряться силами с Матвеем Перегудой.

Так же там днем и ночью новинка старинку гонит. Так же на любой час откликнется частушка, в любую минуту — пословица. Все будто такое же — и все не такое. И похоже, да не то же. Долго я ломала голову, в чем у светлозерцев отличка, и ничего не могла придумать. Помог мне разобраться все тот же Матвей.

— Есть, — говорит, — у нас одна загадка неотгадливая: «Что такое, чего люди слыхом не слыхали, видом не видали?» Вот нынче я знал бы, что ответить…

Я молчу, жду отгадку. С какую-то минуту потомил меня Матвей и сам же отвечает:

— Да мы сами, — говорит. — У нас любой человек чудо чудное, диво дивное, ни в какой другой земле не сыщешь. А до нашей поры и вовсе слыхом не слыхано, видом не видано. Хоть тебя, хоть меня, хоть любого возьми…

— Непарные люди-то, — говорю я Матвею. — Будто ягоды на кусту: одни созрели, а другие только наливаются.

— Так ведь нальются же, — усмехается Матвей.

Вот этот разговор я и вспомнила, когда захотела понять, чем светлозерцы от голубчан отличаются.

И пусть не обижаются мои земляки-голубчане, что в этой книге не про них речь велась, а про удалых рыбаков-передовиков из деревни Светлозерье.