Три жизни Алексея Рыкова. Беллетризованная биография

8. «Я передаю метлу товарищу Сталину!»

В середине 1920-х, когда стало очевидно, что Сталин добился больших успехов в укреплении подконтрольного ему аппарата, в нем уже видели «красного Бонапарта». И многим «старым большевикам» казалось, что Рыков не сможет работать в условиях усиление власти генсека… Правда, такой скепсис был присущ исключительно противникам Рыкова, которые были заинтересованы в конфликте между генеральным секретарем и председателем Совнаркома. Слухами о скорой отставке Рыкова действительно земля полнилась.

В сентябре 1926 года Троцкий писал: «Совершенно ясно, что ни Томский, ни Рыков, ни Бухарин — по своему прошлому, по авторитету своему и пр. — не могут и не способны играть при Сталине ту роль, какую играют при нем Угланов, Каганович, Петровский и пр. Отсечение нынешней оппозиции означало бы неизбежное фактическое превращение в оппозицию остатков старой группы в ЦК. На очередь встала бы новая дискуссия… Только бездарный тупица может не видеть неизбежности этой перспективы»[128].

Голосование на 15-м съезде ВКП(б). 1927 год [РГАСПИ. Ф. 56. Оп. 2. Д. 58. Л. 115]

Здесь Троцкий, не сомневавшийся, что генеральный секретарь ведет дело к личной диктатуре, в своем эмоциональном стиле нащупывал контуры будущего противостояния Сталина с новыми оппозиционерами.

Стоит напомнить и ту реплику, которую в июле 1926 года на Пленуме ЦК и ЦКК Зиновьев публично бросил Томскому: «Не вышло бы у тебя, товарищ Томский, кое с кем каких-нибудь споров». Намек был достаточно прозрачным.

В 1927 году тот же Зиновьев уже обходился без намеков. Тогда, в июне, давая показания комиссии ЦКК, он прямо говорил: «План его (Сталина — прим. А. З.) заключается в том, чтобы исключить ленинское крыло из партии, разослать кого куда, а потом начать исключать рыковцев. Вы сейчас можете прочитать в парижской газете — органе французских фабрикантов и заводчиков — подробнейший анализ этого плана Сталина, написанный на основе анализа литературы нашей партии. Люди видят этот план Сталина удалить Рыкова — даже из Парижа».

Показательна и бурная реакция генсека. В письме Молотову от 23 июня решительно протестуя против превращения комиссии по обвинению Троцкого и Зиновьева «в трибуну по обвинению ЦК и КИ с заострением „дела“ против Сталина», последний заключил: «Получается впечатление сплошного конфуза для ЦКК». В то время отставка Рыкова в планы Сталина не входила: она скорее сыграла бы на руку его противникам слева. И Алексею Ивановичу дали возможность побороться за место под солнцем.

На XV партсъезде. 1927 год [РГАСПИ. Ф. 56. Оп. 2. Д. 58. Л. 93]

Общественного темперамента, по меркам того времени, Рыкову не хватало, но он не чурался политической борьбы, никогда не был чисто техническим премьером. При его партийном стаже и разнообразном опыте это неудивительно. Да и не мог второй человек в стране не участвовать в партийных дискуссиях, которые всякий раз завершались отсечением от власти той или иной группы фракционеров. Нередко Рыков — неизменный активный участник съездов, конференций и пленумов ВКП(б) — выглядел не просто участником, а одним из инициаторов этой борьбы за чистоту партийных рядов.

Рыков с жаром боролся со своими старыми недоброжелателями на XV съезде ВКП(б) в декабре 1927 года.

Всем особенно запомнился такой эпизод. Сталинградский рабочий-металлист Панкратов прямо на трибуне достал из футляра стальную метлу со словами: «Рабочие-металлисты Сталинграда надеются, что ХV партсъезд сметет оппозицию вот этой жесткой метлой». Грянули овации. Председательствовавший Рыков проворно подхватил эту метлу и сказал, немного заикаясь, но уверенно — так, чтобы слышал весь зал: «Я передаю эту метлу товарищу Сталину, пусть он выметает ею наших врагов». Овации усилились, Рыков сиял. Этот жест, эту реплику запомнили все присутствующие — в том числе Никита Хрущев, один из молодых делегатов съезда.

Делегаты XV партсъезда [РГАКФД]

На том же партийном форуме Алексей Иванович недвусмысленно заметил: «Товарищ Каменев был в составе правительства, имеет некоторый политический опыт, и он должен был бы не жаловаться на то, что несколько человек при острейшей открытой борьбе оппозиции против партии посажены в тюрьму, а признать, что по „обстановке“, которую оппозиция пыталась создать, сидят очень мало. Я думаю, что нельзя ручаться за то, что население тюрем не придется в ближайшее время несколько увеличить»[129]. Делегаты шумно приветствовали эти слова Рыкова, звучавшие угрожающе для всех уклонистов. Каменев пытался защищаться, но — куда там. Путь в большую политику для него оказался закрытым. Рыков не лукавил: он действительно давно считал Каменева помехой для проведения трезвой управленческой политики, редко с ним соглашался. Возможно, считал его политиканом чистой воды — из числа тех, которых следует подальше держать от принятия решений, связанных с жизнями миллионов людей. Позже именно из-за этой речи Рыкова порой называли одним из инициаторов репрессий против бывшей партийной верхушки.

М. Ф. Шкирятов, А. И. Рыков и Г. К. Орджоникидзе (слева направо) в Кремле в дни 15 съезда ВКП(б) [РГАКФД]

XV партсъезд стал пиком рыковской борьбы с оппозицией — в те дни партийная общественность не сомневалась в его единстве с позицией Сталина. Позже, когда в роли гонимых окажутся «правые», эти выступления Рыкову припомнят, называя его одним из творцов сталинской диктатуры и репрессивной системы. Это справедливо лишь отчасти. Да, Рыков в конце 1927 года не только соглашался с разгромом оппозиции, но и подгонял этот процесс, даже возглавлял его. Его вполне обоснованно можно считать создателем (наряду со Сталиным) жесткого централизма в партии, когда меньшинство не просто подчиняется большинству, а отказывается от своего мнения либо исключается из политической жизни, да и из партии. Признаки фракционности наказываются вплоть до ссылок и тюрем.

Итогом съезда стало признание оппозиционных взглядов несовместимыми с пребыванием в ВКП(б). 75 представителей троцкистско-зиновьевского блока и 23 «дециста» были исключены из партийных рядов. Оппозиционерам оставалось разоружаться и каяться. Уже в январе 1928 года о разрыве с оппозицией заявили Каменев и Зиновьев, 28 февраля — Пятаков, 22 марта — Крестинский и 4 апреля — Антонов-Овсеенко.

Сталин и Рыков в кулуарах съезда

Рыков показал себя во всей красе: закрывал и открывал съезд, продемонстрировал свою необходимость Сталину, утвердил директивы по работе над первым пятилетним планом, предполагая быть дирижером этой симфонии. Съезд говорил о преобразовании мелких индивидуальных крестьянских хозяйств в крупные коллективные хозяйства. Рыков считал, что этот процесс не станет скоротечным, он отстоял законы об аренде земли и найме работников, хотя партийцы и провозгласили борьбу с капиталистическими пережитками на селе. В финале Рыков провозгласил, что «съезд войдет в историю как мощная, исключительная демонстрация большевистского единства… Мы, несмотря на препятствия внутреннего и внешнего порядка, преодолеем все трудности и разрешим стоящие перед нами задачи, доведем до конца начатое нами дело. На то мы и большевики!»[130] Да, он научился говорить, как триумфатор. И предполагал, что у него хватит власти и сил, чтобы действительно поднажать на те направления, заданные съездом, с которыми был согласен, — и положить в долгий ящик все то, что казалось ему лишь красивой трескотней для молодежи.

В 1927 году Рыков предстал и перед зрителями «Совкиножурнала»: там показали визит правительственной делегации в кладовые Госбанка. Им (а заодно и миллионам зрителей) продемонстрировали золотые слитки — основу финансовой стабильности СССР. Приурочили эту показательную экскурсию к пятилетию советского червонца. Знаменательная демонстрация! Ведь именно в то время золотой запас страны сильно поредел после усиленных продаж тех самых слитков в страны капитала… К лету 1928 года кладовые Госбанка, по некоторым данным, обеднели почти в два раза по сравнению с 1926-м.

Противоречия между победителями XV съезда проявились очень скоро. Даже несколько раньше, чем этого ожидали оппоненты вроде Троцкого, внимательно наблюдавшего со стороны за тем, что происходило в Советском Союзе.