Три жизни Алексея Рыкова. Беллетризованная биография

3. Снова в Саратове

Вернувшись в родной Саратов с тюремным опытом, Рыков, несмотря на слежку, не только весело отметил свое освобождение с сестрами, но и незамедлительно вошел в комитет РСДРП. Действовал осмотрительно, но активно. В то время саратовский комитет социал-демократов во многом действовал согласованно с эсерами, среди которых у Алексея Ивановича тоже было немало приятелей. Между прочим, полиция, не слишком глубоко разбиравшаяся во внутренней дискуссии социалистов, и Рыкова в то время причисляла к эсерам.

К тому времени почти год в Саратове действовал социал-демократический комитет, в котором наибольшим авторитетом пользовался сосланный сюда из Москвы «твердый социал-демократ» Петр Александрович Лебедев. Легально он занимал незначительную должность в городской управе, располагал свободным временем и — якобы по делам службы — разъезжал по всему Саратову. Это помогало ему поддерживать связь с рабочими и молодежными революционными кружками, устраивать встречи на тайных явках, словом, руководить партийным комитетом. Рыков, человек остроумный, легко сходившийся с людьми, сразу стал его правой рукой. Они сдружились, хотя нередко и спорили.

Комитет располагал типографией, которую с особенной осторожностью оберегали от провала. Размножали важные работы социал-демократов, включая Владимира Ульянова, которого Рыков внимательно штудировал. Жили (до поры!) душа в душу с социалистами-революционерами. Важнейшим делом было распространение газеты «Искра». Этот процесс, напоминавший сюжеты приключенческих романов, стал для десятков революционеров школой конспирации. Газета — это нечто большее, чем просто нелегальная литература. Выпускали «Искру» в Германии, редакция работала в Мюнхене и Лондоне, но в России распространялось не менее семи тысяч каждого выпуска газеты, которая должна была сплотить расколотое и хаотичное революционное движение.

Н. И. Бухарин, Л. М. Каганович, А. И. Микоян, А. И. Рыков, В. В. Куйбышев, И. В. Сталин, К. Е. Ворошилов, Э. Я. Рудзутак на трибуне Мавзолея В. И. Ленина во время Первомайской демонстрации трудящихся на Красной площади. 1 мая 1926 года [РГАКФД. В-30]

Молодость, амбиции… Рыков хотел и выделиться чем-то ярким в среде единомышленников, и встряхнуть саратовскую жизнь. Весной 1901 года он стал инициатором проведения маевки. В истоках этого революционного праздника, который должен был заменить Пасху, — протестное рабочее движение, социальные требования, которые звучали с площадей, создавая проблемы капиталистам и полицейским. Осталась в истории мощная демонстрация австралийских пролетариев, состоявшаяся аж 21 апреля 1856 года. День весенний и почти 1 мая… Ну а в 1886 году в первомайский день тысячи чикагских рабочих объявили о забастовке. Требовали они в первую очередь 8-часового рабочего дня. Власти США обошлись с рабочими сурово: началась настоящая уличная война, в которой не удалось избежать жертв. Но профсоюзное движение в Штатах окрепло. В июле 1889-го в память о чикагских событиях Парижский конгресс II Интернационала объявил 1 мая Днем солидарности рабочих всего мира и предложил отметить его демонстрациями с требованием 8-часового рабочего дня. С тех пор в этот день старались не работать, демонстрируя «буржуям» силу трудовой солидарности. В России маевки прижились сразу, однако первые годы оставались традицией узкого круга молодых вольнодумцев. Майские пикники считались давней городской традицией, и молодые социалисты в этот день собирались вроде бы для отдыха на природе. Так должны были думать жандармы. На самом деле главным блюдом являлся не пирог, а политические речи, притягательно нелегальные. Маевки стали своего рода инициацией для многих революционеров. Жила в них романтика мятежа. Одни песни чего стоили:

День настал веселый мая,
Прочь с дороги, горя тень!
Песнь раздайся удалая!
Забастуем в этот день!

Особенно масштабные первомайские выступления прошли в 1901 году в Петербурге, Тбилиси, Гомеле, Харькове и Баку. В те дни на улицах появились революционные лозунги: «Долой самодержавие!» и «Да здравствует республика!». Тогда же началась и Обуховская стачка, через несколько дней обернувшаяся кровопролитными столкновениями с полицией. И Рыков вознамерился — ни много ни мало — провести нечто схожее и в Саратове.

И в 1901 году праздник получился эффектный. Социал-демократы и эсеры наняли десятки лодок и отправились по великой реке вдоль Саратова, напевая «Рабочую Марсельезу» — главную пролетарскую песню того времени:

Вставай, поднимайся, рабочий народ,
Вставай на врага, люд голодный!
Раздайся, клич мести народной!
Вперед, вперед, вперед, вперед, вперед!

Самым крамольным поворотом этой песни, пожалуй, было такое признание: «Ненавистен нам царский чертог!»

Рыков ловко орудовал веслами, не отставали и другие маевщики (именно тогда в ход пошло это слово). Песня звучала громко — и полиция не могла остановить этой демонстрации, а после праздника власти серьезного расследования не предприняли. В тот раз все прошло на удивление гладко.

