Мать Печора
- Автор: Маремьяна Голубкова
- Жанр: Биографии и Мемуары / Историческая проза
- Дата выхода: 1987
Читать книгу "Мать Печора"
11
Оглянулись мы в последний раз на провожающих. На высокой сопке стоят три чума, народ возле них собрался, олени неподалеку бегают. Над чумом дым, как облако, подымается и плывет. И Андрюшина гармошка нет-нет да снова слышится.
Тимофей ехал первым на легковых нартах и правил дорогу. Дарья на легковых с Ондрей была второй, а сзади у нее на буксире шла еще упряжка с грузовыми нартами. На них был сложен разобранный чум — шесты и шкуры, на чуме котлы да чайники, а поверх всего сидел Ким. Вася вел на хамбуе[29] нарты с большим красным ларем — ненецким походным амбаром. На буксире у Ильи шли сани с нашими продуктами. Я ехала на нартах Леонтьева. А Петря заключал весь аргиш и следил, чтобы не отставали порожние олени.
Из пади к речке Тимофей нашел проход по какой-то ложбине. Выехали мы на берег, сбили оленей в кучу, и началась переправа. Тимофей отыскал в прибрежных кустах маленькую лодочку-челнок. Одного человека она хорошо держала, а двое только на смелость ехать могли. Стал в нее Петря и видит, что в каждую щель вода бежит, ручьями течет. Петря заткнул тряпьем главные дыры и говорит:
— Все-таки лодка, а не рыбий пузырь.
И первым повез Леонтьева. Хоть и подмочили, а все же перетаскали они на другой берег весь багаж и продукты. Нарты переправили плавом. Когда переехали все мы, кроме Васи, начали перегонять оленей. Стоит Вася на своем берегу и кричит негромко и протяжно:
— Э-гей… э-гей…
На такой голос олени в человеку ближе подходят. Подошел к берегу с десяток-другой оленей, а все остальные по-прежнему стоят на своем месте. А Вася знает свое дело, стоит спокойно и кричит:
— О-хо… О-хо… О-хо…
И верно, олени один за другим потянулись на Васин голос и сбились в кучу у самого берега, некоторые даже в воду забрели. Задние олени хотят подойти поближе на голос, жмут середних, середние — передних, тех, что у края воды стоят, и вот передних уже столкнули в воду, и они волей-неволей плывут на другой берег. А олени глупые: стоит одному в сторону шарахнуться — и другие за ним, один поплывет — и другие не отстанут. Вот и наше стадо, как один, плывет. Олени переплыли, все с упряжками да с погрузкой возятся. А мы с Леонтьевым надумали пешком идти. Спросили мы у Тимофея дорогу, а он махнул рукой в сторону тех чумов, что видны были еще с сопки на нашей стоянке, и говорит:
— Там…
Вот мы и пошли. Сперва шли по сухому месту, от реки поднялись в крутую горку. Видим мы, что оленям здесь не выбраться, что будут они подниматься дальней кругоезжей дорогой, и идем, не торопимся. Но только поднялись на кряж — подхватило нас длинное, широкое болото.
Идем мы где сухим путем, где сырым, где по проталинам озерных кряжей. И час идем, и другой идем, а чумов нет. А путь все в подъем идет.
Только когда вышли мы на хребет — видим: никакие это не чумы были, две широкие елки присели к самой земле. Дальше, километра за четыре от елок, настоящие чумы стоят. Что ж, сами они к нам не подвинутся, надо идти.
Вот и купаемся опять в грязи, да в воде, да в снежной каше. Аргиша нашего и в помине нет, — может, другим каким-нибудь путем поехал. Идем. В эту пору весны болота показались мне не очень красивыми. Куда красивее гористые места да озерные кряжики! А озерки попадались частенько. Снова в небе солнце плыло, и на солнце они блестели, как полные чайные блюдца. Вот и петляли мы по межозерьям.
В озерах, видим, утки плотами плавают. Проходим мимо них, а они и не оглянутся, крылом не встрепенутся.
«Надо, — думаю, — яичек поискать».
Идем, Леонтьев — по одному берегу, я — по другому, и хвастаем, перекликаемся:
— Я два нашел!
— А я — четыре!
Утки гнезда вьют не всегда у самого озера, а где-нибудь в сторонке: где в кусте, где на холмике, а где и на гладком месте. Сгоним уток с гнезд, они и кружат над нами. Перед самыми чумами набрела я на гнездо утки вострохвоста. Яйца у них не как у других уток, продолговатые и чуть побольше. Матки не было, значит, улетела кормиться. В гнезде лежало девять яиц, они еще не остыли, матка улетела недавно.
В чумах мы застали всех еще спящими. Унимать собак вышла какая-то девочка. Она привела нас в свой чум. Мы обогрелись, обсушились у печки и уснули как убитые, не дожидаясь даже чая.
