Мургаш

3

До наступления темноты оставалось семь часов. Тогда и должен был прийти Добри. Едва ночь опускается на село, как хозяевами положения становятся наши.

Я снова посмотрела на часы. Прошло еще полчаса. Как медленно течет время! И тут вдруг у нашего дома остановился желтый полицейский автомобиль.

— Елена Добрева Маринова?

— Да, это я.

— Следуйте за нами.

Я узнала голос майора Стоянова. Простилась с мамой, дочкой. Мне указали на заднее сиденье автомобиля.

Мама взяла Аксинию на руки, а она с любопытством, серьезно осматривала автомобиль и незнакомых мужчин В форме.

Ах, Добри, Добри, не успел!.. Мне хотелось кричать от муки и боли.

Автомобиль тронулся с места.

— Куда вы меня везете, господа?

— Вы арестованы, а с арестованными разговаривать не разрешается, — ответил майор Стоянов.

Мы остановились около здания новоселского полицейского управления, и меня ввели в комнату дежурного. Вскоре вошли агент и старший полицейский Бозаджийский.

— Ты пойми, что это пока не допрос. Мы христиане и на второй день пасхи никого не допрашиваем. Просто хотим познакомиться с тобой, — заговорил Бозаджийский.

— Спрашивайте, я все вам скажу.

— Тогда скажи, где сейчас твой муж?

— В лагере.

— Так, так. А отчего же он не пишет тебе?

— Не знаю.

— Слушай, а где вы познакомились?

Я смущенно улыбнулась:

— Шла один раз по Регентской улице. Кто-то шел за мной и свистел. Я обернулась, а он снял шапку. «Так, мол, и так, разрешите познакомиться с вами». Вежливый, культурный. И костюм на нем новый. Так и познакомились.

— А потом?

— Он был красивый… И я вышла за него замуж.

— Красивый! — возмутился агент. — У тебя что, головы на плечах не было?

— Не было…

— А как твоя мать на это посмотрела?

— Мама была всегда против него…

— А о политике что он тебе говорил?

— Да что я в ней понимаю, в этой вашей политике…

— Ну и как же, ты до сих пор его любишь?

— Люблю? Да если б он появился, я бы ему глаза выцарапала. Он же бросил меня с ребенком, ведь два года от него ни слуху ни духу. Мне перед людьми стыдно. Они спрашивают, где мой муж, а я вру, говорю: в Германии. Я даже на глаза дедушке Петру не смею показаться…

— Кто это такой, дедушка Петр?

— Полковник Дырвингов.

— Дырвингов?

Петр Дырвингов, мамин дядя, был известный военачальник, он пользовался огромной популярностью среди бывших македонско-одринских ополченцев. Его имя было известно в стране.

Допрашивавшие меня переглянулись и вышли. Через некоторое время они вернулись.

— Сейчас мы тебя поместим в комнату, там переночуешь, а завтра видно будет.

Меня повели по двору. И вдруг я услышала:

— Мама, мама!

Я обернулась. Протянув ручонки, ко мне шла Аксиния. Сердце мое оборвалось. Значит, и их с мамой взяли. Я бросилась к дочке, и в этот миг услышала из окна голос начальника полиции:

— Зачем ее пустили во двор? Я же говорил, чтоб не показывать ей ребенка. Верните ее назад!

Одним прыжком старший полицейский настиг меня, оторвал от дочки. Я упала на землю. Аксиния расплакалась. На помощь Бозаджийскому пришел агент, и они потащили меня куда-то. Я стала сопротивляться, царапаться и кричать:

— Отдайте мне дочь!

Несколько сильных ударов по лицу и спине, заломленная назад рука — и меня втолкнули в коридор.

Бозаджийский вытащил зеркальце и посмотрел в него. Неожиданно он повернулся ко мне, и страшный удар повалил меня на землю.

— Собака, чуть глаза совсем не выцарапала!