Именно тогда к Рыкову пришло признание в подпольной среде. В январе 1902 года он вместе со старым приятелем Ракитниковым создал и возглавил «Саратовскую объединенную группу социал-демократов и социалистов-революционеров». С тех пор мечта о единстве всех революционных сил стала идеей фикс Рыкова. Правда, воплотить ее так и не удалось. Пройдет время — и, во время ожесточенной борьбы с Рыковым как с одним из лидеров «правой оппозиции», Вацлав Жебровский[17] напишет в жестком разоблачительном стиле: «Известно, что Рыков до вступления в нашу партию входил в саратовскую объединенную организацию эсеров и социал-демократов. Еще в годы первой русской революции, в годы формирования нашей партии, когда Ленин и Сталин вели героическую борьбу за создание большевистской партии, партии нового типа, Рыков совместно с Каменевым и другими примиренцами выступал против ленинской линии. Рыков и Каменев изо всех сил боролись против организации большевистской партии, свободной от оппортунистов, ликвидаторов, троцкистов»[18]. Но это, конечно, голос из совсем другой эпохи, связанный с политической конъюнктурой конца 1930-х.

Кстати, с Ракитниковым Рыков охотно общался и после Октября 1917 года, пытался привлечь его к работе в правительстве. Старый революционер призывал эсеров отказаться от борьбы с большевиками, а в 1919 году ушел из политики. По грустной иронии истории и расстреляли, и реабилитировали Ракитникова практически одновременно с Рыковым — в 1938 и 1989 годах.

…Позже он вспоминал те саратовские времена как идиллические — и потом всю жизнь мечтал о тесном содружестве революционных партий. В тот год, в 1902-м, он снова готовил многолюдную маевку. Рыков и его товарищи применили хитрость: во-первых, перенесли праздник на воскресный день — 5 мая, чтобы привлечь как можно больше беспартийных рабочих. А 3 мая единомышленники Рыкова получили еще один повод для гражданского гнева: в Шлиссельбургской крепости повесили Степана Балмашева.

Во-вторых, запустили слух, что демонстрация начнется на Соборной площади Саратова. Полиция готовилась «встретить» их именно там. Между тем демонстранты собирались на другом конце Саратова — в районе Верхнего рынка. К празднику социалисты выпустили листовки, в которых рабочим разъяснялся смысл их праздника, их борьбы «за лучшую жизнь». Словом, на рынке собрались люди подготовленные и готовые отстаивать свое право на праздник. Сначала их было немного — полторы сотни «сознательных активистов». А потом сработал авантюрный план Рыкова: на людном базаре нашлось немало людей, которые присоединились к маевке. С радостными лозунгами толпа высыпала на Московскую улицу и направилась в сторону Немецкой — главной артерии города. Демонстранты подняли знамена: два красных и одно черное. И не простые полотнища, а с надписями. На красных было начертано: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» и «Да здравствует народное правление!», а на черном, с явным намеком на судьбу Балмашева — «Вечная слава герою. Долой палачей!». Ситуация накалилась. Явилась полиция — причем служители порядка настроены были как никогда агрессивно. Возможно, потому, что демонстрантам удалось обмануть их, собравшись на рынке. Но шествие под красными флагами набирало ход и массовость. В первых рядах шли Лебедев и Рыков. Лебедев — уже после 1917 года — вспоминал: «Около меня бежал огромный, рыжий городовой, беспрерывно свистел в полицейский свисток, не сводя глаз с приводившего его в неистовство красного знамени»[19]. Так они миновали Александровскую улицу. Вот уже показалась и принаряженная Немецкая. Рыков увидел, что оттуда им навстречу движется многолюдная ватага. Но это были не единомышленники, а идейные защитники престола, близкие к черносотенным организациям, первая из них была создана как раз в 1900-м[20]. В советское время было принято относиться к этому движению исключительно как к «полицейской провокации». Все сложнее. Не имеет смысла отказывать черносотенцам в праве на свое мнение, на свою идеологию и даже на собственный радикализм. Они считали себя защитниками престола и символизировали ту самую народную поддержку, без которой, даже по официальной идеологии, немыслимо самодержавие. У этого направления имелись и идейные вожди — включая того же историка Иловайского, — и, конечно, поддержка в народе. Своими предшественниками они считали ополченцев Смутного времени, тех самых, кого поднимали на бой с врагами православия Дмитрий Пожарский и Кузьма Минин. Да, среди молодых интеллектуалов черносотенное направление популярностью не пользовалось, но отрицать его масштабов мы не можем. В 1902 году движение только обретало иерархию и традиции, но уже тогда полиция использовала этих «правых энтузиастов» для уличной борьбы с «политическими». Проверенных кулачных бойцов в этой среде хватало.

Вот и вышло, что «правые» тоже подготовились к этому дню и, при содействии полиции, готовы были броситься на «бунтовщиков». Главное знамя нес Станислав Косович. Вокруг него и заварился кулачный бой. Группа рабочих обступила знаменосца со всех сторон, защищала его. В гуще этой схватки оказался и Рыков.

Снова предоставим слово Лебедеву: «Рыжий полицейский теперь осмеливается, он схватывает руками конец знамени, я, вне себя, поднимаю палку и обрушиваю ее на отвратительную рыжую морду. Кто-то из наших быстро срывает знамя с древка и прячет за пазуху. Знамя спасено. Я в это время получаю оглушительный удар по лицу и голове и оказываюсь на панели… Смотрю на улицу — демонстранты рассеялись, но на мостовой лежит А. И. Рыков; лицо у него в крови. Я подбегаю к нему, кричу, что его убили, требую помощи. В это время подбежавшие городовые поднимают его, ведут, а меня оттирают снова на панель»[21].

В то время такие уличные схватки еще оставались редкостью, но они, к сожалению, превратились в привычную картину в городах Российской империи после 1905 года и вплоть до 1914-го.

Рыкова и других зачинщиков загнали во двор, чтобы доставить в полицейский участок. Городовые считали, что Алексей надолго вышел из строя. А он собрался с силами и неожиданно для всех ловко перелез через каменный забор и был таков. Проходными дворами он быстро пробрался на тихую окраинную улочку. В тот день его не нашли.