Утром за нами приехали Петря и Вася. Наш аргиш, как мы и думали, прошел стороной и остановился километрах в десяти от чумов шестой бригады.
Бригадир, молодой ненец Николай, прочитал записку председателя колхоза и сказал:
— Пока отец не приедет, ничего не дам.
— Ведь не отец, а ты бригадир, — горячился Леонтьев.
Сколько мы ни бились, оленей нам дали только после приезда Николаева отца.
В чум Тимофея и Дарьи мы попали лишь к ночлегу.
Тимофей и Дарья обосновались на новом месте немалым хозяйством. Куда ненец переедет — везде ему дом родной. У Тимофея по обе стороны чума расставлены нарты. Возле входа дрова припасены; насек он кустов столько, что в деревне на неделю хватило бы. Ким намелко рубит кусты, а Ондря по одной палочке таскает в чум. В чуме у Дарьи котел с мясом кипит, чайники к огню поставлены, в ведрах вода припасена, постели на латы разостланы, рукомойник перед входом на веревочке качается, а на передней стороне тундровый столик, погребец с посудой и на нем икона Николая-чудотворца.
Тимофей, говорили люди, давно член партии, а с Дарьей совладать не мог: не отказывается она от своих икон.
— Проходи да садись, — приглашает меня Дарья.
— В которую горницу-то проходить?
— Вон в ту, — показывает она на другую половину чума.
— Вы, — говорю, — пополам дом-то ставили? И нам горницу?
— Нас пятеро здесь живет, а вам, четверым, добро жить можно. Стульев у нас нет.
Поджала я одну ногу под себя, у другой колечко подогнула, облокотилась на него и сижу, как природная ненка. Леонтьев с Петрей свернули ноги под себя калачиком, как ненцы садятся.
После ужина Петря в стадо пошел, а Вася — в другую сторону. У обоих в руках было по некорыстному ружьишку, по уточьему капкану и по чучелу куропатки, — у нас его называют манщик. Куропатку ловят так: ставят капкан, насторожат его, положат рядом манщика и отходят. Веснами куропти дерутся, куроптих ловят. Летит над капканом куропоть, летит и кабаркает. Увидит манщика, думает, что это живой куропоть, и что он сейчас же к его куропатихе побежит. Вот он подсядет неподалеку, крылья растопырит и бежит к манщику. С разбегу накинется, и бьет, и клюет, и ногами бьет. А потом видит — сам в беду попал. А из той беды прямая дорога в котел. Утром наши охотники принесли девять куроптей.
— По одному на человека, — считает Вася.
— Может, — говорю, — Ондря целую куропатку не съест.
— Илья поможет, — говорит Дарья и сама лукаво посмеивается.
На завтрак съели мы сырого мяса по ломтику, примерно по полфунта, рыбы по такому же звенышку, чайку выпили чуть не по ведерышку и, благословясь, отправились.
И поблизку земля от земли лежит, а выглядят они несхоже. В одну сторону оглянешься — озера да болота на целый переезд, вперед посмотришь горбы да хребты друг на друга наворочены, будто тут Мамай воевал. А то еще едешь вдоль берега реки и диву дивишься: на одном берегу равнина без единого деревца, а на другом — леса косматые колыхаются, будто стадо рогатых оленей бежит.
Только отъехали от чумовища, после болотинок да приозерков началось гористое место.
Надоело нам горбы тундровые одолевать. В таких местах дай волю оленям, так побегут они сломя голову, все растеряют, нарты сломают.
Вот двое мужиков остаются на горбу и осторожно пускают сани на тынзее, а тот, кто на санях едет, оленей за вожжу ведет и хореем остраску им дает. Одни нарты спустят, передового за вожжу к тем же нартам придернут ненецким узлом и опять на горб за другими нартами идут.
Только спуск одолеем — в подъем опять общей силой толкаем нарты за нартами. В ложбинах снег только к июлю пропадет, а сейчас тут снег саженью мерить надо. И месим мы эту слякоть, как глину.
Зато в работе разогреешься, и не знаем мы никакого холода. Выберешься на горбышек — снова на нарты присесть можно, олени потихоньку волокут, а ты потихоньку песенку собираешь в памяти:
Из-за кустышка олень, люли-люли,
Из ракитова белой, люли-люли,
Не озяб ли ты, олень, люли-люли,
Не озяб ли, молодой, люли-люли?
Приоденьте-ко оленя, люли-люли,
Приоденьте молодого, люли-люли,
С молодца — епанча, люли-люли,
С молодицы — рукавица, люли-люли,
С красной девушки — платок, люли-люли.
Песню поешь, вокруг осматриваешься — с горбышка далече видно. И вижу, что сейчас опять спуск подоспеет, и опять для песен рот тесен. Так с горы на гору и прокачались весь день, как по морским волнам. Пока доехали до новой стоянки, оленей несколько раз переменили.