Три жизни Алексея Рыкова. Беллетризованная биография

2. Несостоявшееся единство

Все большевики — в особенности партийцы с приличным стажем — могли по праву считать себя триумфаторами Октября. Как ни назови события тех дней — переворотом, революцией или захватом власти, — все опытные партийцы оказались на коне. В те дни многие (если говорить о социалистах — то не без восхищения) сравнивали захват власти большевиками с Парижской коммуной 1871 года. Тогда в мятежной французской столице в Совет коммуны прошло несколько десятков социалистов — сторонников учений Жозефа Прудона и Огюста Бланки, многие из них были членами Международного товарищества рабочих, более известного как Первый интернационал. Карл Маркс, следивший за парижскими событиями из Лондона, усмотрел в них победу социализма. Удержать власть социалистам тогда не удалось из-за действий «версальского» правительства Франции, развязавшего гражданскую войну и утопившего Коммуну в крови. Эта историческая драма считалась первой попыткой рабочих свергнуть господство буржуазии. Именно поэтому Ленин считал необходимой мифологизацию краткой, почти мимолетной истории Парижской коммуны. Ее именем называли улицы и фабрики. 18 марта ежегодно отмечали как День памяти Парижской коммуны — трагический и величавый. При этом вождь большевиков Парижскую коммуну вовсе не идеализировал: ведь она не сумела себя защитить, не захватила банки — и осталась без финансов; не разгромила «версальское» правительство… Большевики, как известно, постарались не совершить таких ошибок.

Они строили принципиально новое государство. Поначалу не столько строили, сколько провозглашали этот проект. Даже не государство — а глобальную систему, которая должная была объять весь мир. А Россия мыслилась как важное (быть может, самое важное) звено этой системы. Но и ответственность на плечи недавних подпольщиков упала почти неподъемная. Конфликт среди победителей, пожалуй, был неизбежен. Другое дело, что он разгорелся слишком быстро — не прошло и нескольких дней.

Рыков слыл одним из самых убежденных сторонников единого социалистического фронта. Он долго не мог понять, почему в такой экстремальной ситуации Ленин снова отталкивает потенциальных союзников. Почему? Ведь строить новую страну можно только сообща, всем вместе — разумеется, кроме черносотенцев, монархистов и таких сторонников буржуазного развития России, как кадеты и октябристы. Замысел Владимира Ильича состоял в ином. Превратить РСДРП(б) в невиданную прежде в истории государствообразующую партию, которая в будущем может стать стержнем нескольких объединенных государств. Понял ли это Рыков в скором будущем? Скорее всего, да, но не без сомнений в верности ленинской стратегии. Просто строить социализм пришлось действительно почти в одиночестве — не считая «братской Монголии», далекой и малонаселенной. И Рыков искал и находил компромиссы — со старыми специалистами, с оппозиционно настроенными инженерами, с представителями западных компаний и ведомств… Разумеется, все это обсуждалось и в партии, и в правительстве, но Рыков лучше многих умел находить общий язык с потенциальными противниками. Но мы немного забежали вперед…

Важную для взбаламученной страны и опасную для большевиков роль в первые послеоктябрьские дни сыграл ВИКЖЕЛЬ — Всероссийский исполнительный комитет железнодорожного профсоюза, созданный совсем недавно, в августе, на 1-м Всероссийском учредительном съезде железнодорожников. Этот влиятельный профсоюзный штаб — своеобразный «совет сорока» — стал для новой власти яблоком раздора. Он, как казалось многим, мог перехватить революционную инициативу у большевиков в октябре 1917-го. Из сорока членов ВИКЖЕЛя лишь 12 одобряли штурм Зимнего и последовавший за ним захват власти партией Ленина. Из этих двенадцати девять были левыми эсерами и трое (всего лишь!) — большевиками. Снова «ленинская гвардия» оказалась в меньшинстве — как в самые напряженные, сумасшедшие дни дискуссии с Мартовым… И в то же время не считаться с профсоюзниками было невозможно. Через два дня после «триумфа большевиков» ВИКЖЕЛЬ ультимативно потребовал «прекращения гражданской войны и создания однородного социалистического правительства от большевиков до народных социалистов включительно». В противном случае они готовы были организовать масштабную забастовку транспортников. Разрушалась вся постройка, задуманная Лениным… И что же Рыков?

Алексей Рыков [РГАСПИ. Ф. 56. Оп. 2. Д. 58. Л. 97]

Нарком внутренних дел, представьте, стал одним из самых последовательных сторонников компромисса с ВИКЖЕЛем. Для него это была принципиальная позиция: большевик из большевиков, Рыков считал невозможным «однопартийное» будущее страны. Так можно только загубить революцию. Он предлагал утвердить коалиционное правительство — с учетом требований ВИКЖЕЛя.

Так считал не один Рыков. Сразу несколько видных большевиков отказались работать в Совнаркоме. В муравейнике накопилась увесистая сумма противоречий начиная с апреля 1917 года… Конечно, Владимиру Ульянову это прибавило бессонных ночей и рубцов на сердце.

В протокольной записи заседания ЦК РСДРП(б) от 1 (14) ноября читаем: «Предлагает резолюцию о Викжеле. Викжель в Совет не входит, и его туда впускать нельзя; Советы — органы добровольные, а Викжель не имеет опоры в массах»[68]. За этими тезисами — напряженные споры, в которых могла погибнуть революция. Сразу несколько партийцев, на которых рассчитывал Ленин, — Каменев, Рыков, Милютин, Зиновьев и Ногин — выступили за расширение правительства, за соглашение с ВИКЖЕЛем, но их голоса оказались в меньшинстве. Большинство получила ленинская резолюция: «…без измены лозунгу Советской власти нельзя отказаться от большевистского правительства, поскольку Всероссийский съезд Советов вручил власть этому правительству». Для Ленина наиболее болезненной оказалась позиция Рыкова: председатель Совнаркома рассчитывал на него, на его работу в правительстве.