Он начал меня пинать ногами, затем надел наручники, поднял и повел. Открыв дверь камеры, схватил меня за волосы и с силой втолкнул туда.

Я сжалась в комок и заплакала — от боли, от страха за ребенка. Всю ночь я не могла сомкнуть глаз. Из коридора проникал какой-то тяжелый сладковатый запах, из соседних камер доносились крики.

Поздно ночью в коридоре сменили часового. Через несколько минут я услышала, как он крикнул:

— Петро, вынеси отсюда этот труп. И дай два ведра воды. Все сапоги у меня в крови.

Вскоре я услышала, как по коридору что-то поволокли, затем заплескалась вода, и в мою камеру потекла красная струя. Я прижалась к стене.

Под потолком мерцала маленькая бледная электрическая лампочка, и ее желтый свет едва достигал углов камеры.

Дверь неожиданно с шумом открылась. На пороге стоял полицейский в белом полушубке, с помутневшими пьяными глазами и отвисшей нижней губой.

— Так это ты, красотка, хотела выколоть глаза нашему начальнику?

Полицейский подошел и попытался схватить меня. Я изо всех сил закричала и бросилась в другой угол.

— Спокойно, спокойно, — заикаясь, заговорил он. — Беги не беги, все равно моя будешь. Или ты опять царапаться хочешь? Я тебе сейчас поцарапаюсь!

Он бросился на меня и схватил за плечи. Я сопротивлялась, а наручники все сильнее впивались в руки. Я опять закричала изо всех сил и последним напряжением вырвалась из его лап.

В это время кто-то ногой толкнул дверь. На пороге стоял часовой с винтовкой в руке.

— Ты что здесь делаешь? Ну-ка, выходи!

Команда, казалось, отрезвила пьяного полицейского. Он взглянул на часового, выругался.

— Выходи! — Приклад угрожающе поднялся вверх.

— Ну смотри, Бозаджийский тебе покажет…

Насильник вышел из камеры, а часовой, прикрывая дверь, сказал мне:

— Не бойся. Я тут буду дежурить до утра. Он повернул ключ в замке и вынул его.

Утром меня привели к начальнику околийской полиции. Перед ним лежала тоненькая папка, на которой он написал: «Елена Добрева Маринова».

Начался допрос, но на этот раз речь шла не обо мне и Добри, а о полковнике Дырвингове. Я все время называла его «дедушка Петр».

— Ладно. Сегодня у нас третий день пасхи, так пусть все кончится по-хорошему. Я тебя отпущу, но при одном условии. Ты сегодня же соберешь свои пожитки и оставишь мою околию. Иди куда хочешь, но чтобы тебя здесь не было, — заявил начальник.

Я не верила своим ушам. Неужели и в самом деле меня отпускают?..

Быстрее, быстрее домой, а потом… Куда мы пойдем из Осоиц? Удастся ли нам связаться с Добри?

Неожиданно позади нас раздался стук кованых сапог. Шаги быстро приближались, догоняли. Неужели это начальник распорядился вернуть нас?

— Госпожа, госпожа…

Я обернулась. Полицейский. Ну конечно, начальник просто поиграл с нами. Сейчас нас вернут назад. Полицейский подошел, тяжело дыша:

— Госпожа, вот ваша косынка…

Это был тот самый полицейский, который заступился за меня ночью.

— Спасибо, брат…

Увидев, что мы возвращаемся, тетя Елизавета перекрестилась от изумления.

— Тетя Елизавета, скорей иди к деду Коле, пусть запрягает телегу. Сегодня же вечером мы должны уехать в Софию. Я только схожу к кмету за открепительным талоном. Если придет Добри, скажи ему, что мы уехали во Врабево…

Я оставила маму собирать вещи, а сама пошла в общинную управу. Кмет раскрыл рот от удивления:

— Стало быть, освободили вас?

Нужно было доиграть игру до конца:

— Да, господин кмет. В полиции служат неглупые люди. Они знают, кого задерживать, кого освобождать…

— Что вы собираетесь делать?

— Обидно мне, господин кмет. Обидно, что здесь, в Осоицах, меня два раза арестовывали. И какой это позор для моего дедушки Петра Дырвингова! В общем, я решила уехать отсюда.

— Да, случаются ошибки, но их ведь потом исправляют.

— И все же я решила уехать. Если вам не трудно, выдайте мне открепительный талон и пропуск во Врабево.

Кмет сделал что нужно, даже проводил меня до двери:

— Увидите своего дедушку — передайте ему привет из здешних мест.

На площади я встретила бай Райко и решила пройти мимо. Я боялась, что чужих глаз здесь много и нас могут увидеть вместе, но он сам подошел ко мне:

— Освободили?

— Да. Повезло. Никаких показаний я полиции не дала, ни устных ни письменных.

— Хорошо. А теперь?..

— Ухожу из села к Добри.

— Что-нибудь нужно тебе?

— Денег у меня совсем нет.

— Иди домой. Дед Коле уже запряг телегу. А я сейчас пришлю тебе немного денег.

Мы разошлись.

Очень скоро к нам в дом прибежал мальчик и принес конверт с деньгами. В нем было две тысячи левов. Дедушка Коле сел на козлы и махнул кнутом.

На вокзале в Саранцах мы выгрузили багаж и стали ждать поезда. Он ходил из Софии до Макоцево и возвращался оттуда в Саранцы через два часа.

Пассажиры заполнили вокзал. Среди них я увидела Стефана. Вместе с ним была и Виолета, его будущая жена.

Я пошла к нему, а он, увидев меня, снял очки, затем снова надел их, посмотрел на меня и дернул Виолету за руку:

— Лена?

Мы обнялись. Оказалось, что Добри попросил его узнать, что с нами, и если нужно, позаботиться об Аксинии. Стефан отбыл в Софию, нашел там Виолету и в тот же день вернулся в Саранцы. Отсюда он собирался отправиться в Новоселцы. Я сказала ему, что еду во Врабево.

— Нельзя. Там тебя найдут.

— Куда же идти?

— В Бабицу. Там никто вас не знает, а Виолета сама из этого села.

— А как же быть с пропуском?

— Вернемся и сменим. Виолета останется с мамой, поможет ей с багажом.

Мы уселись на телегу деда Коле и вернулись обратно в село. Кмет уже выходил из своей канцелярии.

— Одна просьба к вам. Линия в Северной Болгарии не работает. Если можно, дайте пропуск в другое село.

— Пожалуйста.

Он взял пропуск, зачеркнул «Врабево» и написал «Бабица». Он не внес исправление в копию… Это спасло нам жизнь.

Я успела забежать к тете Елизавете и только ей одной сказала о новом месте, куда мы переселялись. И еще попросила сообщить об этом Добри.

Когда мы вернулись на вокзал в Саранцы, уже стемнело. На рассвете поезд отбыл в Софию.

В десять утра сельский глашатай ударил в барабан и возвестил:

— Кто знает и скажет, где находится Елена Добрева Маринова, тот получит награду в двести тысяч левов!

На следующее утро после того как нас выпустили, начальник околийского полицейского управления говорил по телефону с дирекцией полиции в Софии, и в разговоре, между прочим, спросил, кто такой Добри Маринов, который сидит в лагере в Крсто Поле.

— А что тебе о нем известно?

— Да мы жену его арестовали.

— Где она сейчас?

— Отпустили.

— Идиот! Ведь это жена Лазара! Сейчас же задержи ее!

Начальник управления вскочил в автомобиль и понесся к Осоицам. Здесь он стал расспрашивать обо мне и Аксинии.

А по селу пошел глашатай:

— Двести тысяч левов тому, кто скажет, где жена и дочь Лазара!

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