По мнению Ленина и его сторонников, Рыков со товарищи предательски нарушили партийную дисциплину в самые решающие дни, вскоре после захвата Зимнего, сразу после организации Совнаркома. Ленин воспринимал это именно как удар в спину, хотя и не считал «дезертировавших» товарищей бесповоротно отрезанным ломтем. Чем можно оправдать их действия? В те дни мало кто — даже из большевиков — верил в прочность их власти. Не существовало ни продуманного аппарата, ни ясного представления о территориальной целостности страны. Над кем простирается власть «рабочих и крестьян»? Осенью 1917 года вряд ли кто-то мог дельно ответить на этот вопрос. Мало кто тогда мог понять, что «Октябрьский переворот» все-таки станет революцией и даст старт 70-летнему проекту, повлиявшему на судьбы не только России, но и всего мира.

Ленин даже в отсутствие большого аппарата создавал в партии «командно-административную систему». Это отличало большевиков от всех социалистических (да и либеральных, и даже монархических) партий России, а в 1917 году именно «вождизм» помог большевикам одержать неожиданную и эффектную победу. Рыков противоречиво относился к этой тенденции. Обойтись без споров не мог. Впрочем, и Ленин, при всей своей тяге к единовластию, вовсе не отрицал дискуссий — правда, только до принятия генерального решения. Дальше — железное подчинение партийной воле. И в случае в ВИКЖЕЛем Рыков ее нарушил.

Вскоре группа сторонников широкой коалиции обратились во ВЦИК с официальным заявлением: «Мы стоим на точке зрения необходимости образования социалистического правительства из всех советских партий… Мы полагаем, что вне этого есть только один путь: сохранение чисто-большевистского правительства средствами политического террора. На этот путь вступил Совет Народных Комиссаров. Мы на него не можем и не хотим вступать. Мы видим, что это ведет к отстранению массовых пролетарских организаций от руководства политической жизнью, к установлению безответственного режима и к разгрому революции и страны. Нести ответственность за эту политику мы не можем и потому слагаем с себя перед ЦИК звание Народных Комиссаров»[69].

Первой под этим заявлением стояла подпись Ногина, второй — Рыкова, вслед за ними шли нарком земледелия Милютин, нарком по продовольствию Теодорович. Затем шла пометка — «К настоящему заявлению присоединяются». И — фамилии комиссара путей сообщения Рязанова, комиссара государственных типографий И. Арбузова, комиссара Красной гвардии Константина Юренева, заведующего отделом конфликтов в Министерстве труда Г. Федорова, заведующего отделом законодательных предположений комиссара Ю. Ларина[70]. Ушел в отставку и председатель ЦИК Каменев. Их поддержал и нарком труда Александр Шляпников, но он заявил, что считает недопустимым сложение с себя ответственности, и в отставку не подал. Лидерами этого бунта, несомненно, были Ногин и Рыков. Причем демарш Рыкова — наркома по внутренним делам — для ленинского правительства оказался особенно болезненным. Ведь его ведомство должно было стать оплотом Октября и ленинских идей. Предсовнаркома считал, что Рыков, несмотря на его мятежный нрав, в решающий момент от партийной дисциплины не отступит. Он ошибся… Рыков в то время просто недооценил ленинскую конструкцию, не счел ее достаточно прочной. К тому же для него и для Ногина это была сокровенная идея — объединить усилия всех социалистов, примирить их, вместе строить республику. Увидев, что Ленин не способен на компромиссы ради достижения этого единства, они — опытные революционеры-подпольщики — пережили серьезное разочарование. Рыков и Ногин уже тогда, в первые дни зарождения новой власти, опасались перехода к террористическим методам управления, которые неизбежны при диктате одной партии. А террор как средство удержания власти они отрицали не только из гуманистических соображений, но и потому, что считали такой порядок ненадежным. В ноябре 1917 года Рыков полагал, что диктат большевиков окажется кратковременным и может привести страну к торжеству некой формы бонапартизма — например, во главе с популярным в армии генералом Лавром Корниловым.

Для большевистской системы это было первое серьезное испытание на прочность. Сладить с бунтом наркомов оказалось куда труднее, чем с Временным правительством и казаками атамана Краснова. И Ленин показал твердость, в уверенности, что «московские рабочие массы не пойдут за Рыковым и Ногиным»[71]. За москвичей в то время большевики особо тревожились, потому что Рыков и Ногин много работали в Белокаменной и, как считалось, держали в руках московскую партийную организацию.

Ленин ответил едким и основательным заявлением «От ЦК РСДРП(б) ко всем членам партии и ко всем трудящимся классам России»: «В такой большой партии, как наша, несмотря на пролетарски-революционный курс нашей политики, не могло не оказаться отдельных товарищей, недостаточно стойких и твердых в деле борьбы с врагами народа… Вся буржуазия и все ее пособники ликуют по поводу этого, злорадствуют, кричат о развале, пророчат гибель большевистского правительства.

Товарищи! Не верьте этой лжи. Ушедшие товарищи поступили, как дезертиры, не только покинув вверенные им посты, но и сорвав прямое постановление ЦК нашей партии о том, чтобы обождать с уходом хотя бы до решений петроградской и московской партийных организаций. Мы решительно осуждаем это дезертирство